Короля играет свита - Арсеньева Елена - Страница 54

Этот проект Губер считал делом своей жизни. Оно означало фактическое возрождение ордена Игнатия Лойолы! И, конечно, промедление даже минутою казалось ему невыносимым. Но отцы-иезуиты должны уметь ждать...

Минутой, впрочем, дело не ограничилось. Несколько часов пришлось Губеру провести в самом неловком и мучительном ожидании окончания докладов Палена. Конечно, святой отец не предполагал, что министр нарочно задерживал внимание императора нужными и ненужными подробностями и буквально не давал ему дух перевести. А между тем Пален, у которого шпионы были везде, даже в среде иезуитов, если не знал наверняка, то предчувствовал цель явления Губера. Он был осведомлен о проекте унии, разработанном самим папою, и понимал, что допустить подписание этого документа нельзя. Более того! Нынче в ночь назначено было выступление заговорщиков, а разговор с отцом-иезуитом мог произвести на неустойчивую душу императора самое неожиданное воздействие. Вдобавок Пален еще не вполне пришел в себя от вчерашнего события, едва не погубившего все дело государственного переворота.

Когда граф Кутайсов в компании генерал-губернатора и нескольких генералов (все как один были участниками будущего переворота, кроме самого Кутайсова, понятное дело), по обыкновению, выехал на утреннюю прогулку, к нему прорвался какой-то человек в одежде крестьянина и подал некое прошение. Кутайсов пытался отделаться от докучливого просителя, однако не смог и сунул бумаги в карман, решив посмотреть их позднее. Положил он их так ненадежно, что бумаги вскоре выпали. Их подобрал бывший здесь же генерал Талызин и тоже небрежно положил в карман. Когда Пален заинтересовался бумагами, Талызин начал отнекиваться: он-де уже вернул потерянное письмо Кутайсову, – но потом все же отдал конверт. К ужасу генерал-губернатора, это оказалось подробное изложение плана государственного переворота с указанием имен всех заговорщиков, росписью отведенных им ролей и указанием намеченной даты и времени выступления. Письмо было написано отличным слогом, и стало ясно, что посланный либо переодетый шпион, проведавший о плане заговора, либо случайный человек, передаточное звено.

Граф Петр Алексеевич, не веря своим глазам, вглядывался в список, впервые пораженный совпадением в звучании имен основных персонажей заговора: Павел, Пален, Панин, Платон... Это совпадение показалось ему удивительным, многозначительным, даже роковым!

Талызин казался заметно потрясенным, настолько, что едва не выпустил из рук такой важный документ, едва не отдал его Кутайсову, который, по счастью, и думать забыл про загадочное прошение и не затруднял себя его поисками. Однако Пален насторожился такой беспечностью всегда ответственного, внимательного к мелочам генерала. Впервые он пожалел, что передал Талызину на сохранение письмо Александра, в котором тот выражал определенное согласие на цареубийство. У себя Пален опасался его хранить, а вот молодой, богатый, холостой, беспечный Талызин был вне подозрений.

Но такая непростительная беспечность! Или... нечто худшее? Думать об этом не хотелось, да и времени не было.

«Нельзя спускать с него глаз!» – решил генерал-губернатор.

Говорят, кого боги хотят погубить, того они лишают разума. Подозрительнейший из людей, Пален чуть ли не впервые в жизни не дал воли своим подозрениям. А между тем Талызин и был тем человеком, который прислал графу Кутайсову предательское послание. Теперь, находясь под неусыпным присмотром генерал-губернатора и его доверенных людей, он не мог предпринять ни единого шага, чтобы снова предупредить императора, не поставив при этом в опасность свою жизнь. И все-таки Талызин не оставлял надежды спасти Павла...

