Охота - Фукуда Эндрю - Страница 45

— О чем ты?

— Если ты положишь письмо обратно, Охота будет. И мы с тобой будем. Но ты можешь не класть его туда, можешь разорвать его на мелкие клочки. Тогда геперы останутся живы. Тебе решать. Решать действительно тебе.

— Если я порву его, Охоту просто перенесут. На несколько дней, в любом случае не больше чем на неделю. Я так долго не продержусь, меня сто раз успеют раскрыть до этого момента.

— Знаю, — произносит она.

— Зачем ты это делаешь?

— Затем, — говорит она, с трудом управляя голосом, — что из-за этого ты можешь страдать всю жизнь. И я не смогу жить, зная, что виновата в этом. Но сейчас все в твоих руках в прямом смысле слова. Выбирать тебе.

Я смотрю на большой пухлый конверт и качаю головой. Я не могу решить.

— Не делай этого, — произношу я, но она отводит взгляд, закусывая губу, ее глаза блестят от слез. Я смотрю на Купол, на глиняные хижины под его защитой. Думаю о геперах, которые спят в своих кроватях за все еще закрытыми дверями и окнами, о том, как поднимаются и опускаются в такт с дыханием их грудные клетки, как пульсирует кровь у них под кожей.

Восходящее солнце выглядывает из-за гор на востоке. Через Пустоши протягивается оранжевая полоса. Лучи касаются вершины Купола и, преломляясь, бросают блики на поверхность пруда. Наступил рассвет.

Пепельный Июнь не может смотреть на меня, ее взгляд мечется то вправо, то влево. Я пристально гляжу на нее, ожидая, когда наши глаза встретятся. Оранжевое сияние рассвета придает ее каштановым волосам оттенок пламени. И наконец ее зеленые глаза, блестящие сквозь завесу слез, как бриллианты, почти нестерпимо, останавливаются на мне.

Все, больше ничего не нужно. Я побежден, обращен в ее веру. Теплое сияние рассвета, самая красивая девушка в мире, возможность вместе с ней начать жизнь, о которой я не смел и мечтать.

— Хорошо, — шепчу я, открываю дверцу и кладу письмо обратно в Пуповину. Дверца закрывается с похоронным стуком.

После этого мы быстро уходим, не желая, чтобы нас заметил какой-нибудь вставший спозаранку гепер. Как бы ни хотелось нам провести день вместе, мы решаем все-таки разойтись по своим апартаментам. Приказ Директора, чтобы мы спали — или, строго говоря, проснулись — по отдельности, кажется довольно суровым, и, несмотря на то, что все спят и никто нас не заметит, лучше не привлекать его внимания. Кроме того, нам нужно хорошо соображать, когда начнется Охота, и следовало бы хоть немного поспать, а вместе мы точно не уснем.

— Мы все делаем правильно, — произносит она перед воротами Института.

— Я знаю, — говорю я ей, говорю я себе.

— Не нужно провожать меня до комнаты, отсюда я сама доберусь. Солнце встало, так что нам лучше не открывать дверь чаще, чем нужно.

— Хорошо.

— Увидимся через несколько часов. Присоединимся к охотникам в начале Охоты. К этому времени все начнут понимать, что здание не заперто. Все рванут за геперами, а мы где-нибудь спрячемся.

— Хорошо, — хмурюсь я.

— Что такое?

— Хотел бы я знать, где сейчас охотники. Нам уже должны были сказать, где мы должны собраться к началу Охоты.

— Не беспокойся, уверена, про нас не забудут.

— Хорошо.

— О, кстати, если ты придешь ко мне и меня там не окажется, зайди в центр управления. Я буду там — отключать механизм закрытия дверей или искать на мониторах место, где нам лучше всего спрятаться.

Я обнимаю ее, долго не желая разрывать объятия. Мы устали, но сердца наши бьются все с той же силой. Наконец она приоткрывает дверь и проскальзывает внутрь. Дверь за ней закрывается бесшумно и быстро.

Через несколько минут я оказываюсь в библиотеке. С легким щелчком захлопывается дверь, и я жду, чтобы мои глаза приспособились к темноте. Прохожу в глубину здания. Темно так, что все равно, открыты у меня глаза или нет. Наконец я вижу маленькую светлую точку в основном зале. Это отверстие, просверленное в ставне. Луча пока нет, солнце еще нескоро поднимется достаточно высоко. Сейчас это просто светлая точка, которая глядит прямо на меня.

