Соколиная охота. Сын Чернобога - Шведов Сергей Владимирович - Страница 15

– Спасибо, сир, – со стоном произнесла Хирменгарда. – Вы самый искусный лекарь ойкумены.

– Вы мне льстите, сеньора. Тем не менее я должен заметить, что мы только в начале пути. До полного излечения вам еще очень далеко.

– Вы меня пугаете, сир Драгутин, но я подчиняюсь вашей воле.

Домой Хирменгарда вернулась только вечером. В храм, увы, она так и не попала, но очень надеялась, что Господь простит ей этот невольный грех, вызванный непредвиденными обстоятельствами. Ярл Драгутин был настолько любезен, что не только проводил пострадавшую сеньору до дома, но остался в ее спальне на ночь. Такая самоотверженность варяга польстила самой Хирменгарде и потрясла ее служанок, которым доселе еще не доводилось видеть столь пылкого и выносливого сеньора.

Утром Хирменгарда встала практически здоровой, хотя и слегка утомленной бурно прожитым днем и не менее бурно проведенной ночью. Драгутин еще спал, распластавшись по широкому ложу, что позволило Хирменгарде вдоволь налюбоваться его сильным телом. Бог Велес умело подбирает своих ближников, немудрено, что они пользуются вниманием Великой Матери всего сущего и ее преданных ведуний.

– Ты должен помочь мне, сир, – сказала Хирменгарда, когда варяг наконец открыл глаза.

– Проблемы со здоровьем? – усмехнулся Драгутин.

– Нет, – засмеялась Хирменгарда, разглядывая синяк над коленом. – К счастью, мое падение закончилось вполне благополучно. Но есть еще одна знатная сеньора, которая жаждет упасть.

– Ей тоже понадобится лекарь? – удивленно вскинул глаза варяг.

– Возможно. И имя этого лекаря Лихарь Урс.

Драгутин не удивился, хотя и призадумался. До сих пор он полагал, что просто понравился хитроумной сеньоре, которая воспользовалась счастливой случайностью, чтобы соблазнить заезжего варяга. И уж конечно, он был на нее за это не в обиде. Но одно – дело связь с женщиной, пусть и замужней, и совсем другое – местные политические дрязги, в которые радимичу вмешиваться не хотелось. Тем более он не собирался втравливать своего побратима Лихаря Урса в это дело, сомнительное по всем приметам.

Драгутин вовсе не был очарован Парижем, хотя и для огорчений поводов у него не было. Король Карл, надо отдать ему должное, щедро платил наемникам, но это вовсе не означало, что варяги согласятся быть игрушками в его руках. Воислав Рерик подрядился сохранить на голове Карла корону, но не более того. И боготур Драгутин, в силу взятых на себя обязательств, готов был ему помогать, но эта красивая женщина, кажется, ждала от него чего-то большего.

– У тебя на теле Макошины знаки, – задумчиво проговорил Драгутин. – А ты ведь христианка.

– И христианкам не возбраняется покланяться Великой Матери, – спокойно отозвалась Хирменгарда.

– Ваши аббаты и епископы думают так же? – насмешливо полюбопытствовал радимич.

– Допустим, нет, но что это меняет для тебя, боготур? Разве ты не обязан откликнуться на зов Великой Матери?

– А разве она меня зовет?

– Она зовет тебя моими устами, сир Драгутин. Она зовет Лихаря Урса устами королевы Тинберги. И горе тем, кто не откликнется на ее зов.

– Почему именно Лихарь Урс?

– В нем кровь Чернобога, и только он может зачать нового Меровея. Нового великого императора.

– Так вам нужен Шатун?

– Он нужен не только нам, но и небу. И ни один ближник Велеса-Нуда не вправе уклониться от пути, предначертанного ему свыше.

– Я не могу решать за Лихаря Урса, – хмуро бросил Драгутин, поднимаясь с ложа. – Но твои слова я ему передам.

– Ты что, обиделся? – удивилась Хирменгарда.

– Ну почему же, – усмехнулся боготур. – Я рад был оказать тебе услугу, сеньора. Тебе и твоей богине. Но мне пора.

