Эволюция личности - Чиксентмихайи Михайи - Страница 59

Домашние предметы

Если личные вещи — это в первую очередь средства защиты, создающие некую символическую броню, оберегающую нас от внешних опасностей, то у домашних предметов иная функция. Они в большей степени скрыты от посторонних глаз и, по-видимому, предназначены скорее для того, чтобы упорядочивать и прояснять представление человека о собственной личности, чем для того, чтобы производить впечатление на других.

Самой важной частью дома в Риме, Китае и многих других культурах был «красный угол» с изображениями предков. Живой представитель рода обретал идентичность и смысл жизни благодаря связи с ушедшими предками, о которых напоминали маски, статуэтки и другие зримые символы ежедневного поклонения. Значение индивида вне вечно обновляющегося рода, воплощающего собой жизнь как таковую, было невелико. Там, куда христианство привнесло идею всемирной семьи, управляемой Богом-Отцом, место древних родовых тотемов заняли иконы. Именно они стали символическим центром дома: к ним люди обращались в поисках самоидентификации и подтверждения своей личности.

Большинство современных людей создают в своих домах символическую среду, наполненную образами, которые напоминают им о том, кем они были, подтверждают, кто они сейчас, и намекают на то, кем они хотели бы стать в будущем. Однако сегодня мы не используем готовые, освященные культурной традицией образы, столь распространенные в прошлом. Нам приходится конструировать собственное видение личности преимущественно на основе нашего прошлого опыта. При этом зримые образы предков и семейных корней пока еще сохраняют свое значение даже в самых современных домах. Однако их ценность определяется личным восприятием, а не общепринятым культурным кодом.

Проводя исследование среди более чем 300 членов 82 семей из Чикаго и его пригородов{154}, мы обнаружили широкое разнообразие предметов, представляющих яркие стороны личности своих владельцев. Например, в качестве важных факторов, определяющих личность, люди чаще всего упоминали мебель, стереоустановки, книги и музыкальные инструменты. Один человек питал особую привязанность к креслу в гостиной, практичный и экономичный дизайн которого прекрасно отражал личные ценности хозяина. Его жена обожала старое мягкое кресло с откидной спинкой и подставкой для ног — ведь именно в нем она кормила грудью своих детей. Их сын предпочитал третье кресло, поскольку, прыгая на нем, как на батуте, он чувствовал себя свободным. Каждому из членов семьи эти реальные предметы напоминали о важном аспекте его личности.

Для современных американцев, как и в древних культурах, важнейшим личностным параметром остается отношение к своей родне, выражающееся в домашних символах. Память о предках и родителях сохраняется прежде всего благодаря полученной в наследство посуде и мебели. Кроме того, об отцах больше напоминают картины, а о матерях — статуэтки. Чаще всего люди отмечают важность фотографий, которые напоминают им о детях, внуках или семье в целом. Для бабушек и дедушек фотографии — это самые ценные вещи в доме (37 % респондентов). Их упоминает каждый шестой родитель (22 %). Однако среди представителей младшего поколения о фотографиях говорят лишь 10 % (15-я по частоте упоминания категория). Для остальных респондентов-подростков (45 %) главные предметы в доме — стереоустановки.

Еще один аспект личности, символически представленный домашней обстановкой, — это идеалы живущего там человека. Чаще всего это книги (27 % случаев), растения (12 %) и музыкальные инструменты (7 %). Но также это могут быть пара старых альпинистских ботинок, призовой кубок или дневник, который человек вел в старшей школе.

Наши ценности, верования и даже ощущение личной целостности постоянно подвергаются ударам извне. И каждый день, возвращаясь домой, люди не только восстанавливают там свои физические силы, но и, взаимодействуя с предметами, несущими образ желаемой личности, укрепляют и восстанавливают свою идентичность.

Коллективные образы

Иной набор образов вступает в действие, когда люди встречаются в общественных местах, чтобы создать или заново определить свою коллективную идентичность. От первых неуклюжих танцев у костра наших человекоподобных предков до невообразимых церемоний открытия и закрытия последних Олимпийских игр, транслировавшихся по телевидению на весь мир, мы стремимся символически выразить нашу связь с другими людьми и с таинственными силами космоса. Это, по большей части, слуховые и кинестетические, а не визуальные образы. Например, ритмичные племенные танцы или ритуальная гуделка австралийских аборигенов чуринга{155}, звук которой символизирует всемогущую духовную силу. По словам Дюркгейма, она «считается одной из самых сакральных вещей, самым важным предметом религиозного культа». Или трубы молимо{156}, с помощью которых африканские пигмеи из лесов Итури пробуждают священные деревья, когда племени угрожает опасность. Во всех этих случаях — как и в столь любимых нами в юности рок-концертах — звук обволакивает каждого человека и порождает в его душе ощущение причастности к единой могущественной группе. Возможно, без таких коллективных переживаний мы чувствовали бы себя совсем одинокими и беззащитными.

Очень древний инструмент, визуально связывающий людей со сверхъестественными силами, — это церемониальные маски{157}, обычно представляющие богов, героев или духов предков и служащие главными средствами групповой самоидентификации. Для хопи[20], как и для представителей племен Новой Гвинеи, ношение маски — один из самых распространенных способов превратиться из ничтожного смертного в некое могущественное, важное существо. Хорошо описывает трансцендентальную функцию масок Монти:

«С психологической точки зрения происхождение маски можно объяснить атавистическим стремлением человека убежать от самого себя, дабы обогатить свой опыт иными существованиями (очевидно, что это желание невозможно удовлетворить на физическом уровне) и стать сильнее, отождествляясь с космическими, божественными или демоническими силами, какими бы они ни были. Это стремление выйти за пределы ограничений, налагаемых на человека жесткими рамками его индивидуального существования и циклом рождения-смерти, которые не позволяют сознательно выбирать “экзистенциальные приключения”».

Дописьменные культуры создавали и более абстрактные коллективные образы различных сил, в чье существование они верили. В Австралии среди священных предметов племени арунта{158}, символизировавших сущностную мощь клана, была нуртурья — пучок прутьев или копий, который устанавливали в центре деревни во время проведения ритуалов. У римлян тот же символ означал право государства наказывать нарушителей закона. Гражданских чиновников в Древнем Риме окружали ликторы, несшие пучки березовых или вязовых прутьев, перетянутые красными шнурами. Везде, где появлялись эти фасции — символ коллективной власти, недовольные затихали в благоговении перед ним. От фасций в 1919 году получила свое название фашистская партия Муссолини, что также отразилось в ее лозунге L’unione fa la forza[21]: легко сломать каждый прут в отдельности, но когда они вместе — невозможно. Универсальность этого символа «силы в единстве» подтверждает тот факт, что его можно увидеть и на трибуне Палаты представителей США.

Коллективные религиозные символы также обозначают власть, только не светскую, а духовную. Как заметил Генри Адамс, великие средневековые соборы были гигантскими кладезями психической энергии{159}, чем-то вроде больших электротурбин столетней давности. Их современные аналоги — ядерные реакторы, суперколлайдеры и космические центры. Они трансформируют необходимые для их создания человеческие усилия во внушающие священный ужас образы таинственной силы, которые, в свою очередь, повышают самооценку тех, кто с ними отождествляется.