Государева охота - Арсеньева Елена - Страница 23

— Как не понять, — остро глянул на господина смышленый Стелька. — Чай, не пальцем деланы...

— Вот и ладненько, — кивнул немного успокоенный Долгорукий. — А после того, как выбьешь из Никодима все насчет денег, выбей из него заодно и душу. На что она ему такая — подлая да корыстная?

Стелька поклонился с прежним выражением полнейшего понимания и покорности, да вдруг схватился за голову.

— А девка-то сбежала, — сообщил он с виноватым видом. — Дочка Никахина. Как ее, Мавруха, что ли? Не уследили...

— А, леший с ней! — отмахнулся Долгорукий. — Что с нее проку, с убогой? Ты мне, главное дело, с Никахой разберись по-свойски!

Стелька опять поклонился и заспешил на конюшню, куда уже уволокли Никодима, а князь заспешил к дому — слишком озабоченный, чтобы заметить вопиющее нарушение им установленных, строжайших правил: дочь Екатерина, которой полагалось неотступно находиться при государе императоре, всячески прельщая его своей красотой, неприметно свернула в сторонку и сперва как бы от нечего делать, неспешно, а потом со всех ног устремилась в сад, лежащий чуть поодаль дома. Все подворье и этот сад были окружены высоким и, прочным забором, однако известно ведь, что не бывает заборов без проломов, так что сбежала не только Мавруха...

Август 1727 года

...Его вели с завязанными глазами, поддерживая под руки, чтобы не спотыкался: ведь оступиться на пути к истине — значит не обрести ее. Алекс услышал, как его спутник трижды стукнул в дверь. В ответ прозвучали три глухих удара молотом по столу. И раздался голос, в котором он узнал голос Джеймса:

— Кто там?

Алекс, не мешкая ни мгновения, ответил, как учили:

— Человек, который желает иметь и просит участия в благах этой достопочтенной ложи, посвященной святому Иоанну, как это сделали до меня многие братья и товарищи.

Двери распахнулись. Алекса вновь взяли под руки и трижды провели вокруг комнаты. Рядом поднялся шум и стук, и потом голос мастера:

— Подтверди свое желание сделаться вольным каменщиком.

— Подтверждаю, — ответил Алекс, чувствуя, что нетерпение переполняет его. Он был предупрежден, что, пока повязка не сорвана с глаз, еще есть время отступить, отказаться от вступления в орден и удалиться, не изведав тайны его символов, которые навеки обрекут его на повиновение уставам масонов. И сейчас он не знал, что крепче удерживает его на месте: искреннее желание довести ритуал до конца, обрести истину — или безошибочное чутье того, что Джеймс все равно не позволит ему уйти далеко... — Подтверждаю!

— Покажите ему свет! — приказал мастер, и с глаз Алекса сдернули повязку.

Он не зажмурился — только сильно прищурился после полумрака, глядя на братьев, которые окружили его с обнаженными мечами, направив острия в его грудь. Лица их были серьезны и отчужденны настолько, что Алекс с трудом узнал Джеймса.

Ему дали время оглядеться. На полу ложи был нарисован мелом символический чертеж основания Соломонова храма. Три горящих свечи стояли в центре чертежа, образуя треугольник. Алекс понял, что именно вокруг этого чертежа его и обводили трижды, поставив так, что он находился теперь на нижнем конце его.

Мастер стоял на востоке — на груди у него висел наугольник, на столе лежала Библия, открытая на Евангелии от Иоанна.

Алекса подвели в три шага, заставляя ступать то налево, то направо, к скамейке, стоящей перед чертежом. На скамейке лежали линейка и циркуль. Джеймс выступил вперед и с этим же незнакомым, торжественным выражением лица произнес:

— Товарищ, ты вступаешь теперь в почтенное общество, которое серьезнее и важнее, чем ты думаешь. Оно не допускает ничего противного закону, религии и нравственности; оно не допускает также ничего противного обязанностям подданного. Достопочтенный мастер объяснит вам все остальное.

Алексу велели стать правым; обнаженным, коленом на скамью, и великий мастер спросил, обещает ли он никому и никоим о6разом не выдавать масонской тайны.

