Гавань ветров - Мартин Джордж Р.Р. - Страница 59

Это был нелегкий труд. Эван, бесконечно терпеливый целитель, оказался придирчивым наставником. Но Марис это радовало. Ей требовалось работать до изнеможения, напрягать силы до предела. У нее не оставалось времени думать о собственном несчастье, и каждую ночь она спала как убитая.

Да, Марис нравилось быть нужной, и она с радостью выполняла все поручения Эвана, но эта новая жизнь требовала от нее большого самопожертвования. Утешать незнакомых людей нелегко, но еще труднее, когда чувствуешь, что все бесполезно. Марис преследовали кошмары после того, как ребенок одной женщины умер. Разумеется, о смерти матери сказал Эван, но скорбь и гнев она выплеснула на Марис — отказывалась верить, молила о чуде, которого никто не мог совершить. Марис поражало, что долгие годы Эван стойко исполнял свои обязанности и не сломался под тяжестью страданий, страха и горя, которые шли с ним все время рука об руку. Она пыталась подражать его спокойствию, его ласковой твердости, напоминая себе, что он считает ее сильной.

Марис сомневалась, что со временем обретет навыки и внутреннюю уверенность. Порой казалось, что Эван инстинктивно знает, как следует поступить. «Точно так же некоторые „деревянные крылья“ овладевают пространством, — думала Марис, — будто родились летателями, а другие набивают шишку за шишкой, потому что лишены способности чувствовать ветер». Одно лишь прикосновение Эвана облегчало боль, но у Марис этого дара не было.

Когда на девятнадцатый день их странствований начали сгущаться сумерки, Эван не остановился на ночлег а, наоборот, ускорил шаги. Даже Марис, которой все деревья казались одинаковыми, узнала эту часть леса. Вскоре за стволами показался дом Эвана.

Внезапно он схватил ее за руку и замер на месте. Окно в доме светилось, над трубой вился дымок.

— Какой-нибудь друг? — спросила она. — Может, кому-то нужна твоя помощь?

— Может быть, — негромко ответил Эван. — Но есть и другие… бездомные, люди, которых изгнали из деревень за преступление или безумие. Они нападают на путников, или забираются в пустой дом и ждут…

Они неслышно подошли к дому, и Эван заглянул в освещенное окно.

— Мужчина и ребенок, — шепнул он. — Видимо, опасаться нечего.

Окно было высоко над землей, и Марис сумела заглянуть в него, только ухватившись за плечо Эвана и встав на цыпочки.

На табурете возле окна сидел широкоплечий румяный бородач. У его ног пристроился ребенок, глядя на него снизу вверх. Мужчина слегка повернул голову, свет пламени скользнул по его темным волосам и осветил лицо.

— Колль! — радостно воскликнула Марис, пошатнулась и чуть не упала, но Эван успел ее поддержать.

— Твой брат?

— Да!

Она бросилась за угол к крыльцу, но едва протянула руку к щеколде, как дверь открылась и Колль сжал сестру в крепких объятиях.

Марис всегда поражалась могучему телосложению названного брата, когда виделась с ним. Правда случалось это раз в несколько лет, и вспоминался он ей всегда маленьким, худеньким, неловким, обретавшим уверенность, только когда отдавался песне, аккомпанируя себе на гитаре.

Сейчас он вырос, раздался в плечах и налился силой за годы странствований, что служил матросом на кораблях, куда нанимался, чтобы переезжать с острова на остров, и брался за любую работу, если слушатели по бедности не могли платить ему за песни. Его волосы, когда-то золотисто-рыжие, теперь потемнели, и рыжина сохранилась лишь в бороде да вспыхивала в волосах, когда их освещал огонь.

— Ты Эван, целитель? — спросил Колль, поворачиваясь к Эвану и все еще обнимая Марис одной рукой. Когда Эван кивнул, он продолжил: — Извини, что я вошел в твой дом без приглашения, но в Порт-Тайосе мне сказали, что Марис живет у тебя. Мы ждем вас уже четыре дня. Чтобы войти, мне пришлось сломать ставню, но я починил ее — думаю, ты убедишься, что она стала даже лучше. — Он взглянул на Марис и снова крепко прижал ее к себе. — Я боялся, что ты уже улетела.

Марис напряглась, заметила, что Эван огорченно нахмурился, и слегка покачала головой.

— Поговорим после, — сказала она. — А теперь пойдем к огню — я просто с ног валюсь от усталости. Эван, ты не заваришь своего чудесного чая?

