Амори - Дюма Александр - Страница 42

Выехав из Парижа, я почувствовал, что не смогу уехать, не сказав последнее «прощай» Мадлен. И, сделав круг по внешним бульварам, через два часа я был в Виль-Давре.

Вы знаете, что кладбище окружено низкой стеной. Я не хотел, чтобы кто-нибудь узнал о моем приезде, и, не желая просить ключ от калитки у привратника, я перелез через стену.

Была половина девятого вечера, уже стемнело. Я бесшумно пошел вперед, радуясь мраку, скрывавшему меня от глаз чужих, и безлюдию, которое позволяло мне сосредоточиться.

Но, приблизившись к могиле, я увидел там склонившуюся фигуру. Я подошел ближе и узнал господина д'Авриньи. Глухое раздражение овладело мной. Этот человек оспаривает у меня свою дочь даже после ее смерти! Когда она была жива, он постоянно находился рядом. Теперь она умерла, а он по-прежнему не разлучен с ней.

Я прислонился к кипарису, решив подождать, пока он уйдет.

Он стоял на коленях, припав к земле, почти касаясь ее губами. Он тихо говорил:

— Мадлен, если правда, что нечто остается от нас после смерти, что душа живет дольше тела, что милосердное Провидение разрешает мертвым приходить к живым, приходи ко мне в любой час дня и ночи. Умоляю тебя являться ко мне так часто, как ты сможешь. Ибо до того часа, когда я приду к тебе, Мадлен, я буду ждать тебя постоянно.

Этот человек опережал меня во всем. Именно об этом я хотел ее молить.

Господин д'Авриньи добавил еще несколько таких слов, поднялся и, к моему большому удивлению, направился ко мне. Оказывается, он меня увидел и узнал.

— Амори, — сказал он, — я оставляю вас наедине с Мадлен, так как я понимаю тот эгоизм и ту ревность, которые заставляют вас ждать моего ухода, чтобы преклонить колени на нашей могиле.

Кроме того, вы уезжаете, а я остаюсь. Я приду на могилу завтра, послезавтра и в последующие дни.

Мы увидимся с вами после вашего возвращения. Прощайте, Амори.

Послав рукой последний поцелуй Мадлен, он медленно удалился, не ожидая моего ответа, и исчез за углом стены.

Едва я остался один, я бросился на камни перед могилой и повторил просьбу господина д'Авриньи, но не его спокойным и покорным голосом, а прерывая свои мольбы словами отчаяния.

Мне стало легче. Мне было необходимо выплеснуть свои чувства. И сейчас, вспоминая, мне хочется плакать, так что я не знаю, как вы будете читать это письмо, каждая строка его смочена моими слезами.

Я не знаю, сколько времени я там пробыл. Я мог бы оставаться всю ночь, если бы кучер не поднялся на стену и не позвал меня.

Я отломил ветку с розового куста, посаженного на ее могиле, и ушел, целуя эти цветы, в каждом из которых чувствовалось ее дыхание».

XXXVIII

ДНЕВНИК ГОСПОДИНА Д'АВРИНЬИ

«Ах, Антуанетта, каким ангелом была Мадлен!

Я прождал ее всю ночь, весь день и еще ночь. Она не пришла.

К счастью, я могу прийти к ней.»

Амори — Антуанетте

«Остенде, 20 сентября.

Я в Остенде.

Ей было восемь лет, а мне двенадцать. Мы жили в Виль-Давре. Однажды мы придумали план, одна мысль о котором заставляла биться наши сердца. Мы решили пойти тайком одни через лес в Глатиньи, чтобы купить у известного нам садовника цветы для дня рождения доктора.

Помните ли вы Мадлен в восемь лет?

Это был настоящий херувим: белокожая, пухленькая, с розовыми щечками, с прекрасными кудрявыми белокурыми волосами. Ей не хватало только крылышек.

О, дорогая и любимая Мадлен!

План был очень серьезный и притягательный, невозможно было удержаться, и накануне праздника, воспользовавшись хорошей погодой и отсутствием господина д'Авриньи, уехавшего на день в Париж, мы сделали вид, что играем, выскользнули из сада в парк и через калитку в лес.

Там мы остановились с бьющимся сердцем, испугавшись собственной смелости.

