Под знаком тигра - Вороной Олег Николаевич - Страница 22

А есть ли где ещё такие опьяняющие запахи? Человек когда-то давным-давно надышался этой пьянящей осенней сладкой терпкостью и стал экспериментировать: придумывать специи для еды и… благовония для женщин.

– Будешь с нами? А что так? Только чай? Ну – смотри.

– Ну, слава Богу, живые! – поднял свою кружку бородач.

Вразнобой чокаясь, шишкари вдохновенно гудели: «Живы! Живые!» Потом минутное затишье, сопровождаемое стуком ложек, шумом жующих мужчин. Снова призыв: «За нас!» Кружки уже разом сдвинулись, напряжение ушло, раздались смешки.

– А чего ты, Петруха, своей Настюхе скажешь, когда домой с расцарапанной репой нарисуешься? Не иначе, оправдаешься: мол, шишки собирал?

– Ха-ха-ха! – всколыхнулся огонь от дружного хохота.

– Не, он скажет, что тигрица страстная попалась.

– Хо-хо-хо! – отшатнулся от кострища терпкий дымок и, словно тоже смеясь, сизо и весело заклубился ввысь, пританцовывая.

– Да не, он честно признается, что не знал, что в тайге доярки дикие.

– Хи-хи-хи! – со всеми вместе запищал, мелко дрожа, вновь закипающий чайник.

Вдоволь насмеявшись, мужички понемногу утихли, завздыхали, стали снова смотреть на огонь.

– Так что случилось-то? – не выдерживаю. Молчание.

– Ну, ладно. Благодарствую за чай-костёр. Пойду я. Ещё часок светло будет – пробегусь по кедрачу. Пяток мешков, глядишь, и успею собрать. А ночевать пойду в зимушку – до неё километр.

– Стой! – остановил бас бородача. – Тебя как звать? Виктор? Ну, а меня Борис. Это вот Сашок. Это Петруха. Это опять Сашка. Это Василий. Это Андрей. Это Пашка. Все семеро. Сродственники мы. Сокольчанские. А ты откуда? А-а – тоже местный. Ты это… ну, в общем, не ходи никуда. Тут тигр рядом. Здоровенный. Видишь, как нас всех семерых уделал? Как-как? Да вот так. Ещё вон машину помял. Иди, глянь. С той стороны.

Иду к автомобилю, обхожу и вижу, что новый ещё внедорожник ГАЗ-66 с будкой-вахтовкой, или «кунгом», – весь в свежих вмятинах, стёкла с левой стороны выбиты. Ничего себе!

– Поглядел? Вот так-то. Хорошо – шею никто себе не свернул, а то бы было горе.

Видя моё полное недоумение, Борис красочно и подробно рассказывает о случившемся:

– Едем. Петруха, самый глазастый, вдруг кричит: «Тигр!» Глядим – точно! Стоит, красавец. За рулём Сашка. Как закричали, он от неожиданности оглянулся, а машину – раз! – и стянуло боком под откос. Забуксовал – грязь же после дождя, и машина встала с большим креном. А все-то на тигра глядят. А тот, как машина остановилась, прёт прям к нам! Мы-то все справа сидим, возле двери… И вот прёт этот танк прямо на нас, всё быстрее и быстрее! Сначала шёл враскачку. Потом пасть нацелил и – понёсся!

Десять метров!

Пять!

И тут мы не выдержали! Что случилось – понять не можем. Вроде охотники все. Шарахнулись одномоментно с правой стороны на левую, и машина… завалилась на бок! Мало того что сами попадали на разбитые стекла, так ещё на нас сверху посыпались и гайки, и болты, и запчасти – их в ящиках под сиденьем много… Пока из-под железяк и шмоток вылезли, пока из машины выбрались. Да! Как там у Лермонтова? «Смешались в кучу кони, то есть вещи, люди и залпы тысячи орудий слились… в тигриный рёв». Поревел тигр и ушёл. А мы давай машину поднимать, на колёса ставить. И домкратили, и верёвки скручивали. Вот приехали! Так что, извиняй: из-под танка мы.

Никогда по тайге не бегай!

– Никогда по тайге не бегай! – вдруг произнёс собеседник и замолчал, задумчиво сдвигая угольки в центр кострища гибким ивовым прутом.

