Никто не спит - Киери Катарина - Страница 7

— Вот вы где. Кажется, половина нашей компании заснула в зале, — смеется он. — Современная молодежь. Лодыри!

Он садится на вторую скамью. Коммивояжерская улыбка на месте.

— Как тебе, Элиас?

Хороший вопрос.

— Ничего…

— Может быть, Эрик тоже как-нибудь с тобой придет?

Он что, серьезно? Мы с отцом вместе на тренировке? Спасибо, и без того тошно.

— У нас тут в клубе немало семейных связей.

Он слегка пихает Юлию локтем в бок, бросая на нее многозначительный взгляд. Она отвечает тем же. Кажется, они на короткой ноге.

— Напоминаю: попейте как следует, — говорит Буссе, вставая со скамейки. — В конце ускорим темп.

Я тоже встаю и иду следом за Буссе — не хочу больше сидеть с Юлией и молчать как рыба.

Ускорим темп, значит. Так и выходит: вторая часть тренировки выжимает все соки. Мы снова должны разбиться на пары. «Выберите партнера», — говорит Буссе, и я вижу, как Юлия быстро хватает руку Фредрика. Какой-то парень из клуба берег за руку меня. Все мы встаем друг против друга вдоль стен, а потом бегаем до изнеможения, между делом отжимаясь, качая пресс и проделывая еще какие-то штуки, названия которых я не знаю.

Я начинаю, а парень напротив то и дело подбадривает: «Отлично. Прекрасно. Давай, последний круг». Когда наступает его черед, я не могу произнести ни слова: в груди саднит от напряжения. Да и не хочу я стоять и кричать как дурак. Ничего не могу поделать с этой неловкостью, и она мне мешает. Наконец я выдавливаю из себя пару сиплых фраз — не факт, что кто-то их слышит.

Я поглядываю на Юлию, которая выкладывается по полной. Фредрик все больше стоит и ухмыляется, поддразнивая ее. Лучше бы подбадривал любимую. Когда Юлия ковыляет к нему, пробежав последний круг, он смеется и, кажется, бросает что-то обидное. «Заткнись!» — шипит она в ответ, но довольно беззлобно.

— А теперь пусть потрудятся ноги! — кричит Буссе, как заправский погоняльщик рабов. — Встаем в конце зала и прыгаем на корточках к противоположной стене. И обратно задом наперед.

Это нереально трудно. Тренировка американских морских пехотинцев, возведенная в третью степень. Уже на полпути я чувствую зверскую боль в мышцах. Под конец на глаза наворачиваются слезы: я измучил свои нетренированные ноги до предела и даже больше. Последние метры ковыляю задом наперед, не замечая ничего вокруг, и падаю на мат.

— Ай!

Это Юлия. Я плюхнулся рядом с ней. Ее лицо искажено болью. Смотрю на мат. Между ним и моей тяжко приземлившейся задницей есть что-то еще. Мизинец Юлии. Я приподнимаюсь, Юлия смотрит на свой палец: верхняя фаланга совершенно белая. Она медленно подносит руку к побледневшему лицу.

— О-па… — говорю я.

Во всех цивилизованных странах мира человек, случайно причинивший боль другому, со слезами на глазах просит прощения. Но только не в Швеции: здесь говорят «о-па…» и делают вид, будто ничего не произошло. Зачем я сказал это «о-па…»? Надо же быть таким идиотом!

Буссе подбегает к Юлии:

— Что случилось? Дай посмотрю.

— Наверное, ничего страшного, — произносит Юлия со слезами на глазах. Губы дрожат, слезы уже катятся по щекам.

— Знаешь, где взять пакет со льдом?

Она кивает.

— Сядь на стул и приложи лед к пальцу.

Буссе встает и обращается к остальным:

— Поправляем одежду и строимся.

