Девушка хочет повеселиться - Мартелла Морин - Страница 6

Последовало долгое молчание. Джерри потягивал свое пиво. Я обвивала пальцы платком, пока у меня не стало покалывать кончики от нарушения кровоснабжения. Еще немного, и у меня бы началась гангрена. Такое уж мое счастье.

Джерри протянул руку, размотал платок и отложил его в сторону. Мы дружно следили за кончиками моих пальцев, пока они не приобрели естественный розовый цвет.

— Твои старики переехали в дом на Фернхилл-Кресент вскоре после твоего рождения. Все соседи были убеждены, что ты их настоящая дочь. Никто их не разубеждал. Точнее, твои родители все это время морочили им голову. Говорили примерно следующее: «У нее характер бабушки». Или: «Когда эта девочка родилась, у нее были чудесные темные волосы». А одной соседке твоя мать рассказывала, какими трудными были ее беременность и роды.

Я тяжело вздохнула.

— А какими они были у моей настоящей матери?

— Роды?

— Почему она отдала меня?

— Это и есть самое странное. Почему женщина, состоявшая в счастливом браке, отказалась от совершенно здорового ребенка? Бичемы — семья обеспеченная. Очень чванливая. Серебряные столовые приборы и все такое прочее. Почему она отдала тебя? Энни, пойми: Бичемы — не нам чета. Они живут в другом измерении. Такие люди считают, что не обязаны отвечать ни перед кем. Я бы не стал с ними тягаться. Где ты возьмешь деньги, чтобы судиться?

— Кто говорит о суде? Я просто хочу знать, почему она от меня отказалась.

— Это только пока. Но как только ты начнешь копаться в прошлом, все изменится. Вернее, ты сама можешь измениться.

— Не говори глупостей.

— Энни, пойми, такие вещи развиваются по инерции. Никогда не знаешь заранее, чем это кончится.

— Я только хочу знать, кто я такая. Вот и все. Джерри снова следил за баром.

— А как насчет ее мужа? Мы не могли бы выйти на него?

— Думаю, могли бы. — Он усмехнулся. — Но для этого придется запастись лопатой. Он умер десять месяцев назад. Сердечный приступ заставил праведного судью предстать перед своим создателем.

— Он был судьей? — Это произвело на меня сильное впечатление.

— Верховного суда. Тяжелое бремя.

— Ты думаешь, что он был моим отцом? — напрямик спросила я.

— Понятия не имею. Я не могу поклясться даже в том, что являюсь отцом двух собственных детей.

Я изумленно заморгала и откинулась на спинку стула. — А вот и мой клиент. Я посмотрела на дверь, в которую только что вошел высокий седовласый мужчина. Его с энтузиазмом встретили две модно одетые девушки. Судя по тому, с какой любовью девицы смотрели на его морщинистое лицо, они могли быть его дочерьми. Но в таком случае его должны были арестовать, поскольку он с жаром принялся ласкать их обнаженные ляжки.

— Так их две? — спросила я Джерри.

— А еще говорят, что мужское либидо угасает с возрастом. — Джерри быстро щелкнул тем, что издали напоминало зажигалку. — Улыбнитесь, вас снимают для журнала «Кандид камера»! — Он злобно усмехнулся. — Проклятый старый ублюдок!

Я не смогла противиться искушению и решила наведаться по адресу, данному мне Джерри. Только взгляну и уеду, пообещала я себе, дожидаясь автобуса, который должен был довезти меня до Хейни-роуд, где проживала миссис Бичем.

Отсюда было не так уж далеко до пригорода, где я однажды провела все утро, тщетно пытаясь найти себе квартиру. Но едва вы приближались к зеленому, усаженному деревьями району Фоксрок, то сразу понимали, что это совсем другой мир. Дома здесь были потрясающие. Солидные, просторные, с огромными участками, защищенными от любопытных глаз высокими заборами. Именно в таком месте и должен был жить судья Верховного суда. Или его вдова.

Пришлось напомнить себе, что она может и не быть моей матерью. В конце концов, какие у меня доказательства? Ну да, есть свидетельство о рождении с ее именем и фамилией в графе «мать», но я тридцать лет верила в подлинность документа, где в этой графе значилось совсем другое имя…

Сейчас мне требовалось только одно: свидетельство очевидца. Я хотела, чтобы миссис Клара Бичем признала меня. Причем отнюдь не ждала, что она прижмет меня к груди и скажет, что все эти годы помнила обо мне. Но я хотела, чтобы она признала меня своей дочерью — по крайней мере с глазу на глаз. Мне нужно было услышать это из ее собственных уст.

