Викинг - Маршалл Эдисон - Страница 21

— Ты не совсем права. Ты чужеземка, и тебе не понять души викинга. Я и сам понимаю ее лишь умом, а не сердцем. Ты подстрекаешь меня овладеть Морганой, и если я хочу найти тому причину, я не должен забывать о твоей главной страсти: доставив мне этим удовольствие, ты бы сделала меня своим должником. Но какую выгоду ты хотела получить еще? Помнится, ты сказала, что Родри с готовностью заплатит выкуп. Ты думаешь, Меера, что получив несколько тайных посланий от Морганы, скажем, вместе с фризскими торговцами, он сможет заплатить больше?

— Я думала, что со временем он поймет, что другого выхода нет.

Хастингс насмешливо фыркнул:

— Ты думала, что, побыв несколько месяцев моей любовницей, глядя в упор на мое лицо и получая тысячи поцелуев и нежностей, она станет отправлять отцу все более красноречивые послания?

— В крайнем случае, я могла бы подделать парочку.

— Это замечательный план, жаль только, что он не сработает. Во-первых, Родри — храбрый король и не подчинится грубому варвару. Во-вторых, Моргана вряд ли попросит его сделать такое, и, боюсь, не потому что полюбит меня, а потому что предпочтет смерть. Спроси-ка ее, Оге, и поглядим.

— Моргана, сейчас или потом — неважно, будешь ты наложницей Хастингса или нет — ты попросишь своего отца Родри заплатить ту цену, которую назначит за тебя Рагнар?

Ее нога слегка коснулась моей.

— Если цена не очень велика, а я останусь девственницей, он заплатит без моих просьб, — ответила девушка, прямо глядя на Хастингса. — Само собой, он узнает, как со мной обращались. Но если варвар сделает то, что задумал, мой отец не станет платить за обесчещенную дочь. И он поймет, что все мои послания — подделка.

Мое сердце бешено колотилось, но я обратился к Хастингсу спокойным голосом.

— Я не очень понял. Спрошу-ка еще, — затем, глядя в глаза Моргане: — Я хочу помочь тебе бежать.

Она так сильно двинула меня в голень, что я на миг запнулся.

— И помогу, если смогу, — продолжал я, — но особых шансов нет. И я прошу, не призывай своего христианского Бога, чтобы он не помешал мне.

— Я не буду тебя проклинать, если ты об этом. Нам нельзя ругаться.

Я пересказал ответ Морганы на вопрос Хастингса ровным голосом, хотя в ушах звенело, а перед глазами плыли круги. Еще недавно она сидела за столом своего отца, а теперь ее место было занято. Она произнесла это, едва разжимая губы, пухленькие алые губки, и если бы я мог поцеловать их, я бы счел себя равным богам. Один добровольный поцелуй был бы достойной наградой славному подвигу, а за один поцелуй любви я согласился бы переплыть Ядовитое море против северного ветра. Я бы не испугался отправиться в Хель. Чтобы помочь, я протянул бы ей руку и в эти врата царства мертвых. И если бы валькирия уносила меня из кровавой битвы на белом своем коне, я бы бросил ее и вернулся бы к Моргане. Однажды я слышал песню валькирии высоко в небе, дикую и странную, когда она мчалась на какое-то поле битвы, залитое по колено кровью, или возвращалась с бледным обескровленным героем, выбранном ею.

Я мечтал, что когда-нибудь он заберет меня, после достойной смерти. Моя уснувшая душа услышит хор прекраснее любого сна, еще не ведая, что именно меня и моих павших товарищей унесут в небо прекрасноволосые всадницы. Валькирия, я отвергну мечту и отправлюсь в Хель на берег Пожирателя Трупов, если черноволосая девушка поведет меня туда.

— Видишь, ты ошиблась в своих расчетах, — спокойно сказал Хастингс Меере, — но ты права, я хочу ее без особых причин. Теперь я знаю ее характер и хочу ее еще больше. Ненависть и отвращение тоже могут возбудить страсть, и притом очень сильную. Ты думаешь, что мне нужна шлюха? Которая будет смотреть на мое «девичье личико» и позволит мне прикасаться к ней? Гляди хорошенько, Меера, наблюдай за лицом Морганы.

Хастингс поднялся и зашел за спинку кресла Морганы, и запустил руку в вырез ее платья. Материя натянулась, и я заметил, как напряглось и приготовилось к броску тело ее служанки Берты. В это мгновение раздался быстрый голос Морганы:

— Сидеть спокойно. Молчать. Не двигаться.

