Великий Макиавелли. Темный гений власти. «Цель оправдывает средства»? - Тененбаум Борис - Страница 49

То есть получалось, что измена союзнику, отказ от честного слова и прочие неблаговидные дела идут государям на пользу, а верность союзнику и верность своему честному слову идут государям во вред? Kонечно, с большой – с очень большой – натяжкой все вышесказанное можно было отнести к аберрациям конкретной политической ситуации и, так сказать, к « техническим сбоям» системы.

Но как следовало воспринимать критику другого рода, направленную уже не на конкретные решения тех или иных правителей, а на « моральные основы общества»?

III

Чего, например, стоит такая рекомендация: « обиды нужно наносить разом: чем меньше их распробуют, тем меньше от них вреда; благодеяния же полезно оказывать мало-помалу, чтобы их распробовали как можно лучше»?

Или такая сентенция: «когда государь считает нужным лишить кого-либо жизни, он может сделать это, если налицо подходящее обоснование и очевидная причина, но он должен остерегаться посягать на чужое добро, ибо люди скорее простят смерть отца, чем потерю имущества»?

И Макиавелли, истинный флорентиец, прибавляет, что смерть родственника как-никак не изменишь и не отменишь, а вот конфискованная собственность может быть отнята и возвращена обратно ее законному владельцу. Из чего, собственно, и следует решение Лодовико Сфорца о по возможности полном истреблении своих врагов и соперников целыми семьями – дело не в жестокости как таковой, а в целесообразности.

Как насчет фундаментальной для Фомы Аквинского идеи о правителе – отце народа, источнике справедливости, которого следует почитать должным образом, ибо власть его – от Господа?

У Макиавелли и по этому поводу есть свое особое мнение:

«Итак, возвращаясь к спору о том, что лучше: чтобы государя любили или чтобы его боялись,– скажу, что любят государей по собственному усмотрению, а боятся по усмотрению государей, поэтому мудрому правителю лучше рассчитывать на то, что зависит от него, а не от кого-то другого».

Или вот любопытное рассуждение Макиавелли: « политическая проблема как болезнь – когда ее легко вылечить, ее тяжело распознать, а когда легко распознать, то уже не вылечишь».

Поэтому действовать надо своевременно и решительно, а то пройдет нужный момент, и окажется, что « случись тяжелое время, зло делать поздно, а добро бесполезно»?

То есть как это – делать зло « поздно»? Hе « нехорошо», а « поздно»? А если делать его вовремя? Ну, тогда это целесообразно – говорит читателю Макиавелли. И рассказывает историю кондотьера Оливеротто ди Фермо. Все современники Макиавелли знали, что Оливеротто был жестоким убийцей, захватившим власть в Фермо посредством переворота.

В «Государе» описано, как все это было проделано:

«...[Оливеротто] устроил торжественный пир, на который пригласил Джованни Фольяни[своего дядю, брата своей матери] и всех именитых людей Фермо. После того, как покончили с угощениями и с принятыми в таких случаях увеселениями, Оливеротто с умыслом повел опасные речи о предприятиях и величии папы Александра и сына его Чезаре. Джованни и другие стали ему отвечать, он вдруг поднялся и, заявив, что подобные разговоры лучше продолжать в укромном месте, удалился внутрь покоев, куда за ним последовали дядя и другие именитые гости. Не успели они, однако, сесть, как из засады выскочили солдаты и перебили всех, кто там находился. После этой резни Оливеротто верхом помчался через город и осадил во дворце высший магистрат; тот из страха повиновался и учредил новое правление, а Оливеротто провозгласил властителем города».

То есть Оливеротто предательски перебил доверившихся ему людей, его гостей, которые не сделали ему ничего плохого, а уж заодно прикончил и собственного дядю, брата своей матери, человека, заменившего ему отца, – и все это для того, чтобы захватить власть в городе и править им самолично, единовластно и ни с кем не считаясь. Это плохо?

Ну, как сказать... Макиавелли сообщает своим читателям:

« Истребив тех, кто по недовольству мог ему навредить, Оливеротто укрепил свою власть новым военным и гражданским устройством и с той поры не только пребывал в безопасности внутри Фермо, но и стал грозой всех соседей».

Таким образом, укрепив свое положение, Оливеротто жил себе в безопасности, до тех пор пока не замешался в заговор кондотьеров Романьи и не оказался врагом человека еще более коварного и жестокого, чем он сам, – Чезаре Борджиа. Чезаре убил его, когда расправился со своими мятежными командирами, что случилось буквально на глазах Макиавелли.

