Алая нить - Риверс Франсин - Страница 43

Сердце куда-то провалилось, будто в темную пустоту желудка.

— Прости, Сьерра. Я…

— Кто она, Алекс?

Он отвел взгляд в сторону, вздохнул. Встал, как-то беспокойно зашагал, наконец, остановился у туалетного столика.

— Какое это имеет значение?

— Я бы хотела узнать новость от тебя, прежде чем услышу ее от других.

Алекс засунул руки в карманы, напомнив ей о том вечере, когда Рой Лаббек передал ему письмо от ее матери. Потрудился ли он вообще прочитать его?

— Элизабет.

— Элизабет? — Сердце Сьерры бешено застучало. — Элизабет Лонгфорд? — слабеющим голосом произнесла она и вдруг с ужасающей ясностью поняла все. — Женщина из Коннектикута?

— Да.

— Та, которая окончила колледж Уэллсли?

— Да.

Алекс сказал, что она не понимает его. О, как же он ошибался, как ошибался! Она знала его лучше, чем он себя. В эту самую минуту она так хорошо понимала его, будто видела насквозь. Словно с него содрали телесную оболочку и оставили его душу обнаженной.

— Ты в конце концов поймал удачу за хвост, не так ли? Взял крутой подъем? — мягко произнесла Сьерра, ощущая такую невыносимую боль в душе, о какой она раньше и не подозревала.

Алекс медленно повернулся и посмотрел на нее. Сьерра увидела всю гамму промелькнувших в лице ее мужа чувств. Шок. Боль. Ярость. Она знала, что слова ее попали в точку. Он со всей очевидностью понял смысл сказанного ею. Сын бедного рабочего, который никогда не чувствовал себя достаточно прочно и уверенно, наконец получил ценный трофей. Красивая, хорошо образованная, изысканная Элизабет Лонгфорд. Возможно, он так и не понял, что она всегда знала об этой его незащищенности и любила его таким, несмотря ни на что. Безусловно, она никогда не предполагала, что сможет так вот швырнуть ему все это в лицо. Однако она никогда не ожидала и предательства с его стороны — измены.

— Bruja[28], — процедил он.

— А ты, Алекс, кто? Изменник и лгун.

Будь Алекс мужчиной другого склада, он непременно ударил бы ее. Она видела, как у него чешутся руки. И она почти хотела этого. Может, тогда ее оставила бы эта страшная боль. И, может даже, она порадовалась бы его уходу. Не страдала бы. Не было бы ощущения, что из ее груди заживо вырывают сердце. Заглядывая мужу в глаза, Сьерра не заметила и намека на чуткость или сожаление. Она увидела мужчину, решительно настроенного получить свободу, жаждущего уйти.

— Представление подошло к концу. Фарс под названием «брак» окончен! — злобно выпалил он.

Боль сковала тело Сьерры, она уже почти не могла дышать. Слишком хорошо она знала Алехандро Луиса Мадрида. Даже если она попытается извиниться, ничего не выйдет. Она уже совершила необдуманный поступок — выдала его секрет. Даже если она будет умолять его, это ни к чему не приведет. Никогда он ей не простит. Каждая капелька его горячей испанской крови будет отчаянно сопротивляться.

— Для меня ничего не кончено, Алекс. И никогда не кончится.

Он пересек комнату, открыл дверь.

— А это уже твои проблемы, — бросил он и вышел.

Сегодня вернулся Лукас.

Если бы я могла пожелать кому-нибудь смерти, то пожелала бы ему. Он был дурным семенем, насколько я помню, а вырос задиристым и вероломным.

Лукас подъехал прямо к дому на хорошей лошадке, одетый в хорошую одежду и заявил, что дом принадлежит ему. Я ответила, что он вор и врун. Он расхохотался и ответил, что это не имеет ровно никакого значения. А вот что важно, так это то, что он первенец отца, а я вообще лишена каких-либо прав на наследство. И у него есть письмо от Хайрама Райнхольца в доказательство.

И тут он нагло и без тени стыда заявил: «Но поскольку Джеймс так неплохо поработал на ферме, я буду великодушным и позволю вам остаться на правах дольщиков. А ежели тебе не нравится такое условие, Мэри Кэтрин, можешь катиться прямо в преисподнюю».

Джеймс сказал, что не будет воевать с Лукасом из-за земли. Неважно, что я говорила, он не слушал. Эта земля — мой дом. Я родилась в этом доме. Джеймс пролил на этой земле больше пота, чем Лукас. И теперь эта паршивая овца, мой братец, появляется после стольких лет и говорит, что ферма принадлежит ему. Без драки не отдам.

