Звезда королевы - Арсеньева Елена - Страница 106

Да, Мария так и жила в доме графини д'Армонти. Гизелла уверяла, что счастлива ее присутствием, ибо иначе ей очень одиноко. Правда, где-то существовал граф д'Армонти, однако Мария его никогда не видела и только как-то раз совершенно нечаянно узнала — Сильвестр обмолвился, — что граф, бывший старше своей жены на сорок лет (ему сравнялось, стало быть, шестьдесят пять), вот уже восемь лет пребывает в своем замке где-то на Луаре, парализованный и прикованный к постели, однако вовсе не бременем возраста, ибо не такие уж преклонные были у него года, а последствиями дуэли, на которой он пытался защитить свою честь после того, как в разгар медового месяца застал у новобрачной жены своей какого-то венгерского вертопраха, с которым она пылко утоляла тоску по родине. История сия осталась тайной для света; репутация графини д'Армонти не пострадала. Она покинула мужа, являвшегося для нее живым укором, и скоро ее салон сделался одним из самых модных в Париже, что немало способствовало карьере и светским успехам ее обожаемого брата.

Узнав об этом, Мария изрядно поколебалась в своей задушевной привязанности к Гизелле. Прекрасная венгерка была так жадна до жизни, что это даже пугало скрытную, таящую свои страсти русскую. И для Гизеллы, и для ее брата существовал в жизни один идол, которому они пламенно поклонялись, — собственное желание. Достижение желаемого — сам процесс ценился не меньше, а даже больше цели, ибо наслаждаться они умели только борьбой. Им необходимо было чего-то добиваться, алкать, искать, чтобы, наконец-то схватив, впившись жадными губами, высосав сок, тотчас отвергнуть то, что лишь мгновение назад являлось вожделенным, — и, подобно пчеле, перелететь на другой цветок, окунуться в пьянящую сладость нового желания. Да нет, с пчелками-созидателями нельзя было сравнить брата и сестру, скорее с осами, шмелями или даже с шершнями, столь были они быстры, неутомимы и ненасытны.

Мария чем дальше, тем больше страшилась этой неотступной осады. Она держала Сильвестра на расстоянии — прежде всего потому, что чувства ее к нему остыли, но еще и потому, что полагала неблагородным превращать дом женщины, давшей ей приют, в какой-то maison de rendez-vous [210]. Однако Гизелла, судя по всему, ничего не имела против! И Мария всерьез задумывалась о том, что надо бы наконец съехать отсюда…

Но куда? Вернуться домой? Там ее, судя по всему, не больно-то ждали, не желали видеть. Ну вырвалось признание у Корфа, да что с того? Восемь лет платить горничной, чтобы та изображала его любовницу? Ну хорошо, он перед Марией безгрешен — значит, она грешна. Да уж какая есть!

Итак, домой возвращаться нельзя. Но не к Симолину же на бульвар Монмартр попроситься на постой! Эх, сесть бы в карету да уехать домой по-настоящему — в Россию! И Мария замерла у окна, глядя в парк, едва тронутый зеленым весенним пухом; однако видела она вовсе не парк, а Волгу, синюю шелковую ленту под синим небом, и высокий зеленый берег, весь в желтых огоньках одуванчиков, и тополиный пух, и зеленый свет в березовых аллеях; и слышала посвист ветра в вершинах тополей, и шелест золотых колосьев пшеницы, и мерный стук дождевых капель в старые бочки, стоящие по углам дома…

А лучше бы она не мечтала у окна с блаженной улыбкою на устах, не вслушивалась в эхо прошлого, а отошла к двери да прислушалась хорошенько к речи, которую повела графиня Гизелла, застав своего брата в коридоре; тот стоял, понурясь, не смея коснуться ручки двери, за которой, холодна и неприступна, оставалась та, кого он жаждал всей душой и всем телом.

Мария всегда быстро принимала решения — и еще быстрее старалась воплотить их в жизнь. На следующий же день она послала одного из слуг мадам д'Армонти на улицу Старых Августинцев с запиской, в которой просила Данилу явиться к ней, а другого — на улицу де Граммон, в посольство, к Симолину. Вскоре оба курьера вернулись ни с чем: не застали дома ни того, ни другого. Хоть Мария и подивилась тупости обоих посыльных, не догадавшихся письма оставить вместо того, чтобы нести обратно, однако делать было нечего: пришлось ждать завтрашнего утра.