А как насчет самого Чезаре? Что он был за человек, нам, собственно, известно – достаточно просто посмотреть, как он шел к власти, убив собственного брата, как он завоевывал Романью, как он расправлялся с собственными подручными, если находил это полезным.

А Макиавелли говорит о нем следующее: « Каждый государь желал бы прослыть милосердным, а не жестоким, однако следует остерегаться злоупотребить милосердием. Чезаре Борджиа многие называли жестоким, но жестокостью этой он навел порядок в Романье, объединил ее, умиротворил и привел к повиновению».

И даже добавляет ниже: « задавив мятеж в зародыше, Чезаре проявил больше милосердия, чем Республика Флоренция», которая, опасаясь обвинений в жестокости, не казнила главарей распри. Он, по-видимому, вспоминал свой собственный опыт, когда Синьория посылала его в раздираемый смутой и резней городок для « примирения враждующих фракций».

Он их « примирял», и через неделю резня возобновлялась опять, с новой силой.

Bзгляды Макиавелли на саму идею необходимости « милосердия, справедливости, сотворения добра» были далеки от общепринятого канона: « тот, кто отвергает действительное ради должного, действует скорее во вред себе, нежели на благо, так как, желая исповедовать добро во всех случаях жизни, он неминуемо погибнет, сталкиваясь с множеством людей, чуждых добру».

И в конечных выводах он тоже не сомневается:

«...Из чего следует, что государь, если он хочет сохранить власть, должен приобрести умение отступать от добра и пользоваться этим умением смотря по надобности...»

В вышеприведенной фразе надо обратить внимание и на то, что в ней нет ничего о «справедливости», зато сказано об «удержании власти». Потому что предметом рассуждений автора «Государя», Никколо Макиавелли, «служат не этика и не справедливость», то есть совсем не то, что интересовало и Платона, и Аристотеля, и Фому Аквинского, и – если уже брать примеры совершенно современные Никколо – Эразма Роттердамского. Его интересует власть – не как инструмент, вручаемый Господом государям для создания праведного суда, справедливости и должного воздаяния злодеям, а сама по себе.

Власть как таковая.

В общем, неудивительно, что ходившие по рукам копии «Государя» Макиавелли читались в Италии как нечто наполненное такой дерзостью и таким цинизмом, что у « слушателей его речей» просто захватывало дыхание.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Лоренцо II ди Пьеро де Медичи (итал. Lorenzo di Piero de’ Medici; 12 сентября 1492 – 4 мая 1519 года) – капитан-генерал Флорентийской Республики с 1516 года и герцог Урбинский с 1516 года. Сын Пьеро II Невезучего и Альфонсины Орсини, внук Лоренцо Великолепного, отец Екатерины Медичи.

2. Для сравнения можно посмотреть на посвящение, написанное Сервантесом к его «Дoн Кихоту» через без малого сто лет после посвящения Макиавелли:

«ГЕРЦОГУ БЕХАРСКОМУ, МАРКИЗУ ХИБРАЛЕОНСКОМУ, ГРАФУ БЕНАЛЬКАСАРСКОМУ И БАНЬЯРЕССКОМУ, ВИКОНТУ АЛЬКОСЕРСКОМУ, СЕНЬОРУ КАПИЛЬЯССКОМУ, КУРЬЕЛЬСКОМУ И БУРГИЛЬОССКОМУ.

Ввиду того, что вы, ваша светлость, принадлежа к числу вельмож, столь склонных поощрять изящные искусства, оказываете радушный и почетный прием всякого рода книгам, наипаче же таким, которые по своему благородству не унижаются до своекорыстного угождения черни, положил я выдать в свет Хитроумного идальго Дон Кихота Ламанчского под защитой достославного имени вашей светлости и ныне с тою почтительностью, какую внушает мне ваше величие, молю вас принять его под милостивое свое покровительство, дабы, хотя и лишенный драгоценных украшений изящества и учености, обычно составляющих убранство произведений, выходящих из-под пера людей просвещенных, дерзнул он под сенью вашей светлости бесстрашно предстать на суд тех, кто, выходя за пределы собственного невежества, имеет обыкновение при разборе чужих трудов выносить не столько справедливый, сколько суровый приговор, – вы же, ваша светлость, вперив очи мудрости своей в мои благие намерения, надеюсь, не отвергнете столь слабого изъявления нижайшей моей преданности».