Великий Рузвельт - Мальков Виктор Леонидович - Страница 10

После выяснения отношений между Элеонорой и Франклином их совместная жизнь не могла оставаться прежней. Элеонора нашла, что ее супруг совершил предательство, которое она не должна прощать. Неверно, пожалуй, говорить, что каждый из них стал жить своей жизнью, но прежней теплоты общения уже не было. Элеонора была очень ранимой, и даже время не сделало ее другой. Но вихрь событий притупил боль от почти состоявшегося разрыва. Стратегические планы поглотили Рузвельта, да и состояние дел на фронтах в Европе отодвигало на задний план все личное. На карту было поставлено слишком многое.

Еще весной 1918 г., когда появились серьезные опасения, что Германия в состоянии нанести поражение Антанте, и выяснилось, что Англия испытывает огромную нужду в военной помощи, Рузвельт предпринимает очередную попытку оказаться на «передовой». Предварительно отказавшись баллотироваться на должность губернатора Нью-Йорка, он упросил Дэниэлса отправить его в Европу с целью посетить руководителей союзников, побывать на фронте и получить информацию «из первых рук». Инициативная миссия, начавшаяся 9 июля 1918 г., в основном носила дипломатический характер, но пересечение Атлантики проходило в боевой обстановке на борту миноносца «Дайер», сопровождавшего специальный конвой, напичканный тринитротолуолом, минами и колючей проволокой. Тревоги, учебные стрельбы, опасения в отношении «бродячих» мин и, наконец, встреча с германскими подлодками у Азорских островов – все это было частью быта по пути в Шотландию. В Англии Рузвельт лично познакомился с Ллойд Джорджем, а на встрече с министром Ф. Смитом – с группой видных политиков и военных. Среди них был и Уинстон Спенсер Черчилль, бывший первый лорд Адмиралтейства, а тогда министр вооружений.

Во Франции Рузвельт имел беседы с Клемансо и маршалом Жоффром. В последний момент, до смерти напугав военно-морского атташе США, отвечавшего за его безопасность, Рузвельт направился к линии фронта и оказался от нее в шаговой доступности. Он побывал вблизи Шато-Тьери и Вердена, попав под обстрел немцев. Теперь Рузвельт познакомился с безобразным ликом войны: изрытая воронками земля, залитые дождем траншеи, запах трупов и сплошные разрушения домов, церквей, замков. «Мрак и беспрерывные бои, без отдыха и сна». Позднее, будучи уже президентом, он скажет: я видел войну и ненавижу ее.

Рузвельт побывал и в Италии и только в сентябре 1918 г. возвратился в Нью-Йорк. Его сняли с борта корабля и положили на носилки с тем, чтобы отправить в госпиталь. Франклин был тяжело болен – двустороннее воспаление легких. Конечно, его ободрили многочисленные теплые послания восхищенных знакомых и сослуживцев. «Мы очень гордимся тобой», – написал ему в письме Теодор Рузвельт. Встав на ноги, Франклин вновь попросился «в солдаты» письмом к президенту. Вильсон ответил: слишком поздно – он получил уже к тому времени послание принца Макса Баденского о согласии последнего на перемирие, что означало конец войне.

Свидетелем ее заключительного аккорда Франклин оказался уже повторно в качестве заместителя министра военно-морского флота, посетив Европу ранней весной 1919 г. На этот раз он появился во Франции уже в сопровождении и под присмотром Элеоноры. Они оба уже по пути во Францию получили известие о смерти Теодора Рузвельта. Франклин был опечален, но высказался в том духе, что последняя болезнь «дяди Тедди была недолгой». Элеонора подвела итог: «Еще один великий человек ушел со сцены» {27}. Но они оба находились в центре событий, в которых Теодор Рузвельт едва ли захотел бы участвовать. В Версале с участием главного триумфатора В. Вильсона проходила Парижская мирная конференция, наблюдателями которой они были. Путешествие же до Бреста Франклин и Элеонора проделали на борту комфортного лайнера «Джордж Вашингтон», на котором тем же путем следовали на главное дипломатическое сражение Великой войны президент В. Вильсон, его супруга и многочисленные советники. Таким образом, появился очень удобный случай притушить тлеющие много лет разногласия, недовольство и отчуждение.

