Охота - Фукуда Эндрю - Страница 58

— Отправляйтесь без меня, — кричу я. — Я вас догоню.

— Нет, Джин, оставь лошадь, не глупи…

Но я уже бегу обратно по причалу.

Небольшие молнии сверкают в небе — остатки той, чудовищной. Достаточно, чтобы задержать их еще на несколько секунд и позволить мне увидеть то, что нужно.

Вот. Перед экипажем. Не лошадь.

Бен.

Лихорадочно возится над упряжью, пытается развязать ее, лицо покрыто грязью за исключением дорожек от слез и дождя. Его рот приоткрыт, и до меня доносится странное бормотание:

— Ах-х, ах-х, нет, нет, пожалуйста, ах-х…

Я хватаю его поперек груди и забрасываю на плечо, разворачиваясь, чтобы побежать к причалу. В этот момент он развязывает последний узел, и конь вырывается на свободу. Глаза у него вытаращены от страха. Он готов понести. Мне в голову приходит идея, и я хватаю вожжи, прежде чем лошадь успевает убежать.

Вокруг меня раздается чавканье грязи и мяукающие голодные вопли.

Я закидываю Бена на спину коню.

Пронзительные вопли повсюду. Позади меня, позади меня, они вот-вот бросятся на меня.

Я готовлюсь запрыгнуть на коня.

И тут он кидается куда-то в темноту. Я успеваю заметить, как Бен вцепляется в его шею, и они исчезают.

Я хватаю излучатель, висящий у меня за спиной, снимаю его с предохранителя.

Животные вопли наполняют воздух.

Я бегу, рука на излучателе, смотрю назад, в любой момент ожидая атаки.

Не теряй ориентации, не сбивайся с пути.

Быстрее.

Я оглядываюсь. Позади, как буйки в бассейне, покачиваются темные фигуры, и их словно течением несет ко мне. Кто-то с криком вылетает прямо на меня. Его совершенно голое тело блестит, как белый мрамор, оскаленные клыки буквально светятся. Я стреляю. Первый луч проходит мимо, но второй попадает ему в живот, и он складывается пополам прямо в прыжке, падает к моим ногам, зажмурив от боли глаза, и кричит так, что это почти невозможно перенести. Я чувствую его дыхание на коже, его пальцы на моей щиколотке.

Вскрикиваю, отнимая ногу и разворачиваясь.

Шипение слева…

Я приседаю. Тень перелетает через мою голову и приземляется на ноги. Разворачивается. Хватает меня. Руки на моей шее, рот раскрыт. Я вижу клыки, темную бездну пасти. Если я сейчас промахнусь, то моя плоть, моя кровь, мои кости — все исчезнет в этой бездне.

Луч попадает ему прямо в рот. Он не кричит — нечем.

Я отбрасываю разряженный излучатель и бегу дальше. Вот уже причал.

Целая волна показывается справа от меня. Я отрезан. Половина бежит по причалу к лодке, вторая половина устремляется за мной. Я в ловушке со всех сторон: сзади, слева, спереди. Они везде.

За исключением реки.

Я поворачиваю направо и кидаюсь к берегу. Те, кто был позади, теперь оказываются справа и приближаются.

Тридцать ярдов.

Справа они вливаются в поле моего зрения, как сквозь трещину в плотине.

Двадцать ярдов. Ноги подкашиваются.

Конец. Они отрезали меня. Я вижу, как они линией выстраиваются вдоль берега, пригнувшись, готовясь к прыжку.

Но я не останавливаюсь. Из глаз льются слезы, ноги вот-вот подогнутся, легкие горят огнем — но я не останавливаюсь. Я не собираюсь умирать стоя. Я не собираюсь умирать на коленях. Я умру, пытаясь отбиться или убежать. Я встречусь с ними лицом к лицу. Неожиданно во мне вскипает гнев, он горячее, чем грозовая молния, и мое тело вновь наполняют силы.

«Не забывай», — звучит в моих ушах голос Пепельного Июня.

«Не забывай, кто ты», — раздается низкий и серьезный голос отца.

Я с криком бросаюсь прямо на них.

Они бегут ко мне.

Затем я прыгаю, выше, чем когда-либо, и проношусь над их головами. Вода словно поднимается мне навстречу.

— Запрещенный прием! — выкрикиваю я.

И вот я в реке, вода неожиданно теплая. Мгновение тишины под водой дает короткую передышку от криков и завываний. Только звук лопающихся пузырьков и глухой шелест. Затем всплески, один за другим. Они прыгают в реку за мной.

