Зелен камень - Ликстанов Иосиф Исаакович - Страница 20

— А что ж, очень просто научимся! — ответила Ксюша. — Мужчинам не уступим!

— Для себя строим! — откликнулась Ольга. Женщины обступили прораба, устроили, как он выразился, «бабий перекур» — зашумели, раскритиковали начальника хозкоманды и Корелюка за перебои в доставке гвоздей и леса для тротуаров.

Все это было особенно радостно; хорошо думалось о том времени, когда рудник закончит первую очередь жилищного строительства, дома наполнятся жизнью и довольством, еще охотнее пойдут на шахту работники из Кудельного и Новокаменска, привлеченные удобствами и культурой нового поселка. Это, в конечном счете, и должно было решить вопрос о будущем южного полигона.

Вечером Павел Петрович прислал человека сказать Самотесову, что приехал Тихон Федотович Федосеев. Нынешнее появление на шахте секретаря партбюро заставило Никиту Федоровича принахмуриться. «Ведь Тихон хотел завтра с Павлом поговорить, — подумал он. — Сегодня не стоило бы…»

Под козырьком копра горели сильные электрические лампы, громче, чем днем, стучала лебедка.

— Подняли мало-мало! — доносилась команда баском. — Такелаж держит? Пошла, пошла, давай шибче!

Вблизи копра Павел Петрович рассматривал обломки, добытые из ствола. На ящике из-под гвоздей сидел Федосеев и, наклонив голову, внимательно слушал объяснения инженера. Он кивнул Самотесову, встал и взялся за руль никелированного велосипеда, прислоненного к стене дощатого инструментального склада.

— Такая же картина и на шахте семнадцать, — сказал он. — Хозяева подрывали шахты, уничтожали документацию. Это одна из горьких отметин гражданской войны… Я, товарищи, домой. Рекомендую обзавестись велосипедами. Замечательный моцион!

— До гати проводим? — спросил Самотесов у Павла. — Размяться надо.

— Пошли, — согласился Павел.

6

Клятую шахту секретарь рудничного партийного бюро навещал нередко, впрочем как и другие шахты треста, особенно вновь восстанавливаемые. Но если бы кто-нибудь заглянул в его рабочий дневничок, он увидел бы, что все же «пятерке», как в тресте именовали Клятую шахту, Федосеев уделял больше внимания и времени, чем другим объектам. Вначале он объяснял это самому себе тем, что шахта трудная, потом тем, что его заинтересовал опыт скоростной стройки. И все это было в значительной степени правдой; в значительной, но не совсем. Между ним и Павлом установились невысказанно дружеские отношения, как у людей, нашедших общие интересы. Чем больше сведений об уралите накоплял Павел, чем больше увлекался южным уралитовым полигоном, чем увереннее говорил о его блестящем будущем, тем сильнее привлекал к себе Федосеева.

Сын начальника мартеновского цеха Сергинского завода, выпускник Уральского горно-металлургического техникума, Федосеев перешел на партийную работу в военные годы, уже имея значительный горняцкий опыт, и в самом конце войны защитил инженерский диплом. Он был небольшого роста, улыбчивый, спокойный. Трудно было предположить, что это человек большой воли, упорства, способный учиться везде, при любых обстоятельствах. Он мечтал о будущем Новокаменска горячо, но всегда обоснованно.

На Клятую шахту Федосеев приехал под предлогом переговоров о выступлении Павла Петровича на совещании хозяйственного актива, попросил Павла на завтра заглянуть в трест, чтобы «помозговать над конспектом», как он выразился, но Павел понял, что Тихон Федотович вернее всего подготавливал его к разговору вовсе не о конспекте.

Все трое шли медленно. Федосеев вел машину.

От бараков донеслось треньканье мандолины, запел сильный молодой голос, раздался взрыв смеха. Молодежь собиралась на обычное вечернее гуляние к спортивной площадке.

— Крепко сработано! — вдруг проговорил Федосеев. — Подумать только — так изуродовать шахту! И хорошо, если подорван только ствол… Как думаете, Павел Петрович, насколько велики разрушения?

— Надеюсь, дело ограничилось стволом, — ответил Павел. — Старые владельцы шахт были убеждены в недолговечности советской власти. Они как бы запирали шахты, но с таким расчетом, чтобы при первой возможности быстрее пустить их в ход. Вот на чем мы основывались, когда предложили наш график работ.