Поломал и аккуратно набросал сверху веточки, пощурился от едкого дыма, подул на потрескивающую пирамидку, довольный. Отпрянул от взвившегося огня, протянул к нему ладони, словно нерешительно прикасаясь к талии жгучей красавицы, и неторопко, словно прислушиваясь к самому себе, продолжил:

– Пацаном я ещё был, на пасеке помогал мёд качать. А тут закончилась вощина, и посылают меня на соседнюю пасеку вощины в долг взять. Аккурат, говорят, до темноты успеешь на тракторе. А что мальчишке лишний раз на тракторе по тайге проехать? Счастье! Тем более, дочка пасечника – Галя. Такая-разэтакая. Косы! Брови! А глаза! Эх, на всю жизнь! Раз из-за неё упал с полными мёдом рамками прямо возле медогонки – загляделся. Смеялась. Так звонко и чисто, словно жаворонок под солнцем. Мечта! До сих пор…

Ну вот, ехал-ехал по колее, да застрял – не рассчитал, не переключил вовремя передачу, хотел с разгону лужу проехать, но трактор завяз и заглох. Заводить – не заводится. Оказалось, в пусковом двигателе бензина нет. А ехать-то всего с километр осталось да обратно три. От силы сорок минут времени на всё пешком, но начало уже смеркаться. Успею, думаю, бегом. Побежал. Бегу и не могу понять: то ли рычит кто, то ли трактор где-то работает. Остановился, покрутил головой – непонятно, и дальше бегу. И тут зарычало совсем громко и близко, над травою экзотической папуасской маской возникла тигриная личина…

А красавица горит-полыхает от страсти, обжигает ладони, бьётся в усладе, дрожит нетерпеливой дивной дрожью, и ладони то отпускают, то сжимают горячую талию…

– Помню: очень хотел убежать. Но, слава Богу, от страха колени подгибались, бежать просто не мог, а только пятился. Страху натерпелся! Никогда по тайге не бегай!

Спасатель

– Хотите – верьте, хотите – нет, но меня тигр… спас. Помог выжить. Без него не дошел бы до людей. Нет, не дошел бы. Завалился бы в кювет, да и замерз бы или кровью истек…

Возвращались поздно ночью домой, торопились с другом очень.

«Уазик» устало гудит. Двигатель с трудом пересиливает крутой подъём. Последний перевал, пятнадцать километров и – Преображение. Позади четыре с половиной часа езды, два больших перевала, триста километров пути. Быстро проехали. Друг – классный водитель.

Интересно, кто-нибудь на «уазике» проезжал быстрее этот путь Владивосток – Преображение?

За длинную дорогу уже обо всём переговорили, обо всём передумали.

Полная луна чеканит резкие кроны деревьев да выписывает мягкие очертания обступивших сопок. Деревья дробно мелькают по сторонам, измельчая вязкое небо. Небо то рябит меж сучьев, то вдруг отхлынет свободно, и плавно колышется вместе с округлыми валами сопочных очертаний.

Автомобиль продавливает светом фар сумеречное пространство, подрагивая, напирает на земную тень. Тень крепко липнет к каждому бугорку, каждому камешку, каждой ложбинке. И машина с трудом вращает липнущие колеса, повторяет каждый ухаб, каждую горку, словно выглаживает гигантским утюгом бесконечную ленту дороги.

Зазвенев на высокой ноте, двигатель вздохнул, словно переводя дух, и забормотал облегчённо, покашливая на спуске. Завизжали от восторга тормоза, словно и у автомобиля захватывало дух от стремительного спуска вниз, к светящейся среди сопок сфере подлунного моря.

– Санька, не спи! – Я заметил поникающую голову друга.

– Ой, то не вечер, то не ве-е-ч-е-е-е-е-р, – попытался хрипло запеть Александр и замолчал. Вздохнул, поёрзал по сиденью, пошевелил плечами, повращал головой, и автомобиль словно подхватило быстрое течение, понесло в русле дороги.

Поворот, другой, третий… Машина вдруг вздрогнула, повалилась в кювет. Удар об дверцу. Удар об крышу. Искры, звон разбитого стекла, скрежет, тело скручено в жгут. Жгучая боль в груди, в голове… Тяжёлая рука друга. Тишина.

– Санька, живой?

– М-м-м…

Протискиваюсь из-под машины и вытаскиваю липкого Сашку. Сашка еле шевелится, пытается что-то сказать, но ничего не разобрать. В свете луны поблескивает мокрая от крови голова друга.

– Санька, держись. Скоро нам помогут.