Я понял, что она обращается не только к Берте, но и ко мне. Затем она повернула голову и с быстротой рыси вонзила зубы глубоко в его руку.

Так что посмотреть стоило как раз на лицо Хастингса.

Оно покрылось смертельной бледностью, и на несколько мгновений все застыли. Затем Хастингс стал поднимать руку вверх. Но ему не удавалось разомкнуть челюсти девушки. Лишь голова Морганы отгибалась назад, и она была похожа на прекрасного морского вампира. Думаю, Хастингс поднял бы ее и вместе с креслом… Но когда он выгнул ее слишком сильно, Моргане пришлось разжать челюсти, и она отерла кровь со своих губ.

— Почему ты не ударил ее? — спросила Меера. Глаза ее метали молнии.

— Если ты еще раз так скажешь, я ударю тебя. Ты внимательно смотрела, как я и просил?

Меера произнесла имя, которое я раньше не слышал, что-то вроде «Эли».

— Ты обратила внимание, что ее кожа покрылась мурашками? — продолжал Хастингс. — Но ее не вырвало. Ты видела ужас на ее лице, но вместо того, чтобы упасть в обморок, она сопротивлялась. Заметь, Меера, мои шрамы здесь ни при чем. Они лишь выделяют меня. Пока соколица не нанесла их мне по команде Оге, никто не знал, что я за человек, да и я сам еще не был тем, кем мне суждено было стать. Чего-то не хватало злу в моей душе. Большинство лиц отражают характер их владельцев. Теперь моей душе придется сравняться с лицом. — Он взмахнул рукой, чтобы стряхнуть заливавшую ее кровь.

— Это не мысли норманна, — промурлыкала Меера. — В Италии есть люди, читающие старые пергаменты, вот они могли бы так думать.

— Убирайся в Хель со своими трусливыми падуанцами! Они ничего не делают, а лишь пялятся в тарелки, когда приходит пора еды. Теперь мой черед возглавить викингов в походах. И я не могу подарить мою любовь девчонке, которая смотрит без страха в мое лицо. Когда я коснулся ее в первый раз, она встретила меня зубами и ногтями, но будет ли так всегда? Вот для чего еще стоит жить, а не только для покорения Европы!

Он остановился, его глаза расширились:

— Боги!

— Что с тобой? — испугалась Меера.

— Неужели я окажусь в долгу перед моей матерью Эдит? Я знаю, что она не упала без чувств, когда Рагнар обнял ее, и, умирая, она призывала своего христианского Бога, но сопротивлялась ли она Рагнару всю жизнь? Надеюсь, что так, клянусь Девятью Рунами. Я бы больше верил в себя, если бы знал, что во мне бушует неукротимое пламя ее души. Тогда посмотрим, Моргана Уэльская, что произойдет, если мой огонь будет сражаться с твоим! Вот это будет забавой, достойной богов!

— Мне перевести ей это? — услышал я свой собственный голос.

— Она уже это знает. Возможно, она даже догадывается, что ей суждено стать матерью величайшего повелителя Европы — основателя новой династии! Меера, я подожду возвращения Рагнара до середины лета. Если он вернется до срока, я обменяю на пленницу свою долю добычи. А если он не успеет, то просто возьму Моргану себе. Все равно мы окончим с ним дело миром. Не считает ведь Рагнар, что его сын терпеливее улитки?

— Ты превосходишь Рагнара, — воскликнула Меера.

— Это покажет время, а пока не обойтись без его помощи. Оге, скажи Моргане, что в ночь перед серединой лета я возьму ее в жены. Если она предпочитает христианский обряд перед тем, как мы разожжем костры Бальдра, то у меня найдется священник среди христианских рабов.

И я рассказал ей все это, а что оставалось делать? Я пытался смягчить слова, но смысл не становился от этого лучше. Мое лицо пылало, словно маяк, а громоподобные удары сердца, казалось, разносились по всему залу.

Я спасу тебя, Моргана. Я, Оге, когда-то бывший рабом, а до этого часа последним воином Одина, теперь стану твоим защитником, хитрым, неутомимым, с несгибаемой волей. Разве осмелится какой-нибудь ярл противостоять мне? Пусть только посмеет бросить мне вызов. Этот день назначен судьбой, чтобы я познал себя. Ради этого Стрела Одина связала свою жизнь с моей. Ради этого я убил Брата Рагнара и разорвал ошейник раба, ради этого я взывал к Одину в ледяном тумане.