Усталость водопадом обрушивается мне на плечи. Я ощупью пробираюсь к ближайшему дивану. Не требуется слишком много времени, чтобы заснуть. Едва я опускаюсь на подушки, веки закрываются, как тяжелый театральный занавес, и я с головокружительной скоростью проваливаюсь в сон. В последнюю секунду перед полной отключкой я понимаю: что-то не так. Но уже слишком поздно, и я засыпаю.

Я просыпаюсь с бешено бьющимся сердцем. Даже не открывая глаз, я испытываю тревогу. Мышцы напряжены, спина затекла. Я медленно поднимаю веки. Сначала могу различить только пятно света, просачивающееся сквозь отверстие в ставне, пока еще бледное, но становящееся ярче с каждой секундой. Луч, еще размытый, растет прямо у меня на глазах, как пестик цветка. Судя по его яркости и углу, с тех пор как я рухнул спать, прошло несколько часов.

Ощущение опасности продолжает висеть в воздухе; более того, оно стало сильнее. Я медленно поднимаюсь, чувствуя, как от страха и жажды ломит суставы. Тусклый свет в комнате чем-то разорван, как полная луна, если смотреть на нее через ветви деревьев зимой.

Я иду на свет, вытянув вперед руки, все еще не до конца проснувшись, вопреки страху.

И тут…

Моего лица касаются пряди волос — неприятное, слишком интимное ощущение. Я не успеваю сдержать невольный вскрик. Такое чувство, будто я попал в паутину, только намного хуже. Пряди волос никуда не исчезают, но остаются, проезжая по моему лицу, по скулам, по носу, цепляются за мои ресницы и брови, как будто тонкие пальцы слепого, ощупывающие мое лицо.

Мне приходится совершить невероятное усилие, чтобы не отбросить волосы. Я опускаюсь на пол и смотрю вверх. Кто-то спит в зажимах. Пресс. Ее длинные черные волосы ниспадают вниз зачумленным потоком, а лицо болезненно белеет над ними, как полная луна. Тело скрыто в тени, так что создается иллюзия парящей в воздухе отрубленной головы.

Я закрываю глаза, считая секунды, молясь, чтобы она не шевельнулась, и прислушиваюсь. Все тихо, доносится только тихий скрип дерева в другом конце зала. Открыв глаза, я вижу на полу сброшенные с полок книги. Они громоздятся кучами у подножия шкафов, как снег после сошедшей лавины.

Физкультурник свисает вниз головой с книжного шкафа. Он спит, зацепившись ногами за верхнюю полку и засунув носки в небольшую щель, чтобы получше держаться. Видимо, удобно устроился на этой самодельной койке.

Не только он, впрочем. Чуть дальше, так же зацепившись ногами за верхнюю полку, спит Алые Губы. Здесь и Тощий — он привязался к вентиляционной трубе под потолком. Платьице привязала себя к люстре в центре зала. Она висит, слегка вращаясь: ее вес раскачивает люстру. Тут все охотники. Они собрались здесь прошлой ночью. Не знаю почему.

Я все это время проспал в логове хищников.

Стараясь не паниковать, я оглядываю зал. С каждой секундой чернота сменяется серым полумраком, свет концентрируется, превращаясь в тонкий яркий луч. Тут я замечаю груду снаряжения у стола библиотекаря: солнцезащитные плащи, ботинки, бутылочки с кремом и шприцы со стимуляторами. Все, что нужно для Охоты.

Они здесь для этого. Чтобы проспать день перед Охотой. Чтобы быть снаружи, когда здание Института окажется заперто. Охота начнется в библиотеке.

Разумеется. Как я мог не догадаться?

Луч становится ярче и длиннее, страх перед неминуемым охватывает меня, как затягивающаяся на шее удавка. И тут я понимаю, что сейчас произойдет.

Сначала спящие охотники почувствуют легкое жжение, раздражающее чувство, которое будет усиливаться по мере того, как луч будет разъедать их веки. Возможно, они уже ощущают действие света: их тошнит, кожа начинает гореть. Они проснутся и с криком и шипением бросятся в другой конец библиотеки, подальше от этого луча.

Там они и останутся, скрываясь. У них будет несколько часов на разговоры до заката, и они будут обсуждать молодого охотника, который тут жил, недоумевать, как ему удалось выжить. Того самого молодого охотника, который никогда не жаловался на свои апартаменты, не замечал в них никаких проблем со светом, и, если подумать, от него всегда пахло гепером.