— Я принес киву, — быстро сказал Колль. — Три бутылки, которые выменял на песню. Подогреть одну?

— Отлично! — отозвалась Марис и пошла к шкафчику, где хранились тяжелые глиняные кружки, но остановилась, заметив в углу детскую фигурку.

— Бари? — с удивлением спросила Марис.

Девочка подошла к ней, застенчиво опустив голову и поглядывая исподлобья.

— Бари! — повторила она ласково. — Я твоя тетя Марис! — Она нагнулась, нежно обняла девочку, а потом отстранилась, чтобы лучше ее рассмотреть. — Ты меня, конечно, не помнишь. Когда я видела тебя в последний раз, ты была не больше птички-землекопа.

— Мой отец поет о тебе, — сказала Бари звонким как колокольчик голосом.

— И ты тоже поешь? — спросила Марис.

Бари неловко пожала плечами и уставилась в пол.

— Иногда, — пробормотала она смущенно.

Бари была худенькой, тоненькой девочкой лет восьми с пушистыми, коротко подстриженными каштановыми волосами, прилегающими к ее голове, точно шапочка, и обрамлявшими лицо сердечком с большими серыми глазами. На ней была стянутая поясом шерстяная туника поверх кожаных брюк — точь-в-точь как у ее отца. С шейки свисал кожаный шнурок с куском золотисто-прозрачной окаменевшей смолы.

— Принеси-ка к огню подушки и одеяла, чтобы мы все могли устроиться поудобнее, — попросила Марис. — Они вон в том шкафу, в углу.

Сама она достала кружки и вернулась к очагу. Колль усадил ее рядом с собой.

— Так радостно смотреть на тебя, совсем здоровую! — сказал он звучным ласковым голосом. — Когда я узнал, что случилось, то очень испугался, как бы ты не осталась искалеченной подобно нашему отцу. Весь долгий путь сюда с Повита я надеялся услышать обнадеживающие новости о тебе, по напрасно. Говорили только, что падение было ужасным, что ты сломала обе ноги и руку. Но теперь я сам вижу, что ты совсем прежняя, и это лучше самой прекрасной новости. Скоро ли ты полетишь обратно на Эмберли?

Марис посмотрела в глаза человека, которого, хотя их и не связывало кровное родство, она более сорока лет любила как брата.

— Я не вернусь на Эмберли, Колль, — сказала она ровным голосом. — Мои переломы срослись, но этого оказалось недостаточно. Я ударилась головой… Что-то произошло с координацией движений. Я больше не могу летать.

Он посмотрел на нее, качая головой.

— Нет, Марис, нет… — Радость пропала в его голосе.

— Говорить об этом бессмысленно, — добавила она. — Я должна смириться.

— Но нет ли средства…

К большому облегчению Марис, Эван перебил его:

— Нет. Мы сделали все возможное — Марис и я. Травмы головы — великая тайна. Мы даже не знаем толком, что произошло, и я бьюсь об заклад, что в Гавани Ветров нет целителя, способного излечить ее.

Колль ошеломленно кивнул.

— Я вовсе не сомневаюсь в твоих познаниях… Просто не могу представить, чтобы Марис — и не летала!

Марис знала, что удручен он искренне, но его боль и недоумение терзали ее, бередили еще не зажившие раны.

— Тебе и не надо представлять, — сказала она жестко. — Теперь я живу вот так. И пусть все видят! А мои крылья уже доставлены на Эмберли.

Колль промолчал. Марис отпугивало страдальческое выражение его лица; она уставилась на огонь, не нарушая молчания. Эван откупорил каменную бутылку и разлил дымящуюся киву по кружкам.

— Можно, я попробую? — Бари лукаво заглянула в лицо отца. Колль улыбнулся и, поддразнивая ее, отрицательно мотнул головой.

Наблюдая за отцом с дочерью, Марис почувствовала, как спадает напряжение, и встретила взгляд Эвана, который протягивал ей кружку с горячим пряным вином. Она улыбнулась и снова обернулась к Коллю, собираясь с ним заговорить.

Однако на глаза ей попалась гитара, которая, как всегда, лежала подле него, и воспоминания нахлынули на нее. Марис почудилось, что с ними сейчас сидит Баррион, умерший столько лет назад. Ведь это была его гитара, которую он вверил Коллю, заменившему ему, бездетному, сына. Марис погладила гладкое дерево, потемневшее от времени и многих слоев лака.