Незаметные убийства - Мартинес Гильермо - Страница 15

Мужчина внезапно замолчал и встал. Дверь открылась, и Лорна вывезла каталку. Казалось, девочка заснула. Мужчина обменялся парой слов с Лорной и теперь уже сам повез каталку по коридору в палату. Лорна с загадочной улыбкой ждала, пока я к ней подойду. Она стояла, держа обе руки в карманах, так что халат из очень тонкой ткани красиво обтягивал грудь.

– Вот так сюрприз! Как это тебе пришло в голову сюда заглянуть?

– Захотелось увидеть тебя в медицинском халате, в роли медсестры, – ответил я.

Она очень соблазнительно развела руки, словно собиралась повернуться вокруг своей оси, демонстрируя мне себя, и я поцеловал ее – но только один раз.

– Есть какие-нибудь новости? – спросила Лорна, и ее глаза от любопытства сделались совсем круглыми.

– Ни одного нового преступления, – ответил я. – Мы только что побывали на втором этаже, Селдом водил меня в палату к Фрэнку Калмэну.

– А папа Кэтлин, как я видела, уже прицепился к тебе, – бросила Лорна. – Надеюсь, он не слишком тебя утомил. И разумеется, рассказывал про спартанцев и призывал чуму на головы христиан. Он вдовец, и Кэтлин – его единственная дочь. Он взял отпуск на своей работе и вот уже три месяца практически не выходит из больницы. И читает все, что хоть как-то связано с пересадкой органов. На мой взгляд, он уже немного того… – Она покрутила пальцем у виска.

– Я собирался поехать в Лондон, – сказал я, – на выходные. Хочешь, поедем вместе…

– Нет, в эти выходные я не могу, у меня дежурство – две ночи подряд. Знаешь что? Пойдем посидим в кафетерии, и я напишу тебе адреса подходящих bed and breakfast[18]и расскажу, где следует непременно побывать.

– Кстати, – бросил я словно между прочим, когда мы направились к лифту, – а я и не предполагал, что Артур Селдом бывал у тебя дома.

Я смотрел на нее с безмятежной улыбкой, и она тоже заулыбалась после минутной заминки.

– Он принес мне свою книгу. Хочешь, я составлю тебе еще один список – тех мужчин, которые бывали у меня дома, и он будет довольно длинным.

Когда я вернулся на Канлифф-клоуз и спустился к себе в комнату, я обнаружил под одной из тетрадей конверт, приготовленный для миссис Иглтон. Я тотчас вспомнил, что после того проклятого дня так и не собрался отдать Бет деньги за жилье. Я положил в сумку одежду на пару дней, взял конверт с деньгами и поднялся по лесенке. Бет попросила из-за двери, чтобы я подождал. Когда она открыла, я увидел, что она выглядит вполне спокойной и отдохнувшей, словно долго пролежала в ванне. Волосы у нее были влажными, она стояла перед открытой дверью босиком, в тщательно запахнутом велюровом халате. Она пригласила меня пройти в гостиную. Я с трудом узнал комнату. Все было новое; портьеры, ковер, мебель. Дом обрел более уютный, более интимный вид. Правда, эта уютность казалась позаимствованной из какого-то модного журнала, посвященного интерьерам, и тем не менее я нашел перемены приятными. И еще мне подумалось, что она поспешила избавиться даже от малейших деталей, которые могли бы напомнить про миссис Иглтон. И это, вне всякого сомнения, удалось. Я сообщил ей, что намерен провести выходные в Лондоне, она в свою очередь сказала, что тоже собирается уехать – на следующий же день после похорон. Дело в том, что их оркестр отправляется в небольшое турне в Эксетер и Бат. Вдруг из ванной комнаты до нас донесся плеск – как будто какой-то тучный человек перевернулся в воде. Мне показалось, что Бет ужасно смутилась, как будто я застал ее за чем-то предосудительным. Видимо, одновременно со мной она вспомнила, с каким пренебрежением отзывалась о Майкле всего пару дней назад.

