Под знаком тигра - Вороной Олег Николаевич - Страница 11

Распаренных и разморенных, Евфросинья Федотовна усаживает нас за стол и кормит наваристым борщом.

– Ох и вкуснятина! – не удерживаемся от похвал.

– Сала нет! – жалуется хозяйка. – В магазине – разве ж это сало? Мыло, а не сало! Ничого сейчас не можут, даже сала вырастить!

– Да какое, бабушка, сало, если «сникерсы» есть. «Интересно, будут ли когда-нибудь такие пожилые и крепкие женщины после питания не салом, а „сникерсом”?» – мелькает мысль.

«Сникерсы-помрикерсы»! Раньше мужиков не было из-за войны, а сейчас из-за «сникерсов», – словно угадав мои мысли, заявила хозяйка.

Сказала и задумалась. В доме много фотографий. Все старые: на них парни, молодые мужчины в военной форме, женщины в платочках.

– Так вы, Евфросинья Федотовна, давно одна?

– Давно! Муж с войны не вернулся, детей сама ростила. А потом сыновья померли. Одного машиной задавило, другой радиацию в армии грузил, помер тоже. Внуки от них остались, да дочкина семья. Навещают, в гости приезжают. А как же! Кто же им ещё скажет жисть русскаю… – И опять задумалась.

– Евфросинья Федотовна, можно мы вам изгородь отремонтируем – вон совсем завалилась? – уже не знаем, как ещё отблагодарить хозяйку.

– Не трогайте, хлопцы, – это про тигра память.

– Про тигра?! Здесь был тигр?!

– Был. Свиней моих резал. Я тогда четверых кабанчиков держала да гусей с курями. А он раз вечером пришел – я уж спать собралась. Сначала гуси зашумели, а потом слышу – свиньи кричат. Думала – волк залез. Осерчала я. Схватила жердину, зашла в сарай и давай по нему бить! Его хорошо видно: кабанчики мои белые, а он темный. Бью его по голове, бью, а он возьми да и рявкни. Так я и села…

– Евфросинья Федотовна, а тигр был маленький?

– Не-е-а, большой. Мои кабанчики тогда по полтора центнера были, а он был как два кабанчика.

– Евфросинья Федотовна, вы видели, что это не волк, и всё равно по нему били?!

– Видела и била. Говорю ж – осерчала. Русская я.

Сила жизни

«И чего же мне не спится», – в который раз подумал, ворочаясь на жестких нарах. Вроде и набродился вчера от души, проверяя капканы, да и день выдался удачный: пара собольков попалась. Один так себе – третий цвет, а другой – красота! Крупный самец густой дымчатой окраски, с темной головой, без горлового пятна, с черной полосой по хребту. А по всему меху искристая, переливистая проседь.

Пора вставать, наверное. Сегодня надо успеть побыстрее проверить последний путик, да и домой. Зажег спичку, посмотрел на часы: еще семь – успею до рассвета позавтракать, прибрать зимушку да уложить рюкзак. Но что так тихо?

Запалил лампу, накинул куртку, взял котелок и толкнул пристывшую дверь. В клубах теплого воздуха засветились, кружа, мелкие кристаллики. Снежок… Поэтому и не спалось. Пальца на четыре подсыпало, и всё. Небо уже очистилось – вон звезды как мерцают. И тепло. Но, наверное, ещё снег будет: ветер крутил вчера во все стороны, да и хмарь долго собиралась. А снежок пушистый, сухой – наступаешь, как на вату. Хорошо по такому скрадывать. Да, тепло: даже вчерашний ледок в ручье растаял. Следы… Ты смотри! Только что тигра вокруг зимовья крутилась. Чего ей тут надо?..

Пятое утро, как тигр с пустым желудком. Для взрослого зверя это пустяк, но этот тигр не привык так долго ходить впроголодь. Самый удачливый в округе, он не упускал случая задавить подсвинка или изюбра просто так, пусть и насытился недавно парным мясом. Природа создала из самых совершенных хищников самого совершенного, но и ему пришлось пройти не один десяток километров по рыхлому снегу, по льду ручьев и ключей, а добыча – не попадается. Нельзя сказать, что оскудел его участок, занимающий два больших ключа, берущих свое начало за высоким скалистым хребтом, но и у везучих бывают дни неудач.

