Московии таинственный посол - Самвелян Николай Григорьевич - Страница 51

Клонился к вечеру куцый и пасмурный осенний день. Прошел он тихо. Без особых событий. Разве что похороны печатника Ивана. Были они необычно людными. Пришли даже жители окрестных сел, что весьма удивило бургомистра. Откуда они-то узнали о самом существовании печатника, не говоря уж о смерти его? Наконец, откуда взялся молодой болгарин, так рыдавший у гроба печатника? Его задержали и допросили. Он уверял, что печатник не так давно согласился взять его в ученики. Он съездил домой, за Дунай, и возвратился, чтобы несколько лет прожить во Львове, но теперь намерен после сорока дней траура возвратиться: без печатника ему делать в городе нечего.

Бургомистр, сам не зная, зачем это делает, постучал пальцем по стеклу. Стекло запело. Оно было холодным, крепким. Не всякий камень разобьет. Мушкетная пуля и та меняет немного направление, ударившись о такую преграду, хотя и крушит ее. Но почему вдруг бургомистру пришла на ум мысль о мушкетной пуле? Никто вроде бы не собирался в него стрелять. Город был тих и спокоен. Но может быть, это только внешне? И бургомистр — от греха подальше — отошел в глубь комнаты.

А в это же время в доме на другой улице, у окна не менее широкого и светлого, стояла пани Регина, графиня Челуховская. Муж после полудня отправился в одно из своих очередных странствий. В доме было спокойно, молчала адская труба. Это были часы, когда графиня принадлежала самой себе. Когда-то в молодости она не любила одиночества. Случайно перехваченные, направленные на нее взгляды, смех, движение — это казалось подлинной жизнью. Теперь она полюбила минуты тишины и легкой грусти.

Итак, ушел из жизни и печатник. Вслед за отцом Торквани, братом Геворком, Тимошкой, Роксоляной и неистовым Корытко. Если существует загробный мир, они, возможно, повстречаются. Со временем отправится туда и она сама. Ну, а сегодня здесь, на этом свете, ей немного грустно. И жаль себя.

Кем был печатник на самом деле? Кому служил? И служил ли? Нечто будоражившее всех было в этом человеке. Никого он не оставлял равнодушным. Недаром граф, узнав о смерти печатника, стукнул кулаком по столу и крикнул:

— Так и знал: ушел непобежденным!

— Кем?

— Никем. Например, мною. Да и не только мною. Никто его не одолел.

— Вы говорите так, будто всю свою жизнь посвятили борьбе с ним.

— Я говорю так, как нахожу нужным говорить. Если бы вы знали, как вы мне надоели…

— Если бы я знала, тогда что?

— Тогда из сострадания ко мне вы однажды испарились бы.

— А я перед сном молюсь, чтобы кто-нибудь проткнул вас шпагой. И поскорее.

— Ваши молитвы, думаю, будут услышаны, — сказал граф. — Вряд ли мне суждено умереть в удобной постели. Но пока что умер не я, а печатник. И видит бог, я ему завидую. Не знаю почему, но завидую. Завидую мертвому. Понимаете ли вы такое?

— Мне, с моим слабым женским умом, трудно угнаться за капризами вашей мысли и ее стремительным полетом.

Неожиданно граф улыбнулся.

— В вас, конечно, еще сохранились остатки былого обаяния. В юности вы были весьма находчивы. Вот меня нашли. Поверьте — это немало.

— Стараюсь верить.

— Не получается?

— Не получается.

— То-то! — опустил голову граф и внезапно сник. — И у меня ничего не получается. Потому и завидую печатнику. Но не отчаиваюсь. И вы мужайтесь!

Затем он собрался и уехал. Куда? Зачем? Как всегда, молча. Как всегда, в неизвестность. Как всегда, не сообщив, не навсегда ли?

А сейчас она стояла у окна и решала, не отнести ли завтра на могилу печатника цветы? Но для чего? Разве он был ей мил и приятен? Всегда раздражал и пугал. Тогда откуда же такие мысли? Что не дает ей покоя? Ох, если бы она сама могла это узнать!

По улице прошла первая стража. За нею человек с фонарем в руке.

Пани Регина все стояла у окна и пыталась понять, мог ли найтись на свете человек, который сделал бы ее счастливой? Может быть, Антонио Поссевино? Тут же сама на себя рассердилась — при чем здесь Поссевино?