Джеймс говорит, нет. Он говорит, мы едем в Орегон.

Сегодня Лукас приехал в дом не один, с ним были женщина и мужчина. Все они сидели в повозке. Я встала на крыльце с ружьем, но Джеймс отобрал его у меня раньше, чем я смогла застрелить своего братца. Лукас привел этого мужчину прямо в мой дом. Этого тип теребил свою шляпу в руках и не мог смотреть мне в глаза.

Мне не стало легче оттого, что ему стыдно отбирать у меня дом. Лукас сказал, что у него договор с этим человеком. Этот мужчина будет работать на земле и делиться прибылью.

Я пишу это в коровнике при свете свечи, так как меня вытолкали из моего собственного дома и мой муж помог в этом. Я сплю на соломе с моими детками. Где спит Джеймс, я не знаю и не очень-то интересуюсь.

Тетя Марта приняла нас с распростертыми объятиями. Как и Бетси с Кловисом. Я не пролила ни единой слезинки, пока не увидела их, а теперь не могу остановиться.

Долгим же было путешествие сюда из дома на фермерской повозке. Не в милях дело. Дети всю дорогу мучили вопросами, когда же мы приедем в Галену. Джеймс нервничал. Если ему так тяжки были эти два дня пути, как же он собирается выдержать путешествие в две тысячи миль по прериям, где полно индейцев?

Он сказал: «Ты увидишь, что я прав, сразу же по приезде в Орегон, Мэри Кэтрин».

Я не ответила и даже не посмотрела на него.

Напрасно я надеялась, что к тому времени, как мы доберемся сюда, он выкинет эту мысль из головы. Я надеялась, он увидит, что я права, развернет повозку, и мы поедем обратно и отвоюем то, что принадлежит нам.

Но Джеймс упорно стоял на своем. Такой же упрямый, каким был папа. Он сразу понесся на рынок и продал нашу повозку, потратив часть выручки, чтобы купить билеты на пароход. Говорит, мы начнем наш путь по реке Миссисипи в конце этой недели и завершим водную часть пути на перевалочном пункте Индепенденс.

Я сказала: «Прощай, Джеймс Фарр. Было приятно познакомиться с тобой».

Он сказал: «Ты едешь со мной, даже если мне придется связать тебя по рукам и ногам и волочить на себе!» Я сказала ему, что именно это ему и придется сделать. Так что он ушел из дома и так напился, что Кловису пришлось сходить за ним. Бедный старый Кловис, он тащил домой Джеймса, который повис у него на плече, как мешок с зерном. Я сказала Кловису, что он может скинуть его в подпол и оставить его там вместе с картошкой. Я не хочу видеть его рядом с собой в постели.

Я надеюсь, что Кловис так и сделал.

Я почти и не вижу эту страницу из-за слез. Как это вообще возможно — ненавидеть мужчину, которого так любишь?

Тетя Марта говорит, что на все воля Божья. В таком случае мне есть о чем поспорить с Богом. Хотя вряд ли Он будет слушать. Да и вряд ли Он вообще когда-нибудь меня слушал.

Мы с тетей Мартой весь день сидели, говорили и плакали. Я спросила и ее, могу ли я с детьми остаться у нее жить, когда Джеймс поедет в Орегон. И она сказала, нет… Она сказала, что не может встать между мужчиной и его женой. Она сказала, что Господь соединил нас, и она не будет помогать разрушить этот союз. Так что мне никуда не деться от Джеймса Эддисона Фарра и его мечтаний об Орегоне.

Мне следовало выйти замуж за Томаса Атвуда Хоутона.

Тетя Марта купила мне сундук. Джеймс решил купить все необходимое прямо в Индепенденсе. Так что пока у меня есть только аптечка, в которую я положила хинин, настойку опия, виски, нашатырь от укусов змей и лимонную кислоту для лечения цинги, и еще книги, грифельные дощечки, мел и чернила в изобилии. Я не хочу, чтобы мои дети росли невеждами, как их отец. Дамы из швейного сообщества снабдили меня лоскутками всех расцветок и мыслимых узоров, так что в один прекрасный день я сама смогу сшить лоскутное одеяло. Я подобрала крепкие холщовые нитки, большие иглы, воск, пуговицы, целый лист с булавками и два наперстка и уложила все это в красивую коробочку из-под конфет, подаренных мне давным-давно Томасом.