Где живут счастливые? - Сухинина Наталия Евгеньевна - Страница 6

— Понимаешь, сынок, этоведь так давно написано. Тогда отношения между людьми были определёнными,примитивными, если хочешь: враг - это враг, друг - это друг. Врага сокрушай,друга люби. А сейчас нет той однозначности. Помнишь, у Высоцкого: и не друг ине враг, а так... Время сейчас ломаное. Тяжело разобраться, прав человек илинет. Да разве нам судить? Нам надо стараться жить по совести. А это значит, неогорчать никого, даже тех, кто тебе неприятен или нелюб. Потерпи. Учисьтерпению. Сколько ещё в твоей жизни пенелоп таких будет.

И опять мамины словауспокоили. И опять он раскрыл Шекспира и выучил весь монолог Гамлета. Только быПенелопа его вызвала!

...На Майе Львовне былстрогий серый костюм с малиновым шарфом, завязанным бантом. Она вошла в класскак-то скорбно-торжественно, с высоко поднятой головой.

-  Вчера, вернувшисьдомой после школы, я обнаружила, что у меня из кошелька пропало десять тысяч,моя месячная зарплата. В вашем классе у меня был последний урок. Имейтемужество сказать, кто украл у меня деньги.

Класс молчал. МайяЛьвовна выдержала паузу, а потом, покрывшись румянцем, выкрикнула в лицоподросткам:

— Да знаете, кто вы? Вы,вы... ничтожества, и родители ваши такие же! Может, они и подучили вас залезтьв кошелёк к учительнице? Знаете, что я вам сделаю за это? Да я на вас порчунаведу, да я вас всех... прокляну!

Слово «прокляну»метнулось в классе чёрной стрелой, сорвавшейся с натянутой донельзя звенящейтетивы. И даже те, кто не понимал его зловещего смысла, съёжились и опустилиглаза. Слово это накрыло собой всё сказанное ранее. И те слова — ранние, ругательные,обидные, грубые — измельчали в одночасье и превратились в жалкую кучку мусора.А это распласталось над классом, зависло грозовой тучей, от которой потемнело вглазах и застучало в висках ощущением боли и неминуемой беды. Сам не зная,зачем он это делает, Антон Капустин выпалил:

— Майя Львовна,успокойтесь. Мы вам деньги соберём, Мы попросим родителей, они не откажут.Успокойтесь!

— Значит, мнеуспокоиться? — учительница иронично оглядела Антона. — Значит, ты всё берёшь насебя? Раз так, то... ты украл эти деньги. Я это знала с самого начала, но яхотела, хотела, чтобы ты сам сознался. А ты весь класс впутываешь. Трус!

Антон беспомощно ивиновато оглянулся на затаившихся ребят. Потом двумя прыжками подскочил кучительнице:

— Да вы гадина, - сказалон тихо. - Правильно сделал муж, что бросил вас! Гадина, гадина, гадина! -забился он в истерическом душераздирающем крике.

Две недели Антон неходил в школу. Осунувшаяся мама принесла Майе Львовне конверт, в котором лежалодесять тысяч. Майя Львовна отдёрнула от него руку:

— Не надо мне вашихденег. А мальчик будет отвечать по закону, не выгораживайте.

Действительно, черезнесколько дней принесли повестку в суд. В тоненькой папочке «Дело» белелединстнениый пока документ «Заявление потерпевшей». «Я обратила внимание, чтоученик девятого класса «В» Антон Капустин сидел на перемене на подоконникерядом С МОИМ СТОЛОМ. Рядом были ещё ученики, но моё подозрение надает именно наКапустина, как на дерзкого, невоспитанного, способного на любой неблаговидныйпоступок». Первое, что бросилось в глаза, когда я читала заявление потерпевшей,- красивый почерк, крупный, с лёгким наклоном, с кокетливой петелькой у буквы«р».

Мальчик, выучившийназубок монолог Гамлета, не верящий в гороскопы, любящий маму и очень уважающийдедушку-физика, в один миг превратился в подозреваемого, возможногопреступника. Кровь холодеет от этих слов. Но всё-таки больше холодеет она отслова учительницы, брошенного детям - «прокляну». Смертельный яд - словопроклятия. Не зря испокон веков слова этого боялись - несло оно в себестрашный, разрушительный заряд не одному поколению. И если рождался в семьеинвалид или бесноватый, или по-чёрному ломала человека жизнь, говорили на Русишёпотом и со страхом: «Никак проклятие искорёжило их род, никак проклятие...»

Когда поведали мне этуисторию, я содрогнулась и от другого. Прокатившись по семейным, под уютнымиабажурами вечерам, эта история, это слово, брошенное сразу почти тридцатимальчикам и девочкам, никого особенно не взволновало. Поганый Пенелопин языкзнали многие родители. Но, как говорят, собака лает, а караван идёт... Караванидёт к выпускному вечеру, после которого «свобода нас примет радостно увхода...» И пропади они тогда пропадом, эти пенелопы, вместе взятые. Но ведьсказаны страшные слова.

— А что мы сделаем? —горячится мама одноклассницы Антона. - Она же всё может. Она может до экзаменане допустить, вопрос задать на засыпку...

Да она проклясть может,она может обвинить ребёнка в преступлении! И если она может это, разве неерунда допуск к экзаменам или хитроумный вопрос? И если она уже сделала самоестрашное, чего теперь-то бояться?

Вечный гамлетовскийвопрос решился родителями в пользу варианта «не быть ». А ведь смолчать напроклятие - это значит, подставить своих детей почти что под пулемётнуюочередь. Или с первых шагов по взрослой жизни заставить их ползти по болотнойжиже, утираться от плевков. Прогибаться в подобострастном реверансе. Это значитдаже самое страшное - вообще не жить. Не жить, а только бояться - вопросика назасыпку, ошибок в диктанте, не совсем желательной строчки в характеристике. Внеадекватности оценок происходящего психиатры усматривают серьёзноенеблагополучие в здоровье. Здесь же неадекватность налицо. Не усмотрев ничегоособенного в самом страшном из существующих в мире слов, родители испугалисьПенелопиного неправедного гнева на экзаменах по литературе. Они даже необсудили это ЧП в девятом «В» все вместе, не попытались прикрыть детей своимиширокими родительскими спинами. Вот ведь парадокс. Балуем своих чад, лелеем,нежим, когда совсем это им не на пользу. Оберегаем в пустяках, в ничего нестоящих жизненных катаклизмах. А грянула беда...

Несколько раз Антонавызывали на допросы. Нахохлившись, садился он на краешек стула и «давалпоказания»: не брал, не знаю, не видел... Следом за ним здесь побывали всемальчики из их класса. Девочки оказались вне подозрения. Следователь призналсямне, что очень жалел ребят, а Пенелопе, мягко говоря, не симпатизировал.

-  Ну что привязалась кмальцам, — сокрушался он доверительно. - Были бы деньги приличные, а то десятьтысяч. Сыр-бор из-за пустяка, в общем-то....

Конечно, мелковато этодело для маститого следователя. И явным подарком для него оказался неожиданныйпоступок Майи Львовны: она забрала вдруг своё заявление. Почему? «Ошибочкаполучилась, - обрадованно сообщил следователь. - Она, рохля старая, засунулакуда-то деньги, а потом нашла

-  А ребята об этомзнают?

-  Я им не говорил... -уклончиво ответил следователь.

Ясно, не его это былодело.

И не о Пенелопе сейчасречь. С ней, по-моему, всё ясно. Злоба, переполняющая сосуд души, обязательнообрекает душу на погибель. А что может быть страшнее?

История эта сама по себеничего сверхъестественного не содержит. Но она будет назидательна лишь в томслучае, если мы вглядимся в наших детей и разделим с ними их тяжёлый крестсуществования в нынешнем мире, в котором со времён Гамлета всё так перепутано итак размыто. Но, как во времена Гамлета, так и в наши, остаются вечными двевеликие силы. Одна созидающая — любовь. Другая разрушающая — ненависть. И какодну надо беречь и холить, чтобы она созидала, так и против другой надовосставать всем миром, чтобы не смела разрушать.

В СВОЁМ ОТЕЧЕСТВЕ ПРОРОК

Этой встречи я ждаланесколько лет. Мы выехали из Самары пораньше, потому что не знали точно дороги.Но за несколько километров до деревни Утёвка сердце мое стало сильно колотитьсяи комом к горлу подступило волнение. Вот сейчас, уже совсем скоро... Чувствую.Знаю. Жду. «Утёвка» - читаю на дорожном указателе.

Село УтёвкаНефтегорского района, маленькое, глубинное, древнее село, затерявшееся средитаких же сёл в Самарской губернии. Долго петляли мои пути-дороги, пока непривели сюда. Ещё минута, и я буду не таясь плакать у могилы под небольшимузорчатым крестом почти у самой стены Троицкого храма. Здравствуй, ГригорийЖуравлёв, человек, давно и прочно занявший в моей душе особое место.