Глава 7

Зимняя охота

Карл был страстным охотником, как, впрочем, и его отец Людовик Благочестивый. Конечно, он не смог отказать себе в удовольствии погонять кабанов, нагулявших за осень жира, по снегу, неожиданно обильному в этом году. Обстановка благоприятствовала беззаботному отдыху. Кое-кому надо было бы уж совсем потерять разум, чтобы двинуть огромное войско по заснеженным тропам на север империи. Но Лотарь дураком не был, к тому же недавние неудачи научили императора обуздывать страсти, и все окружающие Карла сеньоры сошлись во мнении, что если и следует ожидать неприятных известий, то ближе к лету. Того же мнения придерживался и епископ Драгон, вернувшийся наконец из Страсбурга, где ему удалось склонить хитрого и упрямого Людовика Тевтона к союзу с юным Карлом.

Побочный сын великого императора отличался не только умом, но и весьма крутым нравом, снискавшим ему славу одного из самых грозных сеньоров франкской империи. Этому человеку, сохранившему и в свои пятьдесят лет здоровье и мощь, не раз приходилось с оружием в руках доказывать свое право на пребывание в когорте сильных мира сего. Надо признать, что делал он это весьма успешно. Его кратковременная ссора с молодым тогда еще Людовиком вскоре сменилась долголетней дружбой, поэтому немудрено, что император, умирая, передал заботу о любимом сыне в руки единокровного брата.

Драгон, несмотря на любовь к нему народа и уважение знати, никак не мог быть помехой своим честолюбивым племянникам. Во-первых, он был бастардом, во-вторых, монахом. Любой из этих двух причин было вполне достаточно для того, чтобы закрыть путь к императорскому трону человеку, в чьих жилах текла кровь великого вождя франков. Епископ Драгон это понимал, а потому в императоры не рвался. Зато он близко к сердцу принял интересы своего племянника Карла и собирался сделать все от него зависящее, чтобы сохранить корону на его голове.

Такое редкое по нынешним временам благородство умиляло графа Септиманского, однако он, весьма склонный к цинизму, сразу заподозрил, что дело здесь не только в Карле, но и в Юдифи. У Бернарда были кое-какие основания полагать, что Драгон Парижский не равнодушен к жене старшего брата Людовика. Разумеется, пока был жив император, епископ из Меца скрывал свои чувства, да и после смерти Людовика сан и положение, которое он занимал, не позволяли ему открыто выказывать интерес к вдове императора. Однако имеющий глаза да увидит. Граф Септиманский принадлежал как раз к тем, кто имел не только глаза, но и уши, а потому он откровенно обрадовался возвращению епископа, поскольку увидел в нем очень ценного и влиятельного союзника.

Бернард поспешил к Драгону с визитом, как только веселая кавалькада охотников во главе с Карлом покинула Париж. Король собирался охотиться целую неделю, и в этом увлечении его поддержали и ярл Воислав Рерик с братьями, и капитан Гарольд Рюэрг, и викинг Драгутин, сын Торусы, тоже совсем недавно произведенный королем Карлом в капитаны невесть за какие заслуги. Впрочем, заслуги у язычника как раз были, но не перед Нейстрией и ее королем, а перед похотливой дочкой коннетабля Виллельма, о чем Бернард Септиманский не преминул намекнуть Драгону.

Епископ принял гостя в своей резиденции, обставленной с роскошью, подобающей светскому лицу, а уж никак не монаху. Но Бернард Септиманский был последним человеком, который стал бы кидать в епископа камни. Все знали, что Карл Великий не наделил своих побочных сыновей земельными угодьями, однако не обошел их в своем завещании златом и серебром, и этих сокровищ, оставленных даровитым отцом, Драгону вполне хватало, чтобы прослыть одним из самых богатых сеньоров не только Нейстрии, но и всей франкской империи.

– Но ведь этот варяг всего лишь язычник, – пожал широкими плечами Драгон в ответ на намеки графа Септиманского. – Без роду, без племени.

– Вряд ли потомка кагана Додона и Меровея Венделика можно назвать безродным, – вздохнул Бернард. – К тому же он может принять христианство, пусть даже и притворно. Мне кажется, что Карл слишком уж опрометчиво окружает себя Меровингами. Тем более такими, как братья Рюэрги или братья Рерики.

– Но ведь Рюэрги – христиане, – нахмурился епископ Драгон.