Ванесса - Арсан Эммануэль - Страница 1

Эммануэль Арсан

Ванесса

Часть I

ОБЪЯСНЕНИЕ ИЕРОГЛИФОВ

Глава первая

ПРИЧИНА ИЗГНАНИЯ

Хат-ан-Шо — так назывался в Древнем Египте дворец, построенный на песке. Дворец на песке… Дворец песка… Дворец в Египте… Дворец… Верблюд на песке… Платон… Песчаная равнина… Песок…

Сквозь дремоту Гвидо рассматривал силуэт груди стюардессы, четко вырисовывавшийся на фоне ярко освещенного иллюминатора. Ее золотистые волосы с красноватым отливом напоминали ему пхент — двойную корону царей Древнего Египта. Изгиб рук девушки, уверенно держащей поднос, показался ему похожим на предпоследний иероглиф с той дощечки, где упоминается Маат Ка Ре Хатшепсутхнем Амон.

Еще со студенческих лет Гвидо испытывал сильный и не вполне объяснимый интерес к этой мудрой и загадочной царице, решительно изменившей порядки, которые царили в Египте периода правления XVIII династии. Ее брат и супруг, придя к власти после нее, безуспешно пытался уничтожить все ее изображения. Приказал даже стереть ее имя с фиванских колонн, обелисков и храмов, построенных ею. Но, несмотря на столь жестокие гонения, легенда о могуществе Хатшепсут все-таки достигла ушей Гвидо, и, что самое странное, ему, Гвидо, накануне отъезда из Милана с помощью одного из поручителей его компании удалось обнаружить следы былого величия царицы.

А здорово все-таки, когда тебя вспоминают спустя тридцать пять веков после смерти!

«В любом случае, — подумалось Гвидо, — пусть лучше сомневаются, жил ли ты на самом деле, чем совсем забудут! Интересно, удастся ли мне так долго издеваться над смертью и водить ее за нос? Моя жизнь запрограммирована в компьютерах, но знают ли эти электронные архивариусы, как законсервировать особенности моего имени, такого короткого и такого распространенного, на три с половиной тысячи лет?»

…Обнаженная рабыня склонилась перед могущественной повелительницей. У нее в руках яшмовый кубок, из которого невольница должна пригубить, прежде чем передать напиток госпоже. Она обязана также погрузить в жидкость свои малиновые соски. Властительница Верхнего и Нижнего Египта молча посмотрела на нежное лоно рабыни и коснулась ее колена…

…Колено стюардессы, склонившейся над Гвидо с бокалом шампанского и закусками, плотно прижалось к его бедру. Колоннам ее бедер явно было тесно в узкой фиолетовой юбке. Широко открытые глаза рассеянно смотрели вдаль, не выдавая ни чувств, ни желаний — взгляд античного виночерпия.

Гвидо пригубил шампанского и откинул голову на мягкое изголовье. Перед его мысленным взором то появлялись, то снова исчезали смутные образы женщин, существующие как бы вне времени и пространства, распадающиеся на отдельные клетки, сверкающие молекулы и теплые атомы. Все расплывалось перед его глазами, превращаясь в какие-то черточки и точки, как на экране испорченного телевизора…

А что если вся компьютерная программа не сработает? Ни машины, ни эти безликие управляющие, которые отправили Гвидо в неизвестность, не испытают от этого ни малейшего неудобства. Зато он обратится в ничто.

Он попробовал забавляться, жонглируя за закрытыми веками комбинациями цветных точек, составляя из них различные картины вроде тех, что выходят из-под кисти художников-пуантилистов. Гвидо снова открыл глаза, уже не думая о своем положении и дальнейших перспективах. В конце концов, его акции котируются достаточно высоко! Он широко улыбнулся стюардессе, колено которой все еще прижималось к его бедру. Не обращая внимания на остальных пассажиров, Гвидо погладил бедро девушки и почувствовал, какая у нее нежная прохладная кожа. Стюардесса ни словом, ни жестом не выразила своей реакции.