Только Клара Бичем могла сказать мне, кто я такая. Кем был мой отец. Она могла оказаться единственным человеком на свете, который знал об этом. Кроме того, она могла знать, почему моим родителям пришлось подделать свидетельство о рождении. Почему двое законопослушных людей средних лет решились на такое мошенничество.

Но если говорить честно, то больше всего мне хотелось узнать, почему она от меня отказалась. И называла меня фибромой.

Стремясь удостовериться, что все поняла правильно, я взяла медицинский словарь и проверила, что означает это слово. Там было написано, что это «доброкачественная опухоль мышечных и волокнистых тканей, обычно развивающаяся на стенке матки». Это могло выбить из колеи кого угодно. Даже человека, помешанного на своей родословной.

После этого моя обида на родителей уменьшилась как минимум вдвое. Они могли подделать мою метрику, могли скрывать от меня имена настоящих родителей, но делали это из любви ко мне. Они относились ко мне куда лучше, чем я того заслуживала. Особенно Берни. Она всегда подбадривала меня, когда я вешала нос. И считала, что мне все по плечу.

Берни Макхью никогда не могла простить себе, что родилась и провела детство в центре Дублина еще до того, как этот район стал считаться фешенебельным. Весь остаток жизни она посвятила тому, чтобы искупить этот недочет, и соблюдала правила этикета так тщательно, что каждый, у кого была голова на плечах, видел подделку за милю. Незадолго до смерти Берни призналась мне, что обратила внимание на моего отца только потому, что он был членом закрытого теннисного клуба. Когда она узнала, что его приняли в этот клуб исключительно за заслуги отца, который ухаживал за кортами, было слишком поздно. К тому времени они уже купили спальный гарнитур.

Ее вера в меня не знала границ. Берни без конца поощряла и хвалила меня. Особенно за мой блестящий интеллект, как она это называла. Несмотря на то, что мои школьные отметки этого не подтверждали. Я отличалась успехами в математике, но все остальные предметы мне не давались. Впрочем, Берни всегда знала причину моих удручающе низких баллов.

— Ох уж эти учителя! Энни, ты слишком умна для них.

Не сказав ни слова ни моему вечно озабоченному отцу, ни мне, она перевела меня в другую школу, которая была отделена от нас как географической, так и финансовой пропастью.

— Да, конечно, это далековато, придется поездить, но там она сумеет найти себе ровню. Кроме того, там преподают только монахини! — заявила она, пытаясь развеять страхи моего отца (для которых он имел все основания).

— Что ж, Берни, будь по-твоему, — кивнул Фрэнк, как делал всегда, когда она принимала необычное решение. Мой отец был очень уступчивым человеком. Впрочем, это был совсем не мой отец.

Я стояла у чугунных ворот роскошной резиденции Бичемов и чувствовала, что смелость стремительно покидает меня. Слово «страх» не могло точно охарактеризовать мои ощущения. Скорее то был смертельный ужас. А вдруг они спустят на меня собаку? Или даже собак? Парочку ротвейлеров и кровожадного эльзасца? Люди, которые живут в таких домах, защищают свои владения столь рьяно, что это доходит до психоза. По крайней мере так говорили последние дублинские слухи.

А вдруг Бичемы примут меня за воровку? Это вполне возможно. Джерри, у которого был большой опыт в таких делах, советовал приближаться к дому осторожно.

— Энни, не лезь напролом. Это было бы ошибкой. Советую тебе не торопиться. Как говорится, тише едешь, дальше будешь. — Но он и должен был говорить так, правда? В конце концов, оплата у него была повременная. Именно этим и объяснялась его психология «поспешай медленно».

Лично мне больше нравится другая тактика: раз, и в дамки. Глядя на внушительное здание, я думала о том, что иногда приходится надеяться только на стремительный штурм. Стоит промедлить, и момент будет упущен. Придется ждать еще тридцать лет, чтобы набраться храбрости. А тогда будет слишком поздно. Для всех заинтересованных лиц.