А эта ночь подсыпала снежком, застала живность на местах, да там и оставила: кто же тронется с лежки в такую пору без особой нужды? Конечно, обнаружить добычу стало трудней, зато какие условия для скрадывания. Редко здесь бывает такой снег: совсем сухой, мелкий-мелкий и абсолютно бесшумный при ходьбе. При каждом шаге он словно расступается под лапой, а затем обволакивает невесомо, мягко, тепло. Еще хоть чуть ветерок бы задышал, а то все мириады запахов уплывают вверх, к этим слабеющим звездам. Но с восходом солнца закончится это сонное царство, холодные вздохи проснувшихся вершин все дальше и ниже оживят застывшие макушки кедров, качнут ветви, проверят одежды корней.

Рассветает. Ну, пошел. Рюкзак – на спину. Малопульку – на левое плечо, карабин – на правое. Рукавицы – за пояс, нож – на месте, патроны – взял. Ох и красота вокруг! А тишина – только звон в ушах.

Так спокойно всё, даже грустно чуть. По свежему снегу не спешит зверь из убежищ, что поэтому глядеть под ноги – если и будет след, то сразу в глаза бросится. А так – иди, наслаждайся сказкой вокруг, да не забывай дышать мягкой свежестью.

Впереди, справа под сопкой, стоит молодой пихтач. Пушистые деревца в рост человека, словно обнимая друг дружку, притихли под пуховой накидкой. Пихтач тянется вдоль ключа, забираясь по склону вверх, скрывается за стволами и кронами взрослых кедров, берез. Издалека видно: с краю сбит снег с ветвей, а снизу взрыхлен росчерками следов. Кабаны? Изюбры? По-прежнему ни ветерка, ни звука. Надо бы подстрелить – лицензии есть, но и возиться некогда. Да ладно – пойду потихоньку, там видно будет. Может, и стоит рогач между пихточек: они любят в эту пору в таких зарослях отстаиваться. Несколько шагов, постоял – тихо. Опять прошел – не видать никого. Тропа ныряет в снежный город, поворачивает от сопки к ключу. Тихо приподнять поникшие ветви, взойти на бугорок, посмотреть, послушать, да и дальше.

Под сопкой мягкий шорох. Рука тянется к карабину. Взметнулась сзади снежная пыль. Прыжок! Еще! Прямо ко мне! Руки тянут карабин через голову. Тигра!!! Оглушающий рык, взметнувшаяся громада, пасть, смрад, клыки перед глазами, хруст в голове, боль, выстрел, темнота…

Солнце вспыхнуло на склоне сопки, и глубоко внизу, у ключа, сразу умерли сумерки. Каждый комочек на ветвях вобрал в себя сколько мог лучей и светится нежно изнутри неуловимо голубым, искрясь желтым призрачным теплом.

Путь пересёк свежий росчерк изюбринного следа, к нему приближался еще один. Добыча рядом! Мягко ступавшие лапы мгновенно застыли. Заходили под густой шерстью бугры мышц, настораживая тело. Напряглись подвижные уши, взгляд, прощупывая каждую бороздку взрыхленного снега, потянулся дальше, дальше, а упершись в стену заснеженного пихтача, пробивал лапник, различал каждую потревоженную ветку, отмечая ход зверя. Могучая грудь вбирала, втягивала изо всех сил через узкие ноздри все существующие запахи. Добыча рядом! В тяжёлом черепе в доли секунды перерабатывалось всё увиденное, услышанное, почуянное. Совсем нет движения воздуха. Значит, скрадывание наугад, наудачу. Самое главное – увидеть, услышать, угадать первому. Надо обходить под сопкой: изюбры от опасности всё время стараются уходить по крутому склону вверх. И лапы, с необъяснимой нежностью сминая снег, торжественно, аккуратно задвигались, плавно неся громаду тела, готовые в любой миг застыть, закаменеть в любом положении, даже самом неудобном, и оставаться так долгие минуты.

Впереди сплошная завеса заснеженных пихт. Тело застыло, впитывая всё вокруг. Выбрав путь, тенью скользнуло под крайние отяжелевшие ветви и поплыло медленно, но верно по, казалось бы, непролазному, нерушимому снежному царству. Под напором мощной груди лапник нехотя клонился, отодвигаясь в сторону, пропуская зверя, и, почти нетронутый, плавно занимал свое место, сея снежную пыль.