Чересчур тесная юбка не давала руке Гвидо продвинуться еще выше…

— В мои времена, — промолвила повелительница Двух Царств, — рабыни ничем не прикрывали свои округлые ягодицы. Кошки были священны. Я сделала культ богини-кошки государственной религией. А если я из каприза приказывала одной из своих подданных одеться, она должна была драпировать бедра в прозрачную ткань, которая не скрывала ее прелестей и не затрудняла доступ к ним.

Стюардесса, наклонившаяся за опустевшим подносом, словно прочитав мысли Гвидо, прижала руки к его животу.

— О, Джулия! — вздохнул Гвидо. Сейчас она еще спит среди простыней, пропахших любовью, такая же обессиленная, как и он. И так же, как и он сам, готовая начать все сначала. Такая же одинокая… Надолго ли?

Гвидо готов был побиться об заклад, что одиночество Джулии окончится раньше, чем он вернется! Быть может, она уже нетерпеливо просматривает список кандидатов. Он не терзался сомнениями по поводу того, кто из них окажется первым и насколько серьезной будет конкуренция. Мудрость его нанимателей и легкомысленное отношение к собственной жизни избавляли Гвидо от подобных проблем.

Проплывающий внизу ландшафт из голубого превратился в коричневый, а потом из розовато-лилового — в брынзовый. Стали видны высокие пальмы, окруженные тонкими цилиндрическими шпилями из камня и кирпича.

«Небоскребы веры! Впрочем, скорее вавилонские башни легковерия», — подумал Гвидо и стал готовиться к выходу.

Такси свернуло с ведущей из аэропорта дороги на белые проспекты каирских пригородов и покатило по берегу грязного Нила, осторожно лавируя в сонной толпе.

Гвидо почувствовал удивительный аромат эвкалипта, смешанный с гораздо более привычным запахом пыли.

После жалобного, словно крик умирающего, скрипа колес на поворотах и арабской велеречивости водителя, на которую приходилось отвечать молчаливыми кивками, Гвидо испытал явное облегчение, увидев наконец вывеску гостиницы. В любом «Хилтоне» он чувствовал себя как дома.

Впрочем, проникающий даже сквозь закрытые окна песок, который Гвидо увидел на подоконнике своего номера, неожиданно расстроил его. Мельчайшие, невидимые в мрачной комнате песчинки каким-то образом ухитрялись заполнять все пространство. Гвидо уже чувствовал их у себя под ногтями и в открытых чемоданах.

Зеркало и все остальные полированные поверхности тоже были усеяны сверкающими, как бриллианты, песчинками. Временами очередной неистовый порыв ветра проносился над городом, заволакивая тучами песка изобилующий куполами и минаретами пейзаж, в остальное время прозрачный и четкий, словно нарисованная на окне картина.

Несмотря на включенные кондиционеры, у Гвидо пересохло во рту и в носу, легкие болели.

— Это хамсин, сухой ветер пустыни, — объяснил официант, поставив перед вновь прибывшим заказанное им прохладительное. И добавил не то вежливо, не то снисходительно: — Обычно иностранцам бывает трудно привыкнуть к здешнему воздуху. — Я необычный иностранец, — улыбнулся Гвидо.

А в это время на другом конце огромного города на меховом ковре, расстеленном под окном, проснулась Ванесса.

— Вот так-то, — задумчиво сказала она, — мне уже двадцать семь, три в кубе. Мидж еще спала рядом с ней, свернувшись в клубок, словно маленький ручной леопард. Ванесса склонилась над подругой, пытаясь догадаться, что заставляет ее улыбаться во сне. В эту ночь ноги Ванессы впервые скользнули между нежными бедрами Мидж, и ее восхитительные сладкие губы слегка приоткрылись…

Ванесса привела в порядок свои каштановые волосы, зачесав их, как всегда, назад.

Потом скользнула за портьеры и распахнула окно. Улица Юсуфа Мустафы, казалось, застыла в сонном оцепенении, несмотря на порывистый знойный ветер, полировавший мелкими песчинками фасады домов, покрывая их коричневым налетом. Как всегда после ночного веселья, у Ванессы ужасно болела голова.

Все еще обнаженная, она стала накрывать на стол к завтраку — в том углу квартиры, который сама выбрала для этой цели.