Путешествие домой Рузвельты вновь осуществили совместно с президентской четой Вильсонов и их многочисленной свитой на борту все того же «Джорджа Вашингтона». Франклин продолжил свои диалоги с президентом. Светские мероприятия на борту лайнера посещали самые разнообразные пассажиры. Рузвельту удалось даже побыть в обществе посла США в России Фрэнсиса, поделившегося с присутствовавшими своими воспоминаниями о революционной смуте в стране красных и белых. Наиболее примечательным Франклин и Элеонора нашли выраженные Вильсоном намерения защищать до последнего идею Лиги Наций и участие в ней США. Увы, заметных сдвигов в отношениях Рузвельта и Вильсона не произошло.

Война содействовала формированию взглядов Франклина Рузвельта на сложный комплекс вопросов внешней и внутренней политики. Чета Рузвельтов нашла возможность во время пребывания в Европе посетить бывшую линию фронта вблизи Амьена. «То, что мы видели, – говорил потом Рузвельт, – невозможно забыть». Рузвельт заключил, что Соединенные Штаты уже никогда не допустят сдачи в плен изоляционизму, отгородившись от мира Китайской стеной и держась вдали от всего, что происходит в Старом Свете и на других континентах. Второй вывод, извлеченный им из опыта войны, состоял в том, что успешным оказался мобилизационный план, осуществленный Вильсоном и военным министром Ньютоном Бейкером, суть которого состояла в контроле из Вашингтона за промышленным производством и транспортом. «Американская организация военных усилий, – говорил он, – создавалась сверху вниз, а не снизу вверх. Это самое главное…» {28} Все тот же мобилизационный опыт натолкнул Рузвельта на необходимость создания механизма координации и планирования аппаратов трех ведомств – государственного департамента, военного и военно-морского министерств. Задача, которую должен был выполнять этот особый механизм, состояла в том, чтобы определять цели и возможности Америки в тех или иных ситуациях. Рузвельт послал этот проект, который, в сущности, предвосхитил создание Национального совета безопасности, для обсуждения в государственный департамент. Ответа он так и не дождался.

Рузвельт открыто говорил об особых функциях президента страны как национального лидера, подчеркивая важность усиления его исполнительной власти в условиях особых обстоятельств и необходимости привлечения лучших профессионалов безотносительно их партийной принадлежности. Другими словами, Рузвельт выступил с обоснованием целого ряда вполне назревших новаций, которые нравились далеко не всем. В том числе и президенту Вильсону. Добрый Дэниэлс, сам задетый нелояльностью Рузвельта во внутриведомственных коллизиях, сделал многозначительную запись в своем дневнике: «Ф.Д.Р. для В. (Вильсона. – В.М.) является persona non grata».

Больной, парализованный, ушедший в себя Вильсон, растерявший свою популярность в партии и среди избирателей, проигравший в жестокой дискуссии Республиканской партии по вопросу о Лиге Наций, не сулил ничего хорошего ни прогрессизму, ни его восходящей величине Франклину Д. Рузвельту. По всему чувствовалось, что его дни в военно-морском ведомстве сочтены. Покер, охота, званые обеды, прогулки на катерах по Потомаку, бездеятельность в опустевших после войны офисах департамента сменили полные напряжения дни подготовки к высадке войск в Европе, заботы о снабжении флота, нескончаемую вереницу встреч, заседаний, инспекционных поездок. Не приученный удовлетворяться вялотекущим ожиданием подарков судьбы, более всего ценивший азарт скрытой борьбы с превосходящими силами противника 38-летний глава большого семейства тяготился этой неопределенностью, замаскированной светскими развлечениями и официальным церемониалом. Ему не хотелось впустую растрачивать заслуженно заработанную репутацию эффективного и решительного государственного деятеля, не привыкшего быть неудачником, лузером в глазах людей, поверивших в него и весь клан Рузвельтов. Мысленно возвращаясь к наставлениям «дяди Тедди», Франклин начинал верить в предначертанность судьбы, своей и страны. Воображение восстанавливало какие-то давние времена, когда ему прочили успех на политическом поприще, у живой толпы избирателей, откликающейся на яркое слово или неожиланный прием агитации.