Проклятие Вальгелля. Хроники времен Основания (СИ) - Семенова Вера Валерьевна - Страница 128

Вайшер с довольной ухмылкой взвесил в ладонях свою добычу.

— Ваша преданность этому Баллантайну почти не имеет границ. Но не знаю, хотел ли бы я, чтобы кто-то бесконечно откладывал ожидающую меня развязку. Пусть даже совсем неприятную. Подумайте, несравненная Гвендолен, ведь ожидание мучений — само по себе мучение, может быть, не меньшее. Вам ведь его все равно не освободить, вы можете только тянуть время. А закончится все равно тем же. Во-первых, ваши сундуки не бездонные, а во-вторых, я исчерпаю всю свою изобретательность.

— Я покупаю время, — оборвала Гвендолен. — А не советы из области знания человеческой природы.

Вайшер вновь картинно развел руками, особенно не обидившись.

— Ну что же, считайте, что вы приобрели еще дня три. К сожалению, не могу завернуть вашу покупку в шелк и перевязать лентами, что вне сомнения стоило бы сделать, учитывая, какую цену вы только что заплатили. До встречи, моя драгоценная.

Гвендолен осталась одна на площадке башни и некоторое время стояла не двигаясь. Потом медленно привалилась всем телом к стене, шершавой и чуть теплой от лучей неяркого круаханского солнца. Только тогда стало заметно, что ее колотит крупная дрожь, так что по ткани плаща пробегают волны.

— Изир и Астарра, — прошептала она, едва двигая губами. — Еще три дня… дайте мне дотерпеть, когда я буду полностью готова… И пусть никто не узнает об этом… не сможет меня увидеть до того, как…

Ее плечи вздрагивали все сильнее, и Гвендолен рванула пряжку у горла, словно задыхаясь. Ткань легко слетела с волос, таких же кудрявых, как прежде, но кардинально поменявших цвет. Теперь они были серебристо-серыми.

Гвендолен с некоторой опаской оглянулась по сторонам, но она была надежно укрыта стенами. Тогда она выпрямилась, оттолкнувшись от камня и зажмурив глаза. Выражение какого-то болезненного облегчения, похожего на ощущение, с которым сдираешь бинт, присохший к зудящей ране, появилось на ее лице, и плащ окончательно соскользнул к ногам.

Гвендолен медленно расправляла крылья — сверху светло-серебряные, сверкающие длинными перьями на солнце, а снизу с грозным темно-серым отливом, похожим на закаленную сталь ее любимых метательных ножей.

Ноябрь — самое мрачное и омерзительное время в Круахане. Небо было черным не столько из-за позднего времени суток, сколько из-за скопившихся над городом тяжелых туч. Как любили писать в страых хрониках, "темна была та ночь и полна ужаса, демоны мелькали в темноте". Гвендолен демоном не была, но искренне надеялась, что если какой-то безумный обыватель высунет нос на улицу и случайно задерет голову к небу, то примет ее за парящее над крышами исчадие мрака. Но в любом случае внимание публики в ее планы не входило, поэтому летела она быстро.

Половину стражи за третьей стеной сняли, разумно полагая, что в такую погоду самое плохое, что может произойти — это подступающий к Круахану ливень с градом. Двое неудачников из ночной охраны угрюмо клацали сапогами от ворот протекторского дворца до кордегардии и обратно. Гвендолен, перелетавшую с башни на башню, они не замечали, и она даже могла не стараться вести себя бесшумно, настолько сильно завывал ветер.

Наконец Гвендолен ступила на карниз, сложила крылья и поползла, выворачивая носки и цепляясь пальцами за камень стены. Она не вспоминала ту сводящую с ума весну в Тарре, когда каждый вечер проводила на крышах, задыхаясь от любви и неясной надежды, тоскуя и ведя длинные мысленные разговоры с предметом своей страсти. Она просто упорно и сосредоточенно двигалась вперед, прикусив губу от стремления тщательно выверять каждое движение.

