Алая нить - Риверс Франсин - Страница 36

Пробегая по мощеной камнем дорожке, Сьерра ужаснулась состоянию сада. Даже зимой мама всегда очищала его от сорняков, аккуратно прочесывала граблями и все содержала в исключительном порядке. А сейчас он был откровенно запущен.

В дальнем конце сада Сьерра нашла несколько голубых цветов. Она присела на корточки, выбрала два стебля с превосходными бутонами и срезала их. Когда она вернулась в родительскую спальню на верхнем этаже, то увидела, что мама держит в руках пульт управления. Она подняла изголовье своей кровати еще выше на фут, сделав свой обзор шире.

Что чувствует мама при виде жалкого, заброшенного сада внизу?

— Спасибо, родная. — Марианна слегка дотронулась до нежных лепестков кончиками пальцев. Беспокойно зашевелилась, лицо исказила боль. — Меня всегда занимало, как Бог сотворил сад и поместил туда человека, — с трудом, растягивая слова, проговорила она. — Все, что Он сотворил, от ила на дне морском и до небес, все Он создал для нас, для нашего удовольствия. Как гиацинты, вишневые деревья и солнечное сияние. Красоту, надежду, свет.

Надежда, подумала Сьерра. О какой надежде может идти речь, если раковые клетки неуклонно наступают, как армия озлобленных мстителей, и разрушают тело ее матери, подтачивают ее силы? Где же эта надежда, если смерть так близка и неминуема?

Сьерра поправила кислородную трубку.

— Так лучше? — спросила она, нежно касаясь лица матери.

— Замечательно, дорогая.

Ночами, лежа на раскладушке, которую она поставила рядом с кроватью матери, Сьерра прислушивалась к ее дыханию. И считала секунды. Раз. Два. Три. Четыре. Пять. На счете шесть ее собственное сердце замирало. Семь. Вот опять забилось быстрее. Восемь. Девять. Иногда десять. Наконец мама делала очередной драгоценный вдох, и Сьерра могла расслабиться на какое-то время, прежде чем начать все сначала.

— Весна наступает, — заговорила снова Марианна, не отрывая взгляд от окна. — Сад всегда такой красивый.

Все, что Сьерра могла увидеть, это сорняки да жиденькие побеги на нескольких необработанных розовых кустах. Опавшие осенью березовые листья не попали на этот раз под зубья грабель и лежали тяжелым черным одеялом поверх некошеной лужайки.

Все годы, проведенные их семьей в этом прекрасном доме, именно мама ухаживала за садом, обрезала розы, следила за формой кустов и деревьев. Именно мама была тем садовником, который рыхлил землю, подкармливал ее удобрениями, сажал семена и ухаживал за молодыми побегами. Именно мама так подбирала растения, чтобы они цвели круглый год и наполняли дворик обилием ярких красок.

Сьерра помнила часы, проведенные с матерью во дворе под лучами солнца, когда она играла со своим маленьким железным ведерком и лопаточкой, а мама в это время выпалывала сорняки и нездоровые ростки и отщипывала отжившие свой век головки цветов. Она помнила даже день, когда мама посадила вьющийся дикий виноград и осторожно подвязывала зеленые завитки усиков к решетке. Теперь растение разрослось и покрыло всю заднюю стену дома.

Без мамы здесь все одичает, зарастет, погибнет.

Облака надвинулись на солнце, отбрасывая тени на дворик.

— Надеюсь, дождя больше не будет, — тихо произнесла Сьерра.

— Солнечная погода не может стоять вечно, в противном случае цветы погибнут из-за недостатка влаги.

Даже сейчас, страдая от боли, находясь на смертном одре, мама во всем видела что-то хорошее. Сьерра почувствовала жжение в глазах, в горле запершило от сдерживаемых слез. Она приложила руку к груди в отчаянном желании снять тяжесть душевной скорби, которая все усиливалась и нести которую с каждым днем становилось все труднее. Она задыхалась. Если так невыносимо больно час за часом наблюдать угасание жизни мамы, как жить дальше, когда ее не станет?

— Сьерра, — тихо позвала Марианна.

Увидев беспомощное движение ослабевшей руки, Сьерра встрепенулась:

— Что, мама? Тебе неудобно? Может, принести что-нибудь?

— Сядь, родная, — попросила мама.

Сьерра повиновалась и попыталась улыбнуться, нежно взяла ее руку в свои ладони.

