Селафиила - Протоиерей (Торик) Александр Борисович - Страница 4

Падалредкий крупный снег, небо было беспросветно серым, Машенька сдерживалапытающиеся вырваться из груди рыданья.

—Господи! Иисусе Христе! Сыне Божий! Помилуй нас, грешных! Матушка Божия!Пресвятая Богородице! Верни нам нашего таточку живым!…

Отецвернулся домой через месяц.

Живым.

Военныечиновники всё-таки разобрались с незаконным призывом Машенькиного отца,которого за взятку спровадил на войну сельский староста вместо своего старшегосына.

Староступосадили в острог. Его старшего сына забрали на войну.

АНикита через месяц после своего возвращения умер от лихорадки, подхваченной имна пересыльном пункте.

ГЛАВА 3

Предрассветнаятемнота заполняла храм, только две лампадки, у образов Спасителя и Богоматери,да свеча в руках читавшего полунощницу инока светились золотыми звездочками втаинственном, как необъятная Вселенная, пространстве храма.

Чтецчитал неторопливо, благоговейно, чётко выговаривая слова; немногочисленнаябратия обители, рассредоточившись по высоким креслам-стасидиям, недавноустроенным наподобие афонских — по всему периметру храма, углубилась вмолитвенное делание.

Ввоздухе веяло тонкое благоухание ладана.

Вуглу, около печки, опершись на свою высохшую оструганную ореховую палочку инизко пригнув голову, неприметно стояла мать Селафиила. Это было её обычноеместо с тех пор, как Владыка благословил её на жительство в этот небольшоймужской монастырь.

Доэтого она около пяти лет прожила в другом, также восстанавливающемся, некогдапрославившемся на всю Россию своими подвижниками, монастыре.

Втом, знаменитом, окружённом вековыми соснами, ставропигиальном монастыре стараясхимонахиня была окружена благоговейным почитанием всей братии во главе с отцомнаместником, негаданно для всех возведённым на эту должность СвятейшимПатриархом взамен принявшего епископство его предшественника, архимандритаЕвгения.

Неделькиза две до тех исторических перемен в обители, когда ещё и в канцелярииПатриархии не был решён вопрос о будущих кадровых перестановках, матьСелафиила, как бы случайно, встретила возвращавшихся с обительского пчельникаотца Евгения с его будущим преемником, игуменом Захарием, в то время этим самымпчельником руководившим. Павши ниц перед не ожидавшими подобного «демарша»монахами, схимница вдруг возгласила:

—Благослови, Преосвященный Владыко, отцу наместнику посошок подарить!

И,встав с колен, вдруг сунула в руки растерявшемуся отцу Захарию свою оструганнуюореховую палочку.

Затемвсплеснула руками, будто обознавшись:

—Ох, простите, отцы святые, совсем слепая бабка ополоумела!

И,бормоча, поковыляла к угловой башенке, где в тесной келейке из двух каморокобитала в ту пору с келейницей Дарьей.

Ставвскоре наместником обители, отец Захарий не забыл того пророческогопредсказания, и, будучи человеком благоговейным и богобоязненным, постаралсяокружить схимницу возможным вниманием и заботой.

Хотясама Селафиила перебираться в новую, просторную, с отдельным туалетом и дажедушевой кабинкой, келью отказалась.

—Свежо там больно, Захарьюшко! — покачала головой она. — Мне в моей норушке всёкак-то прикладистей будет.

Исогласилась взять лишь новый электрический чайник:

—Вот, Дашке моей будет пособие, а то вечно копается со своей плиткой, не можетстарухе вовремя чаю-кофию подать!

Хотявесь монастырь знал, что кроме кипяточка без сахара сама Селафиила ни чаю, никофе, ни какого другого горячего напитка в рот не брала.

Стой самой поры, когда, похоронив любимого таточку, выпросилась у Агафьи вмонастырь на все сороковины, чтобы промолить дорожку таточке сквозь страшныевоздушные мытарства в Небесное, Господа нашего Иисуса Христа, Царство…

Вту пору, военную, напряжённую, обители Матушки Божьей приходилось нелегко.Резко сократились пожертвования благодетелей, тяжелее стало с продуктами,товарами, нужными для армии, чувствовалась нехватка соли, сахара, стольлюбимого русскими людьми чая.

Именнотогда, в душевном порыве, дала Машенька свой первый обет Матушке Божьей:

—Владычице моя, Богородице, Матушка Пречистая! Благослови меня не пить большесладкого чаю, ни другого чего сладкого в жизни сей! Пусть вместо меня сладкобудет таточке моему в Царстве Сына Твоего!

Господи,Иисусе Христе, дай мне силы и помощь Твою, чтобы я смогла всегда выполнять этообещание! А то ведь я — грешница — и сильно чаёк с сахарком вприкуску люблю…

Ачерез пару дней, когда пришла в обитель весть с фронта про двух монахинь наБалканах, закрывшихся в сторожке монастырской и сожжённых турками заживо, но недавших себя обесчестить, из уст девицы Марии, потрясённой этим подвигомпобедившего целомудрия, излился новый обет:

—Матушка Божия! Не хочу иметь жениха земного! Посвящаю себя и чистоту девствасвоего Сыну Твоему!

Господи!Приими обет мой и сохрани меня в целомудрии! Научи меня любить Тебя большевсего на земле, возьми девство мое в жертву Твоей любви! Сподоби меня жизнимонашеской, чтобы служить Тебе Единому и Матушке Твоей! Предаю себя в волюТвою, Господи! Твори со мной милость Твою!

Пролетелисороковины в горячей за таточку молитве, замолкло в сводах соборных эхо «вечнойпамяти», возглашённой на панихиде в сороковой день стареющим архидиаконом.

Подпронизывающим предрождественским ветром, пешком в метель, добралась до домуиззябшая Машенька, надеясь, попрощавшись с Агафьей и ненагляднымибратиками-сестрёнками, возвратиться уже навсегда под своды монастыря.

Вдоме было тепло, пахло каким-то новым запахом. Агафья сидела на кровати в углу,ноги её были укутаны двумя старыми одеялами, глаза ввалились и раскраснелись отслёз. Младшие дети сгрудились на печи, у которой хлопотал неизвестный Машетихий сутулый мужчина, лет тридцати, с небольшой русой бородкой.

—Здравствуй, радость моя, надеждонька наша! — ответила, удерживая прорывающийсяплач, Агафья в ответ на приветствие Маши. — Посетил нас опять Господь,потерпеть новые скорби даёт! Обезножила я, Маша!

—Как, обезножила? — Еще не придя в себя от свиста метели в ушах, растеряласьдевушка.

—Отнялись ножки мои, грешные, уж пятый день, как отнялись! Уездный лекарь был,Константин Афанасьич, говорит — паралич это, не встану я больше! — И онаразразилась рыданьями.

Тихиймужчина, зачерпнув из ведра воды ковшиком, аккуратно наполнил ею кружку иосторожно вложил кружку в руки плачущей мачехи. Когда он повернулся к Машедругим боком, она увидела, что левый глаз его полностью закрывает бельмо.

Маша,не в силах снять тулупчик с валенками, присела прямо на порожек у двери.

Агафья,выпив воды, понемногу успокоилась.

—Дочка, Машенька, красавица моя, — из уст скупой на слово мачехи, зазвучалинепривычно ласковые слова, — ненаглядная! Одна ты наша теперь надежда, пропадёмведь без кормильца! Помилосердствуй о нас!

—Что вы, мамонька, конечно! Я всё-всё сделаю! Господь не оставит нас!

—Уже не оставил, лапочка моя, уже послал нам Ангела своего! Познакомься, этоГригорий Матвеевич, он вдовец, столяр хороший, он совсем вина не пьёт и оченьбогомольный! — тихий мужчина от неловкости склонил голову и теребил бородку,слушая Агафьину речь. — Он, Машенька, готов о нас всех заботиться!

—Спаси его Христос, мамонька! — с трудом осознавая обвалившиеся на неё новости,ответила девушка, — А кем он станет нам, мамонька?

—Мужем твоим, Маша! Он согласен, дочка, на тебе жениться и всех нас какприданное принять, он святой человек, Маша! Благодари его!

—Мужем… — начиная вдруг понимать, задохнулась девушка. И рухнула без чувств вгорячке.

Горячкадлилась более двух недель, несколько раз казалось, что Маша уже не удержится натоненькой ниточке, отделявшей её светлую душу от Вечности. Лекарь КонстантинАфанасьевич разводил руками и кивал в сторону икон:

—Это теперь уже — какова Божья воля! Медицина тут бессильна…

Божьяволя была Машеньке выжить. Тяжелейшая пневмония не смогла одолеть молодойорганизм девушки, подкрепляемый в борьбе за жизнь горячими молитвами всегоперепуганного семейства. Тихий мужчина Григорий Матвеевич отходил отМашенькиного ложа лишь для того, чтобы вновь напитать ледяной водой мгновеннопросыхающие на её пламенеющем челе полотенца, да чтобы наскоро принести изсарая дров, сварить нехитрую похлёбку в чугунке на печи и накормить этойпохлёбкой не перестающую плакать и молиться Агафью и робкую стайку еёсиротинок.