Алекс дал обещание.

Ему расстегнули рубашку и к обнаженной левой груди приставили острие циркуля, который он сам держал в левой руке. Правую руку он положил на Евангелие, развернутое на чтении от Иоанна, потом — на обнаженный меч и при этом произнес за мастером присягу, предавая в случае измены свою душу вечному проклятию, а свое тело — смерти от суда братьев:

— Клянусь во имя Верховного Строителя всех миров никому и никогда не открывать без приказания от ордена тайны знаков, прикосновений, слов доктрины и обычаев масонства и хранить о них вечное молчание. Обещаю и клянусь ни в чем не изменять ему ни пером, ни знаком, ни словом, ни телодвижением, а также никому не передавать о нем — ни писать, ни печатать, ни вырезывать, ни рисовать, ни красить или гравировать, не подавать повода к тому, чтобы это случилось ни на какой вещи под небесами, подвижной или неподвижной, на которой тайна могла бы быть прочитана и понята, и никогда не разглашать того, что мне теперь уже известно и что может быть вверено впоследствии. Все это я обещаю без всякого колебания, внутреннего умолчания или какой-нибудь увертки. Если я не сдержу этой клятвы, то обязуюсь подвергнуться следующему наказанию: да сожгут и испепелят мне уста раскаленным железом, да отсекут мне руку, да вырвут у меня изо рта язык с корнем и зароют в морском песке при низкой воде, за кабельтов расстояния от берега, где прилив и отлив проходят дважды за двадцать четыре часа. Да перережут мне горло, да будет повешен мой труп посреди ложи при посвящении нового брата как предмет проклятия и ужаса, да сожгут его потом и да рассеют пепел по воздуху, чтобы на земле не осталось ни следа, ни памяти изменника.

— Почему вы сделались масоном? — спросил мастер, лицо его по-прежнему было суровым, как если бы даже страшной клятвы, произнесенной Алексом, было недостаточно для полного к нему доверия.

— Для тайны, — ответил он, — и чтобы из мрака тотчас перейти в свет.

— Есть ли у масонов тайны?

— Есть много и высокой цены.

— Где сохраняют они их?

— В своих сердцах.

— Кому они доверяют их?

— Никому, кроме братьев и товарищей.

— Как открывают они их?

— Посредством знаков, примет и особенных слов. После этого к Алексу приблизился Джеймс и научил его ученическому знаку, прикосновению и слову, по которым товарищи узнают друг друга.

Прикосновение, которым братья ученической степени узнают друг друга, состоит в том, что надо ногтем большого пальца правой руки прижаться к первому суставу правой руки брата. Слово есть «Иакин», произносимое братьями раздельно и по очереди: первый говорит «Иа», второй — «кин», первый «Иакин». Алексу сказали еще одно слово: «Боаз». «Иакин» и «Боаз» были названия двух столбов в Соломоновом храме.

Теперь церемония приема была закончена. Алекс стал братом. Он приобрел первую степень масона и диплом своего причисления к ордену. Теперь он мог не только усваивать царственную науку вольных каменщиков и готовиться к прохождению других, более высоких степеней, но и трудиться во славу ордена. Теперь он был духовно укреплен и мог выстоять против врага, не осененного сиянием пламенеющей пятиконечной звезды, которая освещала собою путь каждого масона.

Август 1729 года

Екатерина бежала через лес знакомой, еле заметной тропкой, поднимая непомерно длинный подол своей синей амазонки и досадуя, что не успела переодеться. Но появилась эта новая забавная родственница, которая сперва показалась хорошеньким мальчиком, а потом обернулась такой же хорошенькой девчонкой, — и стало не до переодеваний. Вот и цепляйся теперь подолом за траву и кусты. Как бы не порвать дорогой бархат... Екатерина обеспокоенно оглядела длинный хвост амазонки, перекинутый через руку, но тут впереди раздвинулись кусты и на тропку выступил молодой человек в сером шелковом камзоле, с перекинутым через руку серым плащом. При виде его Екатерина вскрикнула от счастья — и ринулась в его объятия, мгновенно позабыв и о бархате, и обо всем на свете.