Путь к цели - Щепетнов Евгений Владимирович - Страница 20

Андрей вышел на ночную улицу, вдохнул свежий осенний воздух и посмотрел на небо – оно было чистым, прозрачным, мерцали звезды. Город спал. Люди ложились рано, чтобы и встать рано, с рассветом – чего зря жечь светильники. Было немного прохладно, и монах, шагая по гулкой мостовой, запахнул куртку, зацепив петли на медные крючки.

Шанти молчала, покачиваясь на плече и всматриваясь в окружающее пространство светящимися зелеными глазами, напоминая демонического кота из ужастика.

Андрей всегда удивлялся: в этом мире черных котов никто не связывал с неудачами и невезением, как на Земле. Наоборот, считалось, что черный кот приносит прибыль, любовь женщин, и каждый второй посетитель трактира Олры норовил дотронуться до приносящей удачу Шанти, не подозревая, как близок к травме. Хорошо еще, что Никат пресекал попытки погладить «кошку», отгоняя от нее непрошеных доброхотов.

Шанти уже приноровилась сидеть рядом с ним в то время, когда он занимался своей работой, и щурилась, одобрительно поглядывая на то, как он выбрасывал подгулявших пьяниц. Дважды она даже набросилась на тех, кто пытался врезать вышибале табуреткой, когда тот не видел, и в кровь разодрала им затылок. Никат довольно похохатывал и, показывая на сверкающую глазами «кошку», грозил буйным посетителям, что, если они будут шуметь, он натравит на них «черную смерть», она выдерет им глаза и отгрызет нос. Как ни странно, это хоть и преподносилось в шутливой манере, но на бузотеров действовало безотказно.

Олра в шутку заявила, что, если Андрей оставит свою кошку в трактире, она возьмет ее на полное довольствие вышибалы и, ей-ей, не прогадает!

Она и не подозревала, как близка была к истине. Лучшего трактирного вышибалы, чем дракон, и представить трудно. Главное, чтобы не плевался огнем.

Но с этим у Шанти пока было слабовато – железы, отвечающие за «плевание», не до конца развились. Как-то Андрей спросил у нее, когда же это произойдет, и получил в ответ великолепный выплеск ярости и шипения, с туманными угрозами и оскорблениями, из которых следовало, что он – бестактный болван, тупой урод, и вообще худший представитель рода человеческого, и вообще худший в этом мире. Потому что спрашивать такие вещи у драконов неделикатно, гадко и подло.

Размышляя потом над этим взрывом ярости, Андрей пришел к выводу, что, вероятно, у его подружки задержка физического развития в связи с сидением в темной пещере и отсутствием свободы передвижения, а пресловутые «плевательные» железы сравнимы с грудью у малолеток – попробуй намекни девчонке, что она плоская как доска! Она тебя порвет в клочья не хуже дракона. А при всем том у Шанти из-за ее инвалидности был ужасный характер – уродство точно не добавляло ей терпимости.

Похоже, что развитие желез, выделяющих жидкость для образования огня, находилось в прямой зависимости от умения дракона летать. То-то она так трепетно ждала возможности научиться пользоваться крыльями – полета как символа ее взросления, полноценности драконьей. Чувство собственной ущербности, уродство мучили ее всю жизнь, с тех пор как она начала осознавать себя как личность.

Парочка прошла уже с километр, а топать было еще километров семь, не меньше. Андрею внезапно в голову пришла одна мысль, он ее обкатал в голове, хмыкнул и предложил:

– У тебя нет желания добраться до трактира побыстрее?

– Само собой есть, – буркнула Шанти. – Хочешь переброситься в Зверя? А что, давай. Все равно ночью никто не видит.

Андрей отошел в сторонку, разделся и сложил вещи в узелок, сделанный из куртки. Было уже холодно, и дул отвратительный северный ветер, так что его зубы стали клацать, но Шанти недовольно потребовала, чтобы он прекратил, потому что из-за него ее саму пробирает дрожь.

Преображение заняло полторы секунды – полторы секунды боли, вспышек и красной пелены перед глазами, и вот перед узлом с одеждой и поясом с деньгами стоит Зверь. Глаза его светятся в темноте, а стальные клыки белеют, как будто сделаны из сахара.

Он поднял зубами узелок, дождался, когда на спину вспрыгнет Шанти, и с места взял в карьер, летя над мостовой громадными прыжками, преодолевая по пять-семь метров кряду.