Дождалась и второй стражи. И удивилась — так быстро? Неужто уже час миновал? Но оказалось, что это был вовсе не регулярный обход. Два стражника куда-то вели молодого человека в высокой меховой шапке. То, что случилось далее, было и для самой графини Челуховской неожиданностью. Она постучала в окно, послала слуг остановить стражу, спустилась вниз.

— Почему задержан этот человек?

— По приказу пана бургомистра. Приехал без письма, нигде не стал постоем.

— Позвольте, но я его отлично знаю! — сказала графиня. — Вы ехали ко мне, не так ли?

Человек молчал и не сводил с графини удивленных глаз.

— Он как будто болгарин, — сказал один из стражников. — Плохо понимает по-нашему…

— Отлично все понимает! — прервала стражника графиня. — Не так ли?

Человек в высокой шапке наклонил голову: да, он действительно понимал, о чем идет речь.

— Нужен ли залог? — спросила графиня.

— Один злотый, — ответил старший стражник.

— Получите у моего справцы. А вы, дорогой гость, войдите в дом.

Тот, кого назвали болгарином, поднимался по лестнице вслед за графиней. Шапку он снял и нес в руке. В зале он остановился у порога, а графиня подошла к камину.

— Вы вправду говорите по-польски?

Гость покачал головой, а затем по-русски ответил:

— Польский я только понимаю. А говорить умею на своем языке, на русском, еще и турецкий немного знаю.

— Пусть мой поступок вас не удивляет. Увидела молодого человека, которого взяли под стражу. Лицо незнакомое. Значит, приезжий. Вы сегодня ночевали в городе?

— Нет, на Замке, там, где могилы крестоносцев.

— Да, это грустные могилы. Скоро они совсем сровняются с землей. Пленных крестоносцев привезли сюда после несчастливой для них битвы при Грюнвальде. Они построили здесь себе хижины, затем один за другим поумирали… Грустно, не правда ли?

— Грустно, — согласился гость. — Но их никто не звал на славянские земли. И они получили по заслугам.

— Вот как! Я ведь и забыла, что болгары тоже славяне и, конечно же, будут за своих горой. Но назовите себя, скажите, кого я сегодня по очередной необъяснимой прихоти спасла?

— Я приехал учиться к печатнику. Опоздал. Его сегодня похоронили.

Графиня отошла от огня. Вновь подошла к окну. Теперь она стояла спиной к гостю, что было невежливо. Но этикет мало интересовал пани Регину, если общалась она не с аристократами.

— Опять печатник? Ну уж на сегодня хватит о нем. Сейчас я распоряжусь, чтобы справца отвел вам место для ночлега. Это на сегодня. А завтра вам придется искать другой кров.

— Я уеду домой.

— Тогда счастливой дороги. Что вы все нашли в печатнике? Верить ли мне глазам своим — будто о святом все плачете. А ведь в жизни был обычный старикашка…

— Я уйду сегодня, — сказал болгарин.

— А стража?

— Во второй раз не попадусь.

Мелодии юности

Третья прогулка с читателем

Нашу с вами последнюю прогулку мы совершим вместе с Филиппом Челуховским. И именно по той дороге, по которой когда-то впервые приехал во Львов Иван Федоров. Но теперь вы этот тракт не узнали бы. По приказу короля Стефана Батория его расширили, на уклонах замостили. Вновь ожили деревни вдоль тракта, а на речках завертелись колеса мельниц.

Медленно катилась на запад тряская коляска, запряженная четверкой лошадей. Ведь рессоры еще не были изобретены. Да какое там рессоры — даже сплошную ось для колес сделать еще не догадались. И каждое колесо крепили к корпусу отдельно. На ухабах коляску подбрасывало. Челуховский не выпускал из рук ремень, привязанный к стойке окна.

Вновь весна. И зазеленели вдоль дороги раскидистые буки. «О прекрасный, прекрасный маскарад!» — мурлыкал граф. Мелодии, услышанные в юности, никогда не оставляют человека.

Впрочем, весна не радовала графа. Да и вообще мало его интересовала. Он был дитя уже городского века. Мощеные тротуары, залы, освещенные тысячами свечей, красивая посуда — так выглядел бы для графа рай, если бы он попытался его себе представить. А апостол Петр, помахивая ключами, напевал бы: