Заклятье древних Маори - Марш Найо - Страница 31

— Верно, — произнёс он, приблизившись к Саймону. — Вот как описал бы их Великий сыщик. Неясные отпечатки, оставленные обутыми ногами. Два самых чётких расположены под углом около тридцати градусов друг к другу. Расстояние между внутренними сторонами каблуков составляет около полудюйма. Между большими пальцами — примерно десять дюймов. Эти отпечатки оставлены в сырой глине, а сохранились под дождём благодаря нависающему футах в трех выступу утёса.

— Здо-орово! — восхитился Саймон. — Чётко сработано. Может, ещё попробуете?

— Обе подошвы и оба каблука подбиты гвоздями. Носки отпечатались глубже пяток. Правая нога: четыре гвоздика в каблуке, шесть — в подошве. Левая: три в каблуке, шесть в подошве. Ergo, один гвоздик он потерял.

— Кто потерял?

— Он. Эрго — это значит «следовательно», по латыни.

— Ха! Так, а можете вы описать его? Похож ли он на Квестинга? Стоит ли он например, держа пятки вместе, а носки врозь? Больше опирается на носки? Словом, говорите что угодно — котелок у вас здорово варит.

— Гм, ну что ж — во-первых, он был карлик.

— Что!

— Этот выступ нависает над плато на высоте всего в три фута. Как же он мог стоять под ним?

— Ох, чёрт возьми!

— Не огорчайся, — засмеялся Дайкон, — он мог сидеть на корточках. По другим следам видно, как он пристраивался.

— Точно! Значит он сидел на корточках. И довольно долго.

Дайкон вдруг почувствовал, как в нём просыпается следопыт. Он посмотрел налево. Высокий отрог скрывал от его глаз Гарпун и гавань, но утёс, притаившись на котором вёл наблюдение Саймон, был виден как на ладони.

— Если встать на самый краешек, видны даже камни, по которым я карабкался, — сказал Саймон. — Вот посмотрите.

— Спасибо, я верю тебе на слово.

— Ух ты, отсюда видна даже подводная песчаная отмель. Так, должно быть, и с самолёта видно. Эх, скорей бы меня призвали!

Саймон застыл на краю обрыва. Высокий и крепкий, с расправленными плечами. Лёгкий бриз ерошил его волосы. Волнующее зрелище, невольно подумалось Дайкону. Художники давно уловили, какое величие приобретает любая фигура, изображённая на большой высоте на фоне моря и неба. Дайкон снял очки и в очередной раз протёр стекла. Силуэт Саймона тут же расплылся.

— Завидую я тебе, — произнёс Дайкон.

— Мне? Это ещё почему?

— Ты имеешь законное право на встречу с опасностью. И ты им воспользуешься. Мне же суждено только штаны в тылу протирать. Я ведь слепой как крот.

— Да, не повезло. Хотя считается, что эта война никого не обойдёт.

— Тоже верно.

— Помогите уличить этого подонка Квестинга. Вот и вам будет дело.

— Наверно, — произнёс Дайкон, уже пожалев о своей мимолётной слабости. — Так что мы порешили? Что Квестинг в четверг вечером забрался сюда в кованых башмаках и сигналил подводной лодке о том, что в гавани Гарпуна загружается корабль? Кстати, ты способен представить Квестинга в кованых башмаках?

— Он уже три месяца не слезает с пика. За это время и он научился бы уму-разуму.

— Придётся осмотреть всю его обувь. Может, попробовать зарисовать эти отпечатки? Или, хотя бы, запомнить?

— А что — отличная мысль! Профессионалы-то должны снимать гипсовые слепки. Я про это читал.

— Кого ты имеешь в виду? — спросил Дайкон. — Полицейских? Военных? А есть в Новой Зеландии хоть что-то вроде нашей секретной службы? В чем дело?

Саймон внезапно вскрикнул, и карандаш Дайкона, вырвавшись из пальцев, царапнул рисунок.

— Есть тут один малый из Скотленд-ярда. Крупная шишка. В городской газете тиснули про него статейку неделю или две назад. Если верить этим писакам, его прислали сюда ловить шпионов, а дядя Джеймс даже сказал, что нужно засадить в тюрягу дасужих репортёров — чтобы военные тайны не выдавали. Вот кто нам нужен! Хочешь добиться результата — ступай к начальству!

