Страна радости - Кинг Стивен - Страница 35

К тому времени, когда подбежал Лейн, я стоял на коленях рядом с Эдди и делал непрямой массаж сердца: сначала наваливался на ладони всем своим весом, затем подавался назад и прислушивался, чтобы понять, вдохнул ли он воздух.

– Господи, – сказал Лейн. – Сердечный приступ?

– Да. Я практически уверен. Вызовите «скорую».

Ближайший телефон находился в маленькой будке рядом с тиром Папани Аллена – или, на Языке, конуре. На двери, конечно, висел замок, но Лейн владел волшебной палочкой – тремя шаблонными ключами, которые открывали все замки в парке развлечений. Он убежал. Я продолжал массировать сердце, нажимая на грудь и отпуская, нажимая и отпуская. Мышцы бедер болели, колени негодовали от долгого контакта с жесткой мостовой авеню Радости. После каждых пяти нажатий я медленно считал до трех, ожидая вдоха Эдди, но ничего не слышал. Последняя радость, отпущенная ему в «Стране радости», похоже, иссякла. Он не задышал ни после первых пяти нажатий, ни после вторых, ни после шестых. Просто лежал, раскинув руки в перчатках и открыв рот. Эдди гребаный Паркс. Я смотрел на него, и тут вернулся Лейн, крича, что «скорая» уже едет.

Не буду этого делать, подумал я. Будь я проклят, если сделаю это.

Потом я наклонился, еще раз нажал ему на грудь и прижался своими губами к его. Я знал, что будет плохо, но не представлял насколько. Его губы были горькими от сигарет, изо рта чем-то воняло… да поможет мне Бог, кажется, перцем халапеньо, который он, возможно, добавил в омлет на завтрак. Тем не менее я только прижался поплотнее, заткнул ему ноздри и дунул в горло.

Я проделал это пять или шесть раз, прежде чем он задышал сам. Затем я перестал нажимать ему на грудь, чтобы посмотреть, что произойдет, и он продолжил дышать самостоятельно. Наверное, в этот день ад уже выполнил план по душам. Я повернул Эдди на бок, на случай если начнется рвота. Лейн стоял рядом, положив руку мне на плечо. А вскоре мы услышали приближающуюся сирену «скорой».

Лейн поспешил к воротам, чтобы встретить их. Как только он ушел, я обнаружил, что смотрю на скалящиеся зеленые рожи демонов, украшавшие декоративный фасад «Дома ужасов». «ВОЙДИ, ЕСЛИ ПОСМЕЕШЬ», – гласила надпись над рожами, зеленая, сочащаяся каплями. И я вновь подумал о Линде Грей, которая вошла в «Дом ужасов» живой, а несколькими часами позже ее вынесли оттуда, холодную и мертвую. Думаю, эти мысли пришли мне в голову потому, что вскоре должна была прибыть Эрин с какими-то сведениями. Сведениями, которые тревожили ее. Еще я подумал об убийце девушки. Им мог быть кто угодно, говорила миссис Шоплоу. Даже ты, только ты черноволосый, а не блондин, и на руке у тебя нет татуировки с головой птицы. Орла, может, ястреба.

Волосы Эдди преждевременно поседели, как и у всех заядлых курильщиков, но четыре года назад вполне могли быть светлыми. И он всегда носил перчатки. Правда, возраст… Линду Грей в последней ее поездке в темноте сопровождал мужчина помоложе, это точно, но…

«Скорая» приближалась, но еще не доехала до «Страны радости». Я видел, что Лейн стоит у ворот, машет вскинутыми над головой руками, призывая поторопиться. Решив, что терять нечего, я сдернул перчатки Эдди. Его пальцы покрывали чешуйки отмершей кожи, на тыльной стороне рук из-под слоя белого крема проглядывала воспаленная краснота. Никаких татуировок.

Только псориаз.

Как только его загрузили в «скорую» и машина направилась в маленькую больницу Хэвенс-Бэй, я поспешил в ближайший скворечник и принялся споласкивать рот водой. Прошло немало времени, прежде чем я избавился от привкуса проклятого халапеньо, и с того дня этот перец перестал для меня существовать.

Когда я вышел из туалета, Лейн Харди стоял у двери.

– Ну ты даешь. – Он покачал головой. – Вернул его с того света.

– Какое-то время ему будет не до работы, и, возможно, у него поврежден мозг из-за недостатка кислорода.