— Я хочу, чтобы ты для меня кое-что сделала, — тихо продолжила мама.

— Что, мама? Что я могу сделать?

— Дай мне уйти.

У Сьерры перехватило дыхание. Ей пришлось плотно сомкнуть губы, чтобы не закричать. Она призвала всю свою волю, но глаза наполнились слезами.

— Я люблю тебя, — выдавила она судорожно.

Сьерра склонилась, положила голову на грудь матери и заплакала.

Марианна провела рукой по волосам дочери, и рука ее застыла, обессилев.

— Я тоже тебя люблю. Ты всегда была для меня Божьим благословением.

— Как бы мне хотелось вернуться назад в детство, я сидела бы во дворе в погожий солнечный денек, а ты в это время работала бы в саду.

Рука матери задрожала от слабости.

— Каждый период нашей жизни драгоценен, Сьерра. Даже этот. Дверь не захлопнется передо мной. Она открывается, и с каждым моим вздохом все шире.

— Но тебе же очень больно.

Мать снова погладила ее и ласково заговорила:

— Ш-ш-ш. Не плачь, родная. Я хочу, чтобы ты запомнила: все от Бога, и любящим Бога, призванным по Его изволению, все содействует ко благу[18].

Сьерра выучила эти слова еще в детстве, когда ходила в воскресную школу. Мама помогала ей заучивать их наизусть, пока они возились в саду. Но в этих словах не было никакого смысла. Что хорошего может быть в страдании? Разве не предполагается, что Бог должен исцелять тех, кто верует? Ее мать истинно верующая. Она никогда не сомневалась. Так где же Бог? Сьерре хотелось схватить мать за руку и просить, умолять ее бороться за жизнь, не сдаваться, но Сьерра знала, что не сможет произнести эти слова вслух, это лишь увеличило бы и без того тяжкий груз боли. Даже сама мысль о просьбе терпеть дольше была слишком эгоистичной.

Сердце ее наполнилось тоской. Что она будет делать без мамы? Потеря отца была очень тяжелой, но мама всегда была ее советчиком, наставницей. Сколько раз она прибегала к помощи матери? Сколько раз мама преодолевала вместе с ней всевозможные трудности? И сколько раз мягко и ненавязчиво указывала ей более высокие цели, выводила ее на правильную дорогу?

Сьерра прислушалась к биению материнского сердца. Никто в мире не знал ее так хорошо и не любил ее так сильно, как мать. Даже Алекс, ее супруг. Губы Сьерры сжались. Да Алекс даже не соизволил позвонить в течение трех последних дней, самых тяжелых дней в ее жизни.

— О, мама, мне будет так не хватать тебя, — еле выговаривая слова, прошептала Сьерра. Как же ей хотелось лечь рядом с матерью и умереть! Жизнь казалась просто невыносимой, а будущее таким безрадостным.

Мать медленно провела рукой по волосам Сьерры.

— Только Господь знает намерения, какие имеет о тебе, Сьерра, намерения во благо, а не на зло, чтобы дать тебе будущность и надежду[19]. — Голос матери был таким слабым, таким усталым. — Ты помнишь эти слова?

— Да, — покорно сказала Сьерра. И эти слова мама сотни раз, без устали повторяла ей, но и в них Сьерра не видела смысла. Ее родители — вот кто заботился о ней. Потом Алекс. А Бог — никогда.

— Не забывай их, родная. Когда ты придешь к Богу, ты поймешь, что я всегда рядом с тобой, в твоем сердце.

Сьерра решила, что мать заснула. Она все так же слышала медленное, ровное биение ее сердца и все так же полулежала на кровати, склонив голову ей на грудь, находя успокоение в ее близости, тепле ее тела. Вконец обессиленная, Сьерра легла рядом с матерью, обняла ее и уснула.

Она проснулась, когда с работы пришел Майк. Он подошел к кровати.

— Дыхание у нее изменилось. — Выражение лица Майка было мрачным. — Руки совсем холодные.

Сьерра заметила еще кое-что. В пакете с выводной трубкой из мочевого пузыря уровень жидкости не менялся в течение многих часов. Зато изменился цвет кожи.

Она позвонила в хоспис, откуда тотчас прислали медсестру. Сьерра узнала ее, но не могла припомнить имени. Мама бы вспомнила. Мама всегда всех помнила по имени. Она многое знала о людях, интересовалась их семьями, работой. Разными мелочами. Очень личными, порой.