100 великих романов - Ломов Виорэль Михайлович - Страница 16

– нет лучшей роли при сильных мира сего, чем роль шута («Меня хотели видеть смешным – и я стал смешным»);

– «В природе все виды пожирают друг друга, а в обществе друг друга пожирают сословия»;

– «Но что хуже всего – так это неестественная поза, в которой нас держит нужда. Человек нуждающийся ходит не так, как другие: он прыгает, ползает, изгибается, он пресмыкается; жизнь свою он проводит в том, что принимает разные позы».

Дидро отвел племяннику Рамо не только роль выразителя модных идей, в его образе он еще воплотил иллюзорность и шум востребованных публикой зрелищ (хлеба сам вечно голодный племянник при всем желании не способен дать ни крошки). По высказыванию французского философа М. Фуко, Рамо стал «пустотой, завораживающей любой взгляд извне, головокружительным чередованием ничто и бытия в замкнутом кругу болтовни».

Скаждымднемстановитсявсепрозрачнееобраз Рамо-младшего – безумца-шута в буффонаде общества. Именно в образе этого ничтожества Дидро прозрел шутовскую суть сегодняшней эпохи, где властвует информационный балаган, прикрывающий власть шутов при власти. «Долгое время существовало звание королевского шута, но никогда не было звания королевского мудреца» – увы, не только королевского.

Роман-диалог Дидро, в центре которого столкнулись умозрительная философская доктрина и житейская практика, не признав правоту ни одной из сторон и не дав ответа ни на один из вопросов, поставленных в нем, предоставил возможность постичь истину читателям.

«Племянник Рамо» (вместе с другими философскими романами той эпохи), в котором метафорически и символически было выражено сомнение и скептицизм по отношению к авторитарному знанию, позже стал одним из источников возникновения французского экзистенциализма.

Первый русский перевод романа появился в 1883 г. Одним из лучших считается перевод А. Федорова.

Любая экранизация этого произведения априори обречена на неудачу, поскольку философия и диалог на экране даже для просвещенной публики нонсенс.

Цао Сюэцинь (Цао Чжан)

(1715–1764)

«Сон в красном тереме» (1750-е – 1764, издан в 1791–1792)

Сын особы, приближенной к китайскому императору Сюанье (1661–1722), проведший детство и отрочество в роскоши, а всю оставшуюся жизнь в нищете на дне китайского общества, Цао Чжан (псевдоним Сюэцинь) (1715–1764), мелкий чиновник, учитель, писец, охранник, продавец вина и раскрашенных змеев, ремесленник, каллиграф, лекарь, прекрасный поэт и живописец, оставил захватывающую сагу о трех поколениях большой аристократической семьи – шедевр китайской классической литературы «??????» – «Сон в красном тереме» (1750-е – 1764). Этот роман считают сводом знаний о феодальном обществе в Китае. Он сыграл в китайской литературе такую же роль, как «Евгений Онегин» в русской.

История его семьи, связанной родством со всеми богатыми и знатными домами Цзиньлина (Нанкина), послужила писателю основой сюжета романа, а его родственники стали прототипами сотен персонажей. Написав 80 глав, еще 30 вчерне и 10 наметками, Сюэцинь скончался от оспы. Два года спустя рукопись нашли в куче мусора, и вскоре она стала расходиться среди почитателей в списках по огромной цене. Писатель Гао Э обобщил материалы Сюэциня и, сохраняя его замысел, дописал роман до конца. Он скрыл соавторство, рассказав, что обнаружил список романа из 120 глав. В 1791–1792 гг. сага была отпечатана в типографии с деревянных досок.

У романа было пять заглавий, каждое из которых раскрывало одну из линий. Так, например, «История 12 шпилек из Цзиньлина» привязана к женским образам, которые стали нарицательными вроде Татьяны Лариной или тургеневских героинь. Заглавия «Драгоценное зеркало любви» и «Записки чувствительного монаха» говорят сами за себя. Сюэцинь, выделяя две основные линии романа – историю волшебного камня и историю семьи Цзя, предпочитал название «История камня».

