Гавань ветров - Мартин Джордж Р.Р. - Страница 77

— Мы не хотим зла твоим людям, — продолжала Марис. — Тайя мертва, и ничто ее не воскресит. А ты примешь мои условия, или произойдет все то, о чем я тебя предупредила. Во-первых, ты выдашь тело Тайи, чтобы ее по обряду летателей погребли в море. Во-вторых, ты заключишь мир, которого желала она, и откажешься от своих притязаний на рудник, из-за которого начал воевать с Тройном. В-третьих, каждый год ты будешь посылать ребенка из бедной семьи в Эйрхоум, учиться летательскому искусству. Думаю, Тайя этого хотела бы. И, наконец… — Марис замолкла, видя, как потемнели глаза Правителя, точно море перед штормом. — Ты отречешься от престола и вместе с семьей уедешь на какой-нибудь дальний остров, где в безвестности спокойно доживешь свои дни.

Правитель порезался лезвием ножа, но как будто не заметил этого. Капелька крови запятнала белый шелк рубашки. Губы у него тряслись. В тишине, воцарившейся после ее слов, Марис ощутила глубокую усталость. Она сделала все, что могла. Сказала все, что могла сказать. Теперь оставалось только ждать.

Эван обнял ее за плечи. Краешком глаза Марис увидела, как разбитые губы Колля сложились в улыбку, и внезапно ей стало почти хорошо. Будь что будет, ее совесть чиста. Ей показалось, что она вернулась из долгого-долгого полета, руки и ноги ноют, одежда промокла насквозь, она промерзла до костей, но в ее памяти небо, крылья, несущие ее над морем, и этого достаточно. Да, она сделала все, что могла.

— Условия! — злобно крикнул Правитель и поднялся с трона, сжимая окровавленный нож. — Вот тебе условия! — Он указал на Звана. — Уведите старика, отрубите ему руки и вытолкайте вон, пусть исцелит сам себя. Любопытное будет зрелище! — Он захохотал и повернулся. Теперь нож указывал на Колля. — Певец останется без правой руки и языка. — Затем пришла очередь Марис. — Ну, а ты… Раз тебе нравится черный цвет, ты сможешь насладиться им сполна. Тебя запрут в темнице без окон, без светильника, где будет одинаково черно и днем и ночью. И ты останешься там, пока не забудешь, что такое солнечный свет. Тебе нравятся эти условия, летатель? Нравятся?

На глаза Марис навернулись слезы, но она сдержала их.

— Мне жаль твоих людей, — сказала она мягко. — Они ничем не заслужили такого Правителя, как ты!

— Уведите их, — распорядился Правитель. — И выполняйте приказ!

Стражники переглядывались. Один нерешительно шагнул вперед, но тут же попятился, обнаружив, что остальные не шевельнулись.

— Чего вы ждете! — завопил Правитель. — Заберите их!

— Господин, — с достоинством сказала высокая женщина в форме начальника стражи, — прошу тебя, возьми свои слова назад. Мы не можем искалечить певца или запереть в темницу Марис с Малого Эмберли. Мы погибнем. Летатели уничтожат нас всех.

Правитель уставился на нее, а затем взмахнул ножом.

— Ты тоже арестована за измену. Тебя посадят в темницу рядом с ней, раз она тебе так нравится! Взять их! — крикнул он стражникам.

Те остались на месте.

— Изменники! — проговорил он. — Меня окружают одни изменники. Смерть всем вам, всем! — Его взгляд упал на Марис. — А ты будешь первой! Я сам тебя прикончу.

Теперь Марис видела только нож — тусклая бронза, окровавленное лезвие. Она почувствовала, как рядом с ней напрягся Эван. Правитель улыбнулся и пошел к ним.

— Остановите его! — сказала женщина, которую он хотел арестовать. Голос ее был усталым, но твердым, я тотчас Правителя окружили. Дюжий мужчина схватил его за руки, тоненькая девушка вырвала нож таким быстрым и плавным движением, точно извлекла кинжал из ножен.

— Я очень сожалею, — сказала женщина-начальник.

— Отпустите меня! Я ваш Правитель! — крикнул он.

— Нет, — ответила она. — Нет, господин. Боюсь, ты тяжело болен.