На поезде я добрался до Лондона и два дня бродил по городу под мягким и ласковым солнцем, словно потерявшийся – на свое счастье – турист. В субботу я купил «Оксфорд тайме» и прочел маленькую заметку, посвященную похоронам миссис Иглтон. Там же коротко излагалась история ее смерти, но без каких-либо новых подробностей. В воскресенье об этом деле газета уже не вспоминала. На «Портобелло-роуд»[19] я, думая о Лорне, нашел хорошо сохранившийся, хотя и довольно пыльный, томик воспоминаний о Лукреции Борджиа и на последнем ночном поезде вернулся в Оксфорд. В понедельник утром, не слишком выспавшись, я отправился в институт. На дороге, поворачивающей на Канлифф-клоуз, я увидел какого-то зверька, явно сбитого автомобилем минувшей ночью. Мне пришлось пройти совсем рядом с ним. Подобных зверей я никогда прежде не видел и едва подавил приступ тошноты. Что-то вроде большой крысы… Длинный темный хвост лежал в лужице крови. Голова зверька была полностью раздавлена, остался только нос с очень широкими ноздрями, совсем как у поросенка. Где-то в районе живота, словно из разорванной сумки, выпал наружу еще не родившийся детеныш. Я невольно ускорил шаг, стараясь убежать от того, что тем не менее отлично успел разглядеть. Бежал я и от дикого, почти необъяснимого ужаса, который это зрелище во мне пробудило. Всю дальнейшую дорогу я пытался выкинуть из головы и забыть увиденное. Я поднялся по ступенькам Института математики, словно передо мной замаячили двери убежища. Я толкнул вертящуюся стеклянную дверь и тотчас заметил листок, прикрепленный скотчем к стеклу. В первую очередь мне в глаза бросилось изображение рыбы – в вертикальном положении. Рисунок был выполнен черными чернилами, очень схематично – это были почти что две круглые скобки. Над рисунком имелась надпись, составленная из вырезанных газетных букв: «Второй в серии. Больница Радклиффа, 2.15p.m.».

Глава 11

В секретарской находилась одна только Ким – новая ассистентка. Я нетерпеливым жестом велел ей снять наушники – она слушала музыку, – поднял ее за руку со стула и потянул за собой к входной двери. Она с удивлением посмотрела на меня, когда я вопросительно кивнул на приклеенный к стеклу листок. Да, она видела его, когда пришла, да, но не обратила никакого внимания, решив, что речь идет об очередном благотворительном мероприятии в пользу больницы Радклиффа. Или о партии в бридж. Или о коллективной рыбалке. Она даже решила чуть позже попросить уборщицу снять бумажку с двери и повесить на доску объявлений. Тут из своей каморки под лестницей вышел ночной сторож Курт, который уже собирался идти домой. Он приблизился к нам с таким видом, словно опасался неожиданных неприятностей. Да, бумажка висит на двери с воскресенья, он заметил ее, когда явился вчера вечером на работу; нет, снимать и не думал, решив, что еще раньше кто-то позволил повесить ее. Я объявил, что надо вызвать полицию, и пусть кто-то из них двоих постоит здесь и проследит, чтобы никто не прикасался к стеклянной двери и не трогал листок – он мог иметь связь с убийством миссис Иглтон. Я бегом поднялся к себе в комнату, набрал номер полиции и попросил срочно соединить меня с Питерсеном или Саксом. Меня попросили назвать свое имя и номер телефона, откуда я звоню. Потом предложили подождать. Минуты через две я услышал на другом конце провода голос инспектора Питерсена. Он с большим интересом отнесся к моему рассказу и ни разу не перебил, затем я по его просьбе еще раз повторил, что именно сказал ночной сторож. Как нетрудно было догадаться, инспектор тоже – как и я – считает, что преступление уже совершено. Он сейчас же отправит в институт патрульную машину и специалистов по отпечаткам пальцев, а сам поедет в больницу Радклиффа и проверит, не умер ли там кто в воскресенье. А еще он выразил желание после визита в больницу – в любом случае – поговорить со мной и, если возможно, с профессором Селдомом. Инспектор поинтересовался, найдет ли он нас обоих в институте. Насколько мне было известно, Селдом вот-вот должен прийти, потому что на десять часов назначена лекция, которую будет читать один из его учеников. И не исключено, высказал я догадку, что листок прикрепили на дверь как раз для того, чтобы Селдом, входя, увидел его. Да, вполне возможно, согласился Питерсен. Но его увидел бы не только Селдом, но и еще сотня математиков. Как мне показалось, у инспектора вдруг испортилось настроение. Он сухо оборвал разговор, пообещав, что мы непременно поговорим обо всем этом позже.