– Может, поврежден, может, и нет, но если б не ты, он бы точно нас покинул. Сначала маленькая девочка, теперь этот грязный старикан. Наверное, мне пора переименовать тебя из Джонси в Иисуса, потому что ты точно спаситель.

– Если до этого дойдет, я дэ-эн-ю. – «Двину на юг», что на Языке означало сдать свою табельную карточку и уйти с концами.

– Ладно, но ты все сделал правильно, Джонси. Более того, должен сказать, ты меня потряс.

– Как же у него воняло изо рта! Господи!

– Да, охотно тебе верю, но взгляни на светлую сторону. Как говорил старина Мартин Лютер Кинг, с его уходом ты свободен, наконец-то свободен, слава тебе Господи, ты наконец-то свободен. Я думаю, так будет лучше, правда?

Я придерживался того же мнения.

Лейн достал из кармана перчатки Эдди.

– Нашел на земле. Почему ты их с него снял?

– Э… хотел, чтобы его руки тоже дышали. – Прозвучало невероятно глупо, но правда выглядела бы еще глупее. Я и сам не верил, что хоть на секунду мог представить себе Эдди Паркса убийцей Линды Грей. – Когда я учился на курсах спасателей, нам говорили, что у жертв сердечного приступа кожа должна дышать. Каким-то образом это помогает. – Я пожал плечами. – Во всяком случае, должно помогать.

– Ух ты. Век живи – век учись. – Он шлепнул перчатками друг о друга. – Думаю, Эдди еще долго не вернется… если вернется вообще… Можешь бросить их в его конуру?

– Хорошо, – кивнул я – и так и сделал. Но в тот же день снова забрал их. Вместе с кое-чем еще.

Хочу еще раз подчеркнуть: мне он не нравился. Он ничего не сделал для того, чтобы я его любил. Насколько я понимаю, Эдди Паркс не дал повода любить себя никому из сотрудников «Страны радости». Даже старожилы вроде Роззи Голд и Папани Аллена обходили его стороной. Тем не менее в четыре часа дня я вошел в муниципальную больницу Хэвенс-Бэй, чтобы спросить, может ли Эдвард Паркс принять посетителя. Перчатки я держал в руке, вместе с кое-чем еще.

Секретарь-волонтер с волосами голубого цвета дважды пролистала свои бумаги, покачивая головой, и я уже успел подумать, что Эдди умер, когда услышал:

– А! Его зовут Эдвин – не Эдвард. Он в палате триста пятнадцать. Это палата интенсивной терапии, поэтому сначала вам надо подойти к сестринскому посту.

Я поблагодарил ее и направился к лифту, достаточно большому, чтобы в нем поместилась каталка. Он полз как улитка, и мне вполне хватило времени подумать, а что, собственно, я здесь делаю. Если бы Эдди хотел, чтобы его навестил кто-то из сотрудников парка, эта роль предназначалась бы не мне, а Фреду Дину, потому что той осенью именно он был за старшего. И меня… меня могли к Эдди просто не пустить.

Но, глянув в его медицинскую карту, старшая сестра дала добро.

– Правда, он, возможно, спит.

– А как у него?.. – Я постучал себя по голове.

– С мозговой деятельностью? Что ж… свое имя он назвал.

Это внушало надежду.

Он действительно спал. Лежал с закрытыми глазами, лучи выглянувшего из-за облаков солнца освещали его лицо, и фантазии о том, что четыре года назад он пригласил Линду Грей проехаться по «Дому ужасов», представлялись еще более нелепыми. Я бы дал ему лет сто, если не сто двадцать. И я видел, что зря принес перчатки. Кто-то перевязал ему руки, вероятно, предварительно обработав их более эффективным средством от псориаза, чем продаваемый без рецепта крем, которым пользовался Эдди. Глядя на эти толстые белые «варежки», я ощутил странную, непрошеную жалость.

Я тихонько пересек палату, положил перчатки в стенной шкаф, где уже лежала одежда, в которой его привезли в больницу. Теперь у меня в руках осталась только фотография, которую я нашел приколотой к стене неприбранной, прокуренной каморки рядом с календарем двухлетней давности. На фотографии Эдди и женщина с простым, незапоминающимся лицом стояли на заросшей сорняками лужайке типового дома. Эдди выглядел лет на двадцать пять. Он обнимал женщину. Она улыбалась ему. И – чудо из чудес – он улыбался в ответ.