— График крутой, — отметил Федосеев. — На других шахтах о нем много шумят.

— Пускай пошумят! — засмеялся Самотесов. — С шумом интереснее.

— Да, и вам нужно выдержать график… Невольно Тихон Федотович подчеркнул слово «вам» и, только сделав это, понял по сдержанности движений Самотесова и Расковалова, как это принято. Он немного смутился, протянул руку Павлу, закончил приветливо:

— Так жду вас! Приезжайте к трем часам. Обо всем переговорим. — Теперь он умышленно выделил слова «обо всем» и дружески улыбнулся.

— Спасибо! Я буду вовремя.

— Ты, Тихон, заодно его к врачу направь, — подсказал Никита Федорович. — Гриппует инженер, кальцекс глотает.

— Нехорошо! Лечиться надо.

На этом расстались. Тихон Федотович дал разгон машине, перебросил ногу через седло и заработал педалями.

— Значит, думаете, что шахта только заперта? — спросил Самотесов, когда они остались вдвоем с Павлом. — Заперта, так откроем!

— И, может быть, скорее, чем найдем вентиляционный шурф… Не предполагал, что мне придется ликвидировать разрушения времен гражданской войны. Хотел бы я увидеть барского холуя, который так расправился с шахтой!

Они помолчали, шагая перелеском. Сосны, выросшие на приволье, стояли величественные, широко раскинув кроны. Между ветвями тускло поблескивали звезды. Молодой затуманенный месяц уже освещал лица.

— А знаете, что я, грешным делом, подумал, Павел Петрович? — сказал Самотесов. — Ведь инженер тоже подневольный человек. Ваш папаша, например, в «Нью альмарин компани» служил в то самое время. Сами вы говорили, что он южным кустом шахт занимался. А что, если ему хозяева приказали?

Павел резко остановился, остановился и Самотесов.

— Знаете, Никита Федорович, — с трудом произнес Павел, — мой отец был русский горняк, крестьянский сын. Я не могу поверить, чтобы он решился на такое злодеяние. Если к этому нет прямых указаний, то вы не должны, вы…

Оборвав, он засунул руки в карманы бушлата, сделал несколько шагов, остановился, хотел что-то спросить, передумал и, втянув голову в плечи, пошел прочь.

Никита Федорович крякнул.

«Вот ляпнул черт Самотес! — выругал он себя. — А может, и лучше это… Легче ему будет завтра у Федосеева».

Вернувшись на шахту, Самотесов прежде всего заглянул в землянку. Павел полулежал на койке, привалившись к стене, не сняв даже бушлата.

— Сейчас пойду на копер, — с трудом проговорил он, увидев Самотесова. — Потом надо еще конспект доклада просмотреть, дополнить…

— Нужды нет на копер ходить, и конспект подождет.

— Как охрана расставит комсомольские посты? Надо проверить…

— И это сделаем. Сразу вас свалило, товарищ дорогой!

— Нет, не сразу. Это еще во время поездки в Горнозаводск началось, а потом я продрог, когда скобу таскали из болота. — Он говорил, не открывая глаз, так как больно было смотреть на свет, но вдруг, взглянув на Самотесова, спросил в упор: — Почему вы заговорили о моем отце в связи со взрывом на шахте? Вы слышали об этом сегодня от Федосеева?

— Ничего мне Тихон не говорил, — рассердился Самотесов. — И вы себя не терзайте. Спите уж…

— Неужели мой отец мог это сделать! — с болью воскликнул Павел. — Не мог он этого сделать!.. Поверить не могу!..

Никита Федорович заставил Павла смерить температуру, посмотрел на градусник и присвистнул.

— Разденьтесь и ложитесь по-настоящему. И из землянки никуда. В таком виде вы очень прост под пулю попадете. Охрана жалуется, что вы на оклик не отвечаете. Зарембе в субботу не ответили на Короткой гати, а Пантелееву — у склада горючего. Неприятность может получиться.

— Меня не было в субботу ни на гати, ни у склада горючего. Вы ведь знаете, что, вернувшись из Горнозаводска, я сразу сел за конспект…

Пораженный, Самотесов остановился на полпути к двери.