Все окна на верхних этажах, выходящих к стене со стороны Нижнего города, были темными, но Гвендолен перемещалась уверенно, видимо, зная, куда направляется. Добравшись до крайнего окна, она наполовину развернула крылья, балансиря на узком карнизе, и снятым с шеи кинжалом попыталась поддеть засов на ставнях. Это удалось только с двадцатой попытки, но все же получилось, и она соскользнула с подоконника вниз, в комнату. Там было темно настолько, как может быть в ненастную ночь, когда не горят свечи, и камин погашен — да в заброшенных комнатах бокового флигеля даже очаг не потрудились сложить. Но Гвендолен отсутствие света ничуть не мешало. Она прекрасно видела развернутое к двери кресло и фигуру человека, откинувшего голову на его спинку. Она двинулась к нему, мягко ступая по каменному полу, и глаза ее, как раньше, светились в темноте.

Видимо, человек в кресле не раз наблюдал эту картину раньше, поскольку не испугался несколько жутковатого зрелища. Напротив, на его губах, совсем пересохших и потрескавших, проступило какое-то подобие улыбки.

— Вот странно, Гвендолен… а мне казалось, что я не сплю… да, я тебя часто вижу во сне последнее время, но в несколько других ситуациях, и всегда без одежды. Ты уж прости меня, хорошо? А сейчас ты такая серьезная… значит, это непростой сон. Ты хочешь меня о чем-то предупредить, Гвендолен? Это будет завтра?

Гвендолен не стала заводить пространных даилогов — времени все-таки было немного, а в своих способностях вскрывать замки кандалов она была совсем не уверена. Она быстро пробежалась пальцами по всем цепям, и решила начать с ножных браслетов — они были склепаны более грубо, из толстого железа, и их явно придется пилить

— Где справедливость? — бормотала она, стискивая рукоятку кинжала. — Почему все полезные умения достались Луйгу, которому они ни к чему?. Он бы только пальцем ткнул, и все цепи попадали.

Баллантайн посмотрел на возившуюся у его ног Гвендолен сверху вниз, и брови его стали медленно сдвигаться.

— Это как-то все слишком явно. Даже запах от твоих волос, как раньше. Что же получается — я все-таки сошел с ума? Мой страх все-таки одолел меня? Я малодушный человек, Гвендолен, сокровище мое, и так хорошо, что на самом деле тебя здесь нет, и ты этого не видишь. Ты знаешь, о чем я себя спрашивал все это время, пока сидел здесь? А это долго, бесконечно долго, так долго…

Гвендолен снова не ответила — она скребла кинжалом по железу. Один раз клинок сорвался, и она попала себе по ногтю, поэтому отвлекаться не следовало.

— Я думал… если бы я действительно что-то знал из того, что им нужно… о Чаше и о силе, которая открыта вам троим… сказал ли бы я им об этом? И что бы ты обо мне подумала, если бы я им все рассказал? И было бы мне тогда важно… то, что ты подумала? От этого всего в самом деле можно потерять рассудок. Гвендолен… Может, хоть теперь мне будет спокойнее… меня перестанут мучить эти мысли.

— Я подумала бы. — Гвендолен наконец перепилила звено цепи и локтем отвела назад волосы, липнущие ко лбу, — что я напрасно не кинула кинжалом в достославного предводителя Ноккура, когда он неосторожно болтался в пределах досягаемости. Это была бы моя единственная мысль. Но зато очень здравая, на редкость.

Она хотела зашвырнуть снятые цепи в угол, но, подумав, аккуратно положила их на пол рядом с собой и принялась за кандалы на руках Баллантайна. Все-таки лишний шум производить не стоило, хотя стражники в коридоре должны были видеть блаженные сны, прижимаясь щекой к принесенной им после обеда бутыли с вином.

— Ты всегда была чересчур снисходительна ко мне, Гвендолен. Я этого не заслуживал… и к тебе должен был по-другому относиться… Ты… на самом деле для меня была единственной радостью… пониманием того, что я живу не зря.

— Все это было зря, — Гвендолен упорно ковыряла кончиком кинжала в замке кандалов. — И кончилось ничем.

Эбер ре Баллантайн медленно покачал головой. Хорошо, что Гвендолен, сдувающая с лица непокорные пряди волос и погруженная в борьбу с упрямым железом, не поднимала глаз от своих занятий. Иначе она бы отвлеклась надолго — лицо Эбера стало таким же, как в тот день, когда он со сверкающими глазами говорил о торговой концессии с Валленой, а она, стоя за его креслом, видела в зеркале напротив человека, ничуть не похожего на других — за которым сразу хотелось пойти.