Старая угрюмая крепость еще никогда не видела такого веселого праздника. Серые стены пестрели яркими знаменами и цветными фонарями, а в воздухе ароматы яств и вин мешались с запахами дыма и фейерверка. Ворота были гостеприимно распахнуты. По стенам, правда, еще расхаживали стражники, но почти все сняли форму, а об оружии и упоминания не было.

Виселицы спилили, а эшафот приспособили для выступления жонглеров, фокусников, клоунов и певцов, развлекавших праздничные толпы. Внутри тоже были открыты все двери, а залы заполнили веселящиеся горожане. Из темниц выпустили заключенных, и даже самым последним бродягам с задворок Порт-Тайоса разрешили присутствовать на празднике. В парадном зале столы ломились под тяжестью огромных кругов сыра, корзин с хлебом и всевозможной рыбы — копченой, маринованной, жареной. От очагов все еще доносились ароматы жареной свинины и морских кошек, а на плитах пола блестели лужицы пива и вина.

Воздух звенел от музыки и смеха. Никто из старожилов Тайоса не помнил такого пышного и многолюдного празднования. Среди жителей мелькали фигуры в черном — но вовсе не скорбящие, судя по их лицам. Летатели! Эти летатели

— и однокрылые и прирожденные, — вместе с изгнанными певцами были почетными гостями, которых все поздравляли наперебой, за которых усердно пили.

Марис бродила по шумным залам, вздрагивая при мысли, что кто-то снова кинется восхвалять ее. Пожалуй, праздник слишком затянулся. Она устала и чувствовала себя отяжелевшей от всего съеденного и выпитого по настоянию восторженных поклонников. Ей хотелось только одного: найти Эвана и тихонько уйти домой.

Кто-то окликнул ее по имени, и Марис неохотно обернулась. Она увидела нового Правителя Тайоса и длинном вышитом платье, которое совсем ей не шло. Без формы она словно чувствовала себя неловко.

Марис с трудом улыбнулась.

— Я слушаю. Правитель.

Недавний начальник стражи поморщилась.

— Наверно, я привыкну к такому обращению, но пока оно лишь вызывает у меня неприятные мысли. Сегодня мы почти не виделись. Ты не уделишь мне несколько минут?

— Конечно, сколько пожелаешь. Ты ведь спасла мне жизнь!

— Невелик подвиг. Твои поступки требовали куда большего мужества, чем мои, и в них не было и тени своекорыстия. А про меня будут рассказывать, как я плела интригу, чтобы низложить Правителя и занять его место. Это не так, но когда певцов волновала правда?

Марис посмотрела на нее с удивлением — такая неподдельная горечь прозвучала в ее голосе.

Они переходили из залы в залу, где игроки бросали кости, веселые компании провозглашали тост за тостом, а влюбленные обнимались, пока не отыскали местечка, чтобы сесть и поговорить без помех.

Так как Правитель молчала, Марис заговорила первая:

— Но ведь никто не жалеет о прежнем Правителе. Его же не любили!

Новый Правитель нахмурилась.

— Да, о нем не жалеют, как не пожалеют и обо мне, когда меня не станет. Он много лет мудро руководил островом, пока его не одолели страхи и не толкнули на всякие глупости. Мне не хотелось делать того, что я сделала, но иного выбора не было. И праздник этот я устроила для того, чтобы веселье, а не боязнь, сопровождало переход власти. Мне пришлось влезть в долги, чтобы мои люди почувствовали себя состоятельными.

— По-моему, они оценили это по достоинству, — сказала Марис. — Довольны, кажется, все.

— Да, но у них короткая память! — Она передернула плечами, словно отгоняя неприятную мысль. Морщинка между ее бровями разгладилась, лицо стало менее суровым. — Я не хочу надоедать тебе своими заботами и привела сюда, чтобы сказать: я благодарна тебе за усилия сохранить мир между летателями и жителями Тайоса.

Марис почувствовала, что ее щеки заливает краска.

— Пожалуйста! — пробормотала она. — Не надо. Я… если говорить честно, я думала о летателях, а не о людях Тайоса.

— Неважно. Главное то, чего ты достигла, рискуя жизнью.

— Я сделала все, что могла, — сказала Марис, — но мало чего достигла. Всего лишь перемирия, а не прочного мира. А главное — трения между прирожденными летателями и однокрылыми, между Правителями и летателями сохраняются и вспыхнут вновь… — Она замолчала, поняв, что ее собеседнице вовсе не по вкусу слышать подобные речи, и она не хочет этого знать.