На следующий день лакеи вновь были отправлены по обоим адресам; Мария, от нетерпения не находя себе места, слонялась по саду, наслаждаясь картиною весны, как вдруг увидела, что дверь бокового входа — им не пользовались, насколько знала Мария, даже слуги — распахнулась, и оттуда, согнувшись и крадучись, вышел довольно высокий молодой человек, белокурый, приятной наружности, которую, впрочем, портила несколько отвисшая нижняя губа, придававшая ему циничный вид. Впрочем, насколько было известно Марии, внешность вполне соответствовала внутреннему содержанию: промелькнувший перед нею человек был не кто иной, как Пьер Шодерло де Лакло, автор книги «Опасные связи», которая вышла в 1782 году и вызвала большой скандал в свете.

Мария отступила за куст, не желая быть замеченной. Что делал де Лакло у графини Гизеллы? Был он франкмасоном и считался одним из опаснейших людей своего времени, — очевидно, именно поэтому герцог Филипп Орлеанский взял его к себе секретарем по особым поручениям. Герцог хоть и был братом короля, однако же считался ярым его противником. Когда началась подготовка к выборам в Генеральные штаты, Шодерло де Лакло по приказу герцога составил образец наказов, которые, по обычаю, должны были составлять избиратели. По мнению людей знающих, это была настоящая бомба, способная разрушить традиционную монархию: там, к примеру, была статья, в которой говорилось, что, поскольку «все беды наций проистекают от произвола королевской власти, необходимо принять конституцию, которая определит права и короля, и нации». Ну и тому подобное. Когда об этом стало известно, Шодерло де Лакло перестали принимать в домах убежденных роялистов, а ведь Гизелла д'Армонти вроде бы именно к ним и относилась… Что же мог делать в ее доме подобный человек?

Мария задумалась — и усмехнулась. Шодерло де Лакло прославился не только своим любовным романом, но и своими любовными романами; вдобавок он постоянно имел на содержании актрис или танцовщиц и вел жизнь веселую. Не интрижка ли у него с Гизеллою? Ежели так, прекрасной графине следует быть осторожнее с этим «де Вальмоном» [211]: многие его бывшие любовницы узнали свои черты в персонажах «Опасных связей» — узнали, к своему великому неудовольствию.

Не остеречь ли Гизеллу? Но как? Непрошеный совет, говорят, хуже обиды…

Мария была слишком скромна и по-прежнему бесхитростна. Ей даже в голову не приходило, что де Лакло приходил из-за нее…

Посыльные вечером опять вернулись, не вручив писем. Дома, в России, Мария послала бы этих олухов в холодную, отведать плетей, а здесь — как быть? Все-таки чужие слуги; вдобавок в отношениях с этим сословием теперь приходилось соблюдать известную церемонность… Так и ушли бестолковые восвояси. А поразмыслив, Мария сняла с них вину: да ведь наверняка же они исполняли наказ графини, опасавшейся, что Мария вот-вот улизнет!

Ну, коли так… коли так, Гизелла слишком уж многое на себя берет — а напрасно! Это не дозволительно! Хватит Марии в самом деле пользоваться гостеприимством настырной венгерки — пора и честь знать. Завтра же съедет отсюда — хоть на постоялый двор!

Однако назавтра Гизелла совершенно ошеломила Марию.

— Чем более проходит времени, тем чаще замечаю я, что мой брат вам не по сердцу, дорогая Мария! — сказала она своей гостье.

— Я бы желала видеть его другом, а не возлюбленным. Таким же другом, каким сделались мне вы!

Гизелла улыбнулась:

— Он будет вам другом! Он все готов отдать для вашего счастья. А ведь вы несчастны, не правда ли?

Мария передернула плечами. Неужели это так явно?

— Брат не хотел этого видеть, но я решила открыть ему глаза: вы не будете счастливы с ним никогда… пока существует на свете барон Корф, ваш муж! Ведь так? Ведь так, не скрывайте!