В прологе романа говорится о драгоценной яшме, обретшей чудесную силу на Небе и полюбившей Траву Бессмертия. На земле яшма и трава воплотились в обличье юноши Баоюя, отпрыска рода Цзя, и девушки Дайюй, бедной сиротки. Поскольку Небо уготовило им супружество, они, прекрасные и чистые, любят друг друга и все идет к свадьбе. Однако и в небесной канцелярии случаются сбои, главным образом потому, что на земле свои законы. Избежать их нельзя, даже если знать о своей судьбе заранее. Однажды Баоюй уснул в комнате девушек («красном тереме») и во сне услышал песню под названием «Сон в красном тереме», предсказавшую гибель семьи Цзя. Явь затем подтвердила вещий сон героя. Две ветви семейства живут во дворцах в роскоши и расточительстве, безжалостно попирая челядь и вообще всех, кто беден и слаб. У бесчисленных девушек-служанок одна судьба – позабавить господ, после чего можно быть свободной – вешаться, топиться, бросаться в колодец, умирать от горя, жить в позоре и нищете. И если вакханалия разврата никак не повлияла на возвышенную любовь Баоюя и Дайюй, свое слово сказал домостроевский произвол. По прихоти старших на свадьбе к Баоюю подвели не Дайюй, а другую – нелюбимую им. Девушка, узнав об этом, умерла. Баоюй, едва выжив от потрясения и болезни, ушел из дома и стал монахом. На протяжении жизни трех поколений род Цзя выродился и угас.

Предопределение, возмездие всем, кто не следует учению Будды, – основная идея романа, а иллюзия, «ложность истинного и истинность ложного» – основной его мотив. На первой же странице автор заявил: «в книге употребляются такие слова, как «сон», «грезы», – в них-то и заключается основная идея повествования». Согласно буддизму, один из главных грехов – жизнь в роскоши. Но роскошь расточается, и тем сам грех самонаказывается, а жизнь проходит как сон. Сюэцинь смог уравновесить на весах искусства реальную жизнь и пророческие сновидения о ней. Именно этим и объясняется выбор Гао Э названия – «Сон в красном тереме». Рассуждениями о сне роман начался, ими он и завершился:

«Сон в красном тереме» собрал в себе все великие достижения предшествующей китайской литературы. В нем есть и фантастика, и тончайшее бытописание, и эротика (из-за которой роман неоднократно запрещался как «первый в ряду развратных книг»), и нелицеприятное изображение нравов богачей и бедняков, и прекрасные стихи, служащие для характеристики героев, сотни персонажей, от военачальников и знатных господ до слуг и служанок. По авторитетному мнению писателя Лу Синя, «с появлением „Сна в красном тереме“ началась ломка традиционного образа мыслей и стиля письма в китайском обществе».

«Сон в красном тереме» – это 1 100 000 иероглифов, чуть меньше, чем китайский перевод романа Л. Толстого «Война и мир» (1 300 000 иероглифов). Но его объем никогда не останавливал переписчиков, трудившихся месяцами и годами над составлением списков. Дошедшее до нашего времени огромное количество различных рукописных копий романа – свидетельство неослабевающей любви к нему читателей на протяжении более чем 200 лет. В XVIII–XIX вв. выходили серии подражаний роману, «продолжений», пополнений и комментариев.

Поскольку роман был написан на байхуа (разговорном языке), его долгое время не воспринимали как образец высокой литературы. Уличные бродячие рассказчики пересказывали его безграмотным ремесленникам и крестьянам. Роман растащили на имена, фразы, словечки. Его перерабатывали в пьесы городских и бродячих трупп. Но «Сон» произвел самое глубокое впечатление и на китайскую читающую публику. Он выдержал множество переизданий – больше, чем какое-либо другое произведение китайской литературы. В XX в. роман был открыт заново и с тех пор является одним из любимейших литературных произведений в Китае и самым известным китайским романом за рубежом.