Бог войны и любви - Арсеньева Елена - Страница 69

— Разговоры о… о покойном дофине?

— Увы, — склонила голову маркиза. — Увы.

— Но это ведь сущий бред! И потом, я прекрасно помню эту мистическую историю с фиалками, собранными на могиле дофина! Жозефина тогда сама подтвердила, что он мертв! Мертв и похоронен!

Маркиза вскинула брови:

— Фиалки на могиле дофина? Впервые слышу. Когда это было?

— В 1808-м, когда Наполеон решил наконец развестись и жениться на этой австрийской любительнице пирожных.

— Вижу, вам по-прежнему не по нраву пышные формы, — засмеялась маркиза. — Однако вы забыли, что я в то время находилась в России и кое-что ускользнуло от моего внимания. Итак, что за история с фиалками?

Де Мон досадливо передернул плечами:

— Да ну, ей-Богу… дамские глупости! Вам, полагаю, известно о пристрастии Креолки к этим цветам. Да что там! Об этом всем известно. Она якобы даже в Тампль послала свои любимые фиалки. Допускаю, что это так. По рассказам людей знающих, подарок не пошел впрок: больной рахитизмом ребенок месяц спустя скончался в стенах темницы. Его похоронили ночью, тайком, в одном из укромных уголков кладбища Св. Маргариты. Причем якобы в память о том, что ребенок так любил свой горшочек с фиалками и, перебирая незадолго до смерти своими слабеющими ручонками их курчавые листочки, шептал: «Весной мы снова увидимся с вами, дорогие цветочки!» — какая-то добрая душа посадила их на его могиле.

— Ой, Бог ты мой, — прошептала маркиза, — я, кажется, сейчас разрыдаюсь!

Между тем на ее прекрасных глазах не было ни слезинки, и де Мон покосился на нее неодобрительно:

— Во всяком случае, этот несчастный царственный ребенок и в самом деле умер в болезни и одиночестве. Что же касается… аксессуаров истории, ссылаюсь на Жозефину. Да… посадили, стало быть, на могилу дофина цветы, и они так разрослись, что каждую весну покрывали ее сплошным лиловым ковром. И вот прошли годы, настало 9 марта 1808 года. Как нарочно, накануне этого дня умер дворцовый садовник, занимавшийся разведением фиалок, и Наполеон ни за что не хотел подарить ей цветы из сада, за которыми ухаживал покойник. Но где же взять других фиалок в это время? Всюду по Парижу были разосланы гонцы с приказанием найти их во что бы то ни стало. Но труд напрасный: нигде не оказалось. И вдруг кому-то из адъютантов повезло: у ворот Лувра он увидел маленькую, сгорбленную старушку с корзиной вожделенных фиалок. Таким образом, торжествующий Наполеон получил возможность прийти к Жозефине с букетом.

Вспыхнув от радости, Креолка обняла его, поблагодарила за труды и поцеловала букет… но вдруг, побледнев, почувствовала себя дурно и, выронив букет из рук, с ужасом воскликнула: «Прочь! Прочь! Это цветы смерти — они расцвели на могиле!» Пустились на поиски старухи. Нашли ее только через два дня, и она созналась, что сорвала эти цветы на чьей-то могиле, на кладбище Св. Маргариты. Это были, следовательно, цветы Жозефины, подаренные ею дофину!

— Получается, сама Жозефина была уверена, что дофин мертв, — сказала маркиза. — Для чего же она теперь извлекла на свет Божий странные домыслы? Я сама слышала, как Жозефина рассказывала Талейрану [99], будто она, действуя сообща с Баррасом [100], вызволила дофина из Тампля, якобы удалось ей это благодаря ее слуге, уроженцу Мартиники, которого она не без труда устроила в Тампль сторожем вместо Симона [101]. Баррас же подменил дофина чахлым, золотушным ребенком и, чтобы спасти от революционного террора, отправил в Вандею, где он до сих пор живет в надежном месте, скрывается, выжидая, когда сможет занять французский престол.

— Он уже далеко не мальчик, если все это правда, — пробормотал де Мон. — Готовый наследник!

— Это ложь! — вскричала маркиза так громко, что де Мон вынужден был предостерегающе приложить палец к губам. — Жозефина хочет отплатить Талейрану за то, что тот устраивал брак Наполеона с Марией-Луизой!