Я немного знал дорогу, потому что мы проезжали по ней всей семьей. Мадлен тоже бывала здесь раньше, но она была тогда занята бабочками, птичками и цветами. Тем не менее мы храбро вошли в лес, и я, гордый, как король, моей ответственностью, предложил руку Мадлен, которая уже начинала раскаиваться в задуманном. Мы оба были слишком самолюбивы, чтобы отступать, и пошли в Глатиньи, руководствуясь указаниями на столбах.

Я припоминаю, что дорога нам показалась довольно долгой, что косулю мы приняли за волка, а трех крестьян — за разбойников. Когда мы убедились, что волк не нападает, а разбойники спокойно идут своей дорогой, мужество вернулось к нам, шаги стали тверже, и через час мы уже добрались до Глатиньи.

Первым делом мы спросили, где живет садовник.

Нам указали его дом в конце маленькой улочки. Мы вошли во двор и увидели замечательные клумбы. Среди высоких георгинов стоял старый и почтенный человек. Он, улыбаясь, смотрел на нас и спросил, что нам нужно.

— Нам нужны цветы, — сказал я, выходя вперед. — А вот деньги, — продолжал я, важно показывая две монеты по пять франков, наш общий капитал.

Мадлен немного отстала, смутившись и покраснев.

— Вы хотите купить цветов на все эти деньги? — заговорил садовник.

— Да, — сказала Мадлен, — и самые красивые, если можно. Мы хотим поздравить с днем рождения моего отца, доктора д'Авриньи.

— О! Если это для доктора д'Авриньи, — сказал садовник, — то нужны самые красивые. Вы правы, детки. Выбирайте сами на клумбах. Я еще открою оранжерею и. помимо нескольких редких и изысканных цветов, которые я вам подберу, вы сможете взять все, какие хотите.

— Все, какие мы хотим! — закричал я, хлопая в ладоши.

— Все, все? — спросила Мадлен.

— Все, какие вы сможете унести, детки.

— Берегитесь, мы очень сильные.

— Но отсюда до Виль-Давре далеко.

Мы больше не слушали, мы бегали вокруг грядок, выбирая цветы. Мы соревновались, кто найдет самые красивые. Садовник шел за нами. Пчелы и бабочки, наверное, испугались, что им ничего не останется.

Потом послышались восклицания:

— А этот можно сорвать?

— Конечно.

— А этот?

— Разумеется.

— А вот этот?

— Да.

— А вот еще один цветок чудесной красоты! Его нельзя сорвать?

— Держите.

Наша радость была велика. Еще бы! Мы собрали не букеты, а целые охапки цветов.

— Сумеете ли вы донести все это? — сказал садовник.

— Сумеем! Сумеем! — закричали мы, беря свои цветы.

— И вам позволяют одним ходить через лес? — спросил садовник.

— Конечно, — гордо сказал я, — всем известно, что я знаю дорогу.

— Вы не хотите, чтобы я вас проводил?

— Нет, нет!

— Ну что ж, друзья мои, доброго пути и скажите доктору, что эти цветы от садовника из Глатиньи, дочь которого он спас.

Вы понимаете, Антуанетта, доктор спас дочь садовника, чужую ему, и не смог спасти свою!

Одно опасение сжимало наши сердца. Вдруг наше отсутствие уже заметили! Вдруг господин д'Авриньи вернулся и спрашивает о нас!.. Сбор цветов занял, по меньшей мере, два часа. Значит, прошло уже три часа после нашего ухода.

В своей растерянности я заметил, на наше несчастье, тропинку, которая, как мне казалось, должна была вдвое сократить путь. Мадлен храбро последовала за мной. Она уже успокоилась и не боялась волков и разбойников. Впрочем, вы знаете, Антуанетта, что она полностью полагалась на меня.

Мы пошли по этой тропинке, она вывела нас к другой, затем на перекресток и наконец привела в настоящий лабиринт дорожек, очень милых, но пустынных. Через час ходьбы я должен был признаться, что я заблудился и не знаю, где мы находимся и в какую сторону идти.

Мадлен заплакала.

Судите сами о моем отчаянии, дорогая Антуанетта. Уже, наверное, был час обеда, потому что мы очень проголодались, наши огромные букеты стали тяжелее.

Я думал о Поле и Виргинии[82], неосторожных детях, заблудившихся, как мы, но им помог Доминго и его собака. Правда, рощи Виль-Давре менее безлюдны, чем леса центральной Франции. Но вы понимаете, что мы не могли знать разницу между ними.