Я вытягиваю руку вперед на всю длину и ударяю ею по воде. Мое тело движется, вода течет у меня над головой. Я принимаюсь грести ногами, вытягивая вторую руку и тоже ударяя ею. Так, как мне всегда хотелось плавать, так, как мне всегда казалось правильным плавать. Я поднимаю голову: они в реке, но больше не представляют опасности. По сравнению со мной они что собаки по сравнению с дельфином.

Лодка отошла от причала, и теперь геперы в безопасности, плывут посреди реки. Толпа, заполнившая причал, шипит и рычит от злобы. Я вижу, как Эпаф и Джейкоб работают шестами, придавая лодке хорошую скорость.

Я пытаюсь окликнуть их, но мой голос заглушает рев толпы и стук дождя по воде. Я кричу громче, но ветер уносит слова прочь от лодки, прочь от геперов. Я плыву дальше, но лодка ловит течение куда лучше, чем я, и плывет куда быстрее. Она удаляется, а я чувствую, что не могу больше. Тело кажется невероятно тяжелым, ноги и руки будто наполнены ртутью. Легкие не могут сделать хороший вдох.

— Эй! — кричу я. — Подождите!

Это моя одежда. Промокнув, она превратилась в груз, который тащит меня на дно. Однако я не могу от нее избавиться. Я не сумею одновременно плыть и раздеваться. Поэтому я плыву дальше, сосредоточившись просто на том, чтобы выбрасывать вперед то одну, то другую руку. Но как бы я ни старался, лодка уплывает все дальше и дальше.

Они бросили меня. Геперы меня бросили.

Я переворачиваюсь на спину и позволяю течению нести мое тело — я слишком устал, чтобы плыть самостоятельно. Капли дождя падают мне на лицо. Я понимаю, каково быть брошенным. Я чувствовал это всю жизнь, но теперь знаю точно.

Пепельный Июнь рассказывала, как иногда посреди школьного двора к ней приходило искушение уколоть палец. Сдаться, позволить, чтобы все это закончилось. Сейчас это было бы так просто. Расслабиться, позволить течению прибить меня к берегу. Сдаться наконец. Их так много. Конец будет быстрым.

Но позволить всему закончиться будет означать бросить единственного человека, который отказался бросать меня, — Пепельный Июнь.

Я переворачиваюсь, заставляю себя грести руками. Мои гребки становятся вялыми, руки ударяются о воду, как комья грязи. Я начинаю тонуть.

И тут рядом со мной раздается плеск.

Кто-то вцепляется мне в спину, переворачивает. Рука обхватывает мою грудь, из воды поднимается лицо.

— Я тебя держу. Постарайся удержаться на плаву. Я тебя держу.

Я настолько измучен, что мне кажется, будто это Пепельный Июнь, будто она тихо шепчет мне в ухо, и от ее губ на мою шею падают брызги, будто это ее теплое дыхание щекочет мое ухо. Мне хочется спросить, как она выбралась из той ямы, как она сумела добраться сюда так быстро…

Но тут меня, словно сеть с рыбой, затаскивают в лодку. Кладут на самую середину, я вижу вокруг обеспокоенные лица. Дэвид, Джейкоб. Рядом шлепает кто-то мокрый и черный, как тюлень.

Сисси.

— Поверните его на бок, — говорит она, выплевывая воду.

Я чувствую, как моя щека прижимается к гладкому от времени дереву, слышу тихий плеск воды, бьющейся о стенки лодки. С усилием мне удается сесть.

Лодка представляет собой по сути усовершенствованный плот. Но плот широкий и надежный. В центре каюта — чуть больше шалаша. Сзади Эпаф и Джейкоб все еще налегают на шесты, выводя лодку на середину, подальше от берегов. А вот и Бен, сидит у борта, обняв колени. Он смотрит на меня, и его залитое слезами лицо растягивается в слабой улыбке. Большим пальцем он указывает на каюту. Оттуда доносится тихое ржание и стук копыт по дереву.

Всю ночь они преследуют нас по берегу — сотни силуэтов, — скалясь с ненавистью обманутых и лишенных заслуженной добычи хищников. Это бесконечная ночь, полная тьмы, дождя и нескончаемых хищных воплей. Наконец дождь заканчивается, и небо очищается. Луна и звезды льют свой болезненный свет на толпу, заполнившую берег, где глаза продолжают гореть безумной жаждой. Лунный свет приводит их в ярость, но они не в силах оставить нас. Ночное небо светлеет, как и любой другой ночью, черноту разбавляют проблески серого. Постепенно они уходят, сначала немногие, но потом, с воем неутоленного желания, который длится почти минуту, все как один разворачиваются и бегут обратно. Обратно к Институту, обратно к безопасной тьме его стен.