— Почему же именно сейчас? — спросил де Мон.

— Потому что всем известно, что Талейран возлагает свои надежды именно на Его Величество Людовика ХVIII. Да разве только он один?! Все, все мы только его желали бы видеть на троне Франции!

Глаза ее сверкнули фанатичным блеском, голос дрожал, и де Мон с трудом скрыл улыбку. Да, постарела… Нотариус знал маркизу с давних лет, еще со времен эмиграции в Кобленце, и мог убедиться, вместе со множеством других мужчин, что она на диво хорошо сложена. Вуаль, опускающаяся на лицо, не мешала маркизе частенько поднимать свои юбки. Был среди любовников маркизы и некий граф де Лилль, прежде звавшийся братом короля графом Прованским, а ныне — будущим королем Людовиком XVIII. К тому же маркиза наверняка виделась с графом де Лиллем во время его пребывания в России, которая приняла его в 1797 году, изгнала в 1801-м, вновь приняла в 1805-м и вновь изгнала после Тильзитского мира. По опыту жизни де Мон знал, что самые пресыщенные женщины порою отдают свое сердце одному из любовников — и это не всегда самый красивый из их мужчин. Очевидно, таковым для маркизы стал Людовик Прованский. Или она рассчитывает на какие-то особые блага при реставрации монархии? Ну что ж, на чем бы ни зиждилась преданность, это все-таки преданность!

— Мы должны пресекать нелепые слухи везде, где слышим их, — провозгласила маркиза. — В конце концов, общеизвестно, что дофин был похоронен на кладбище Сен-Мартен в общей могиле, залитой известью, а все остальное — досужие домыслы. Однако Его Величество должен знать об опасных слухах. К несчастью, у меня сейчас нет под рукой верного человека, которого я могла бы отправить в Англию, в Гартвель, к Его Величеству. Может быть, у вас?..

Де Мон развел руками.

— А я так надеялась! Но, может быть, этот кузен, о котором вы упомянули? Каковы его настроения?

Де Мон досадливо дернул уголком рта:

— Я мало что знаю о нем. Кажется, он хитер, хотя и не отличается особым умом. Да и в руках он себя держать не умеет. Вероятно, сказались тяжкие испытания, бегство из России.

— Наполеоновский солдат? — с брезгливой гримаской уточнила маркиза.

— Да. Единственное его достоинство — хорошо подвешенный язык. Послушаешь, как он рассказывает о падении моста через Березину, так дрожь пробирает. Сам же Оливье чудом спасся.

Какая-то тень промелькнула в черных глазах.

— Оливье? — нахмурилась маркиза, голос ее вдруг зазвенел металлом. — Оливье… а дальше?

— Де ла Фонтейн. Благородная и довольно состоятельная семья. Во всяком случае, он дал своей кузине весьма приличное приданое!

Он улыбнулся. Маркизе, конечно, не дано было постичь смысл этой улыбки, зато де Мону не дано было знать, что он сейчас спас жизнь человеку, от которого охотно избавился бы любым способом.

В конце концов де Мон все-таки взялся подыскать курьера в Англию, чем весьма порадовал маркизу. Потом именитые роялисты еще немного побеседовали, превознося Талейрана и браня Наполеона, надеясь на успехи союзных армий и желая здоровья и долгих лет жизни «одноглазому медведю», как они называли Кутузова.

Наконец маркиза отбыла.

Де Мон спросил пуншу и уселся у камина, покуривая трубку. Уютно трещали виноградные лозы; тонкий смолистый аромат наполнял комнату; табак был хорош, а пунш — великолепен.

Поджав губы, он взглянул на часы, размышляя, завершено ли уже дело, и решил, что вполне может еще задержаться в этой уютной комнате. Он вновь принялся потягивать пунш, предаваясь невеселым своим размышлениям, но усталость все же взяла свое, и де Мон задремал.

— Не спи! С ума сошел! — Ангелина с трудом растолкала Оливье. — Ты что, спать сюда пришел?!

— А? Нет! — Оливье потряс головой, прогоняя дремоту, и потянулся к Ангелине: — Желаете продолжить, мадам?

Она расхохоталась и оттолкнула его ладонью, будто большого ласкового кота.