Те, на ком белые костюмы, отворачиваются, поправляют халаты и перепоясываются. Я не знаю, что мне делать. Сесть рядом с Юлией, спросить, чем я могу помочь? Или все-таки попросить прощения? Как ведут себя на тренировках по спортивной дисциплине? Немного поколебавшись, я встаю в шеренгу.

Сидя на коленях с закрытыми глазами, я вижу перед собой искаженное болью лицо Юлии и содрогаюсь, будто от холода: какой же я неуклюжий идиот! И что за дурацкая затея — ходить на эти тренировки. Больше никогда в жизни не буду ничего делать по чужому совету. Поскорее бы выбраться отсюда и больше не возвращаться.

Мы открываем глаза, кланяемся, Буссе произносит несколько заключительных слов, а потом мы встаем и кланяемся еще раз. Конец тренировки, слава богу. Спасибо и прощай навсегда, джиу-джитсу.

По дороге в раздевалку я вынужден пройти мимо Юлии. Буссе стоит рядом с ней и осматривает палец. Я нерешительно останавливаюсь.

— Как ты?

— Ничего, — отвечает Юлия, осторожно улыбаясь. Слез больше не видно. Значит, я могу идти своей дорогой.

— Как это произошло? — спрашивает Буссе.

Значит, я все-таки не могу идти своей дорогой.

Нервно сглатываю.

— Это я сел на палец, — скороговоркой произношу я, будто стараясь поскорее отделаться. Буссе смотрит на меня.

— Но ты не виноват, — возражает Юлия. — Надо было мне убрать руку. Это случайно вышло.

— Палец сгибается? — спрашивает Буссе.

Видно, что Юлии приходится собраться с силами, чтобы чуть-чуть согнуть мизинец.

— Надо показать врачу, — говорит Буссе. — На всякий случай.

— Ничего страшного. Подожду до завтра и посмотрю, что будет.

Я стою, опустив руки, и смотрю на палец Юлии, как дурак. Буссе кладет руку мне на плечо:

— Здесь случались вещи и похуже, скажу я тебе. Гораздо хуже!

Я не хочу слышать подробностей и ухожу в раздевалку. Переодеваюсь нарочно медленно — надеюсь не застать Юлию на том же месте, когда выйду. К счастью, расчет оказывается верным: наверное, ее парень помог ей собраться. А я так и не попросил прощения.

Вернувшись домой и войдя в свою комнату, я тут же спотыкаюсь о футляр с саксофоном и чуть не ломаю большой палец на правой ноге. Боль жуткая, черт побери!

Письмо № 118

7

Я никогда не задумываюсь над атмосферой в классе, не обращаю особого внимания на настроение одноклассников, но в этот понедельник утром творится нечто странное.

Воздух в кабинете № 38 пропитан каким-то неуловимым беспокойством. Уже на пороге меня будто обдает влажным туманом. Отдельные лица, звуки выделяются на общем фоне. Андреас сидит, закрыв лицо руками, а если с ним заговаривают, поднимает голову, виновато улыбаясь. Йенни истерически хихикает. Из угла, где расположилась небольшая компания, доносятся нервное бормотание и смешки. Некоторые просто смотрят в сторону, будто стараясь отгородиться от всего и всех.

Я сажусь рядом с Тоббе. Он приветствует меня кивком.

— Мать не очень-то обрадовалась, когда увидела диван, — сообщает кому-то Сара с трагически-победоносными нотками в голосе.

— В следующий раз застели его клеенкой, — говорит Антон. — Или скажи гостям, что пить можно только воду.

Кто-то натянуто посмеивается над его шуткой.

— Хотя кое-кому диван очень даже пригодился, — продолжает Антон.

И все взгляды обращаются к Андреасу, который отвечает все той же вымученной улыбкой, и к Терес, которая смотрит прямо перед собой, чтобы не встречаться ни с кем взглядом.

На лице Тоббе — ни раскаяния, ни трагизма, ни ликования. Он не смотрит прямо перед собой пустым взглядом, и все-таки он часть этой туманной атмосферы.