Мелькали дома, деревья, стальные ноги оборотня несли его стремительно, неутомимо и сильно, как будто он вышел на охоту в осеннем лесу. Уши Зверя прислушивались к тому, что происходит вокруг, поворачиваясь, как локаторы, туда, откуда доносился хоть малейший звук.

Внезапно он услышал жалобный плач где-то вдалеке. Человек бы не услышал, но Зверь, которому подвластны были все звуки в мире, который мог услышать термита, прогрызающего нору в ножке старого стола, тут же уловил этот сигнал и внезапно остановился, насторожился, глядя в сторону далекого нагромождения деревьев, по недоразумению именуемого городским парком. Плакала девочка, судя по всему, лет десяти. Она заходилась захлебывающимся криком и умоляла:

– Дядечки, не надо, пожалуйста, не надо! Ну не надо, дядечки, миленькие!

Зверь бросил узелок с одеждой под забор и рванул с места так, что его когти высекли искры из мостовой. Через три секунды он был уже в углу парка, где у заброшенной будки смотрителя копошились трое мужчин, подмявшие что-то маленькое, хрупкое. Он с ходу оценил ситуацию, и, когда один из насильников сказал: «Держите ровнее, что ли! Что вы возитесь?! После меня будете. И заткните рот этой мерзавке», – Зверь кинулся в атаку. Одному он оторвал голову, второй хрипел в агонии, пытаясь зажать разорванное горло. Третьего он отбросил к забору, сломав ему шею и перекусив глотку. Тот так и замер возле ограды парка, со спущенными штанами.

Девочка была без сознания. Зверь осторожно отнес ее метров за пятьдесят от этого места – негоже ей видеть, когда очнется, обезглавленные трупы.

Шанти соскочила с него в самом начале убийства насильников, и Зверь, когда возвращался к своему узелку с одеждой, обнаружил, что она яростно визжит и рвет когтями спины убитых негодяев так, что летят клочья ткани вперемешку с кусками кожи и мяса. Увидев, что Андрей бежит мимо, она помчалась за ним и нагнала возле узелка.

– Куда ты без меня побежал? Решил здесь оставить?

– А ты чего там с ними делала? – спросил Андрей, перекинувшись в человека и спешно одеваясь.

– Ненавижу тех, кто мучает маленьких девочек, – ответила Шанти сердито. – Жаль, что ты не дал мне убить хотя бы одного! В следующий раз, когда будем охотиться на негодяев, оставь мне одного подонка, я с ним хорошенько позабавлюсь.

– Договорились, – рассеянно ответил Андрей и заторопился в парк.

– Ты куда? – слегка озадаченно спросила драконица.

– Неужели оставим девчонку тут? А если еще кто-то к ней полезет? Надо отвести ее домой.

– А думаешь, у нее есть дом? – скептически спросила Шанти и потрусила вслед за приятелем.

Дом у девочки был. Халупа за парком. Интересно, что парк находился практически в центре города, но за ним простирались такие убийственные трущобы, что волосы вставали дыбом от вида этого безобразия.

Девочку звали Дирта, и ей было девять лет – по крайней мере, она так сказала. Выглядела она моложе. Дирта вначале дичилась, а когда увидела перед собой в темноте мужчину, перепугалась, решив, что это очередной насильник, и, только когда заметила у него на плече кошку, испытала облегчение и залилась горькими слезами, выплакивая волнение, боль и свою несчастную судьбу. Потом она будничным тоном объяснила, что до утра ей домой нельзя, так как у ее мамы мужчина и та выгнала ее погулять, пока с ним работает.

Андрея передернуло от ее рассказа, и он решил все-таки посетить эту любвеобильную мать – не оставаться же девочке на холодном ветру всю ночь, это верный способ заработать воспаление легких. Тем более что ее жалкое застиранное платьице было порвано и не могло укрыть своими обрывками даже мышь.

Идти было недалеко – искомая хибарка находилась прямо за парковой оградой, в третьем ряду таких же убогих домишек. На стук долго никто не открывал, потом за дверью зашуршало, и в проеме показалась растрепанная женщина лет двадцати пяти в накинутом на голое тело грязном покрывале. Она держала в руках светильник, мерзко воняющий прогорклым горелым маслом. Из жилища тянуло запахом пота, мочи, алкогольного перегара и мускуса – тут хорошо веселились. Это подтвердил и грубый голос мужчины из глубины комнаты: