Государева охота - Арсеньева Елена - Страница 26

Постараемся предположить, как будут развиваться события, случись что, не дай Бог, с его царским величеством. Ближайшей преемницей короны после царя будет принцесса Елизавета, и от ее честолюбия можно бояться всего. В разговоре с фаворитом князем Долгоруким как-то проскользнула мысль, что принцессу думают или выдать замуж, или заключить в монастырь. Замуж она выходить отказывается, а в необходимости последней меры убеждает ежедневно своим дурным поведением, и если впредь не будет вести себя лучше, все же кончит тем, что ее запрут в монастырь.

На днях имея беседу с князем Василием Долгоруким, который припомнил, что схожая ситуация была после смерти императора Петра Первого. Конечно, нынешний еще жив, вполне здоров, однако меня, да и некоторых других людей не оставляет мысль, что время его сочтено. Об том, почему возникают у меня такие убеждения, скажу несколько ниже, а теперь продолжу описание разговора с Василием Долгоруким, который сказал, что о принцессе Елизавете как возможной наследнице всерьез думать не стоит. Дочери царя Ивана, старшего брата Петра Первого, каждая будет иметь свою партию. Не будет недостатка и в третьей партии, с целью посадить на престол какого-нибудь русского и с этим вместе возвратиться к древним нравам. Впрочем, во всяком случае нужно ждать всеобщего переворота, кровавых беспорядков, умерщвления всех иностранцев и возвращения этой монархии к тому положению, в котором она находилась до великого Петра Первого. Шведский король воспользуется первым же случаем и в одну кампанию возвратит от России все провинции, которые потерял его предшественник; [15] поляки постараются завоевать те провинции, на которые они заявляют притязания; персы не замедлят отбросить русских от берегов Каспийского моря, а татары наводнят соседние провинции. Тогда дружба России будет для нашей монархии совершенно бесполезна, а новый царь будет в худшем положении, чем все его предшественники. Все эти решения стоят, впрочем, в зависимости от жизни царя; но они так важны, что я счел долгом высказать их вам для представления его величеству Филиппу.

А впрочем, и сейчас можно сказать: что касается здешнего управления, все идет дурно: царь не занимается делами, да и не думает заниматься, денег никому не платят, и Бог знает, до чего дойдут финансы его величества; каждый ворует, сколько может. Все члены Верховного совета нездоровы, и потому этот трибунал, душа здешнего управления, вовсе не собирается. Все соподчиненные ведомства тоже остановили свои дела. Жалоб бездна; каждый делает то, что ему взбредет на ум. Об исправлении всего этого всерьез никто не думает, кроме барона Остермана, который один не в состоянии сделать всего. Здесь все командуют, и никто ничего не хочет делать. О возвращении в Петербург не говорят, сам монарх ни о чем не думает, как только об охоте. От нас, иностранцев, поэтому благоразумие требует сидеть побольше у себя дома, однако тревога за судьбу нашего союза и наших планов непрестанно заставляет быть во дворце.

Итак, великая княжна умирает, и ее потеря незаменима: в моей жизни я не видел принцессы более совершенной, несмотря на свою внешнюю некрасивость, а может быть, именно благодаря ей. Царь будет печалиться о ней, но ему только тринадцать лет, и он утешится скоро. А между тем ему надобно задуматься о своей участи!

Почему?

Возвращаюсь к главной теме своего послания. Мне кажется, что болезнь великой княжны вовсе не грудная: у нее нет ни одного из симптомов чахотки. Я не магу выкинуть из головы, что ее болезнь, судя по ее медлительности, происходит скорее из вероломства какого-нибудь тайного врага, чем из худого состояния легких. Если основательны мои подозрения, естественно думать, что те, кто захотели погубить ее высочество великую княжну, не захотят, чтобы остался в живых и царь. Этот монарх нимало не бережет свое здоровье: в своем нежном возрасте он постоянно подвергает себя суровостям холода, не воображая даже, что он может же наконец от этого заболеть.

Кстати, о суровостях холода. Ваше преосвященство, не представится ли случай вытащить меня из этой тюрьмы? Вот я здесь уже год с неделею, и уверяю вас, это слишком длинный период для человека, который привык жить в странах менее варварских!

Как и предсказывали знающие положение дел люди, к великой княжне приглашен другой доктор по имени Николас Бидлоо. Кто говорит, что он по происхождению англичанин, кто голландец, но это не суть важно. Знающие люди сказывают, что совершенно такая же ситуация происходила и при кончине императора Петра Первого. Угадайте, ваше преосвященство, какое средство первым прописал Николас Бидлоо великой княжне, которую нашел в очень тяжелом состоянии? Женское грудное молоко! Вспомните мои советы, ваше преосвященство! Правда, сомнительно, что теперь поможет даже и это средство: слишком много времени упущено".

Август 1729 года

Екатерина прокралась с черного крыльца и на цыпочках побежала по коридорчику в материнскую опочивальню. По всему дому разносился громкий, заливистый хохот императора — безудержный, мальчишеский, — и она порадовалась, что, кажется, ее отсутствие осталось незамеченным, несмотря на опоздание к обеду. Может, мужчины нынче решили посидеть одни, обойтись без дам? Ой, хорошо бы... Матушка, княгиня Прасковья Юрьевна, в этом смысле раньше была по-старинному строга и ежели шла на уступки супругу, допуская дочерей до вольного общения с мужчинами, то только вне дома. На ассамблеях, на балах, на приемах посольских они как бы выпадали из-под ее власти, ну а в родном имении дозволялось только верхом скакать наперегонки, да за ужином присутствовать в мужской компании, да в фанты играть под приглядом матери. Вроде бы невинные, почти детские, приличные забавы, но Екатерина невольно поежилась, вспомнив, как, по отцову дозволению, в прошлый раз затеяли игру в фанты на поцелуи, и выпало ей с Петром Алексеевичем поцеловаться... губы у него были очень горячие, по-детски влажные и какие-то острые. Поцеловал — точно клюнул. Матушка запротестовала было, но князь так на нее рыкнул, а может быть, потом, в тиши супружеской опочивальни, и приложил крепенько, по праву господина и властелина... Словом, Прасковья Юрьевна перестала осаживать мужа, когда зазывал девок-дочерей к мужскому застолью, все больше отсиживалась у себя в опочивальне, ссылаясь на нездоровье, всецело предоставив Алексею Григорьевичу воплощать в жизнь свои далеко идущие замыслы.

Екатерина осторожно потянула дверь, заглянула в образовавшуюся щелку, а потом вошла. Комната матери была пуста. Неужели отец вынудил княгиню присутствовать на обеде? Все, пропала Екатерина, теперь никак не отовраться от неумолимых расспросов, где была да что делала, некому подтвердить, что она сидела здесь несходно... Конечно, никак нельзя было рисковать, убегать нынче на тайное свиданье, но что делать, если до смерти хотелось увидаться с Альфредом?!

Позади раздались шаги, и у Екатерины по спине мурашки побежали: она узнала тяжелую поступь отца. Метнулась в комнату, подбежала к кровати в детском, полуслепом страхе перед родительской яростью. Хотела плюхнуться на постель, сделать вид, что спала, но дверь уже начала приотворяться. Екатерина судорожно вздохнула, как вдруг кто-то схватил ее за руку и с силой потянул в глубь алькова, за полог. Рядом с ее глазами блеснули чьи-то сочувственные глаза, взметнулась рука, прижавшая палец к губам, и Екатерина с некоторым трудом узнала в стоявшей рядом девушке загадочную родственницу, из-за которой нынче разыгралось столько странных событий.

— Дарья Васильевна! — послышался недовольный голос. — Дитятко, нельзя же так. Я вас по всему дому бегаю ищу. Может, у вас в глуши каждый сам себе господин, а у нас тут воля императора — закон, и ежели государь желает видеть вас при своем столе...

Полог отлетел в сторону — и перед девушками появился князь Долгорукий. Домашний камзол его был расстегнут, крупное, некогда красивое, а теперь обрюзгшее лицо раскраснелось от избытка выпитого и от злости. Мгновение он изумленно смотрел на племянницу и дочь, а потом вдруг размахнулся — и отвесил Екатерине такую пощечину, что та покачнулась и упала бы, когда б ее не поддержала Даша.