— Как его зовут? — спросил Дайкон.

— Вот в том-то и загвоздка, — сокрушённо поскрёб макушку Саймон. — Совсем из головы вылетело.

III

Барбара и Гаунт не стали подниматься на пик. Они лишь проводили взглядом Саймона и Дайкона, которые карабкались по тропе, цепляясь за изгородь, а время от времени — скользя на короткой траве и зыбкой почве.

— При одной лишь мысли о восхождении, нога начинает ныть как безумная, — признался Гаунт. — Может, прогуляемся лучше к морю и выкурим по сигаретке? Что за дурацкая затея — забраться в поднебесье, чтобы пялиться на тонущий корабль! Нельзя уж и затонуть спокойно. По-моему, это сродни тому, чтобы наблюдать, как казнят твоего друга. Слава Богу, экипаж удалось спасти. Вы со мной согласны?

Барбара охотно согласилась — да кто бы на её месте не согласился, когда актёр говорил таким располагающим, проникновенным и дружеским тоном. Впервые за все время они остались вдвоём.

Актёр с девушкой спустились на берег. Гаунт растянулся на песке с молодецкой удалью, которая бы изрядно разозлила его секретаря. Барбара опустилась рядом с ним на колени, подставив лицо свежему бризу.

— По-моему, вам стоит всегда зачёсывать волосы назад, — произнёс Гаунт. — Это вам очень идёт.

— Вот так? — Барбара поднесла руки к волосам. Её лёгкое хлопчатобумажное платье, обдуваемое ветром, обтягивало фигурку девушки так, словно насквозь промокло под дождём. Перехватив взгляд Барбары, Гаунт быстро оторвал взгляд от её груди и посмотрел на её волосы.

— Да, так гораздо лучше. Никаких завитушек и прочей ерунды. Просто и красиво.

— Вы приказываете? — улыбнулась Барбара.

Одно удовольствие — говорить с ней.

— Прошу.

— Лицо у меня слишком худое.

— Именно в таком лице и ощущается истинная красота. Я даже как-то раз сказал Дайкону, что вы… Впрочем, не буду вас смущать — это дурно. Все из-за того, — закончил свою тираду Гаунт в излюбленной им манере Рочестера, — что я не привык скрывать свои мысли или кривить душой. Вас это не обижает?

— Нет, — промолвила Барбара, вдруг растерявшись.

Гаунт поневоле подумал, что уже целую вечность не общался с такой простодушной и застенчивой девушкой. Жеманных и издёрганных или нарочито скромных юных особ — хоть пруд пруди; но вот девушку, которая краснела и даже не отворачивалась из опасения, что Гаунт сочтёт это дурным тоном, он встречал едва ли не впервые. Будь она всегда такой, цены бы ей не было. Пожалуй, ему нужно и впредь придерживаться с ней той же линии поведения. Гаунт принялся рассказывать Барбаре о себе.

Девушка была очарована. Актёр разговаривал с ней столь доверительно и проникновенно, словно она обладала каким-то особым даром сопереживания и сочувствия. Он рассказал, как ещё будучи школьником, читал монолог «Канун дня святого Криспиана» из «Генриха V», начав декламировать скучным и монотонным голосом — который он ей тут же с охотой и продемонстрировал, — а затем с ним вдруг что-то произошло. В голове зазвенел страстный голос и, к неимоверному изумлению учителя литературы (Гаунт передразнил и его) и остальных учеников, монолог прозвучал необычайно выразительно и почти без запинки.

— И вот тогда, — добавил Гаунт, — я и понял, что должен читать и играть Шекспира. Я воспринимал эти строки как бы со стороны, словно читал их кто-то другой:

Над их головами пронзительно вопили чайки, на берег набегали бирюзовые волны, рассыпаясь мелким бисером, но для Барбары все это казалось лишь волнующим аккомпанементом к чарующим строкам Великого Барда.

— И это все? — жадно спросила она.

— Ну что ты! Самое главное — дальше. — Гаунт взял девушку за руку. — Ты будешь моим кузеном Уэстморлендом. Слушай же, мой кузен, и внемли.