Об этих его намерениях генерал-губернатор, разумеется, не знал. Однако он знал другое: какие-то подозрения у императора все же появились – относительно именно его, Палена. Стало известно, что Павел велел тайно вызвать в Петербург ранее высланных (благодаря интригам все того же графа Петра Алексеевича!) Аракчеева и Ростопчина. Первому государь намеревался доверить пост генерал-губернатора Петербурга, а прежнего выслать. Палену удалось задержать въезд этих опасных для него и для всего заговора людей под тем предлогом, что он не получал приказа императора, разрешающего их возвращение. Аракчеев и Ростопчин были перехвачены на заставах и вновь выпровожены из города. Но Пален не переставал чувствовать смутную опасность, грозящую взлелеянному им делу, и теперь подстилал соломки везде, где только мог. Толком не зная, с чем явился сегодня в Михайловский дворец святой отец Губер, он решил умереть, а не пустить сегодня иезуита к государю! И это ему удалось.

Пален употребил все свое искусство, все хитрости, он вынимал из портфеля одно дело, один рапорт, один доклад за другим, а число их все еще казалось неиссякаемым. Император заметно терял терпение. Наконец он не выдержал и, смяв очередной доклад, воскликнул:

– Да будет ли этому конец?!

– Боюсь, что нет, – со старательно разыгранным унынием отвечал Пален. – Явился отец Губер, у которого тоже есть желание утомить ваше величество своими разговорами.

Павел, более всего опасавшийся опоздать на развод караула, который проводил каждый день с неиссякаемым удовольствием (у этого императора была душа капрала, и, быть может, в этой должности он обрел бы истинное счастье!), окончательно вышел из себя и крикнул:

– Передайте отцу Губеру, чтобы он убирался прочь со своими глупостями!

Это было сказано достаточно громко, чтобы можно было услышать в приемной. Но Губер все же ушел не прежде, чем вышел утомленный, побледневший Пален и не сообщил ему, что император никого не примет и вообще он удалился через другую дверь. Почтенный пастор может прийти завтра!

Говоря это, Пален не мог удержаться от злорадной улыбки, истинное значение которой стало понятным отцу-иезуиту только завтра.

Май 1801 года

Духи, духи, духи... Что это такое? Неужто всего-навсего разнообразные смеси ароматических эссенций? Французские парфюмеры, величайшие знатоки секретов всяческих косметик, подразделяют духи на разные экстракты цветочных запахов.

Берешь немного спиртовой вытяжки из фиалковой помады, ирисового масла, бергамотного масла, мускусной тинктуры[56], тинктуры амбры, горько-миндально-масляной тинктуры и слабой подкраски в зеленоватый цвет хлорофиллом – и получаешь легкий, горьковатый, влажный аромат Extrait de Violette de parme. Берешь вытяжку из помады акации, кассии, жасмина, розы, нероли, а также бергамотного и цейлонского коричного масла, и еще фиалкового масла, и тинктуры розовой, ирисовой, амбры, цибета, мускуса, бензойной смолы – и можешь обонять волнующий воображение Extrait Ess-Bouquet.

Сколько прозы. И сколько поэзии!

Впрочем, некоторые знатоки уверяют, что вдыхать аромат изысканных духов все равно что наслаждаться изысканной музыкой, поскольку органы обоняния и слуха в чем-то схожи между собой. Различные природные ароматы действуют различно – смотря по их летучести, летучесть же подобна амплитуде звуковых колебаний, ибо чем меньше амплитуда, тем ниже звук и тем она продолжительнее действует на ухо, и чем меньше летучесть, тем слабей аромат и тем дольше он действует на обоняние; чем больше амплитуда, тем выше звук и тем интенсивнее и кратковременней его действие, – так и в запахе сила обусловлена, можно сказать, краткостью действия. Можно расположить все ароматические вещества по хроматической гамме, в которой гармонические аккорды будут образовывать приятные букеты. Первая октава: до – сандал, ре – фиалка, ми – акация, фа – тубероза, соль – флердоранж, ля – свежее сено, си – гвоздика. Вторая октава: до – камфара, ре – миндаль, ми – ирис, фа – жонкиль, соль – сирень, ля – бальзамин, си – мята. И выше, выше по нотному стану: до – жасмин, ре – бергамот, ми – лимон, фа – серая амбра, соль – магнолия, ля – лаванда, си – перечная мята, а новое до – ананас. И так далее, почти до бесконечности.