Шторм в Гавани Ветров - Таттл Лиза (Лайза) - Страница 68

– И на том спасибо, – пробормотала Марис.

С’Релла кивнула:

– Потом выступил Доррель. Ты знаешь, как его уважают! И речь он произнес прекрасную – даже чересчур. Сначала упомянул о благородных побуждениях Тайи, о своем сочувствии к ней, но затем подчеркнул, что мы не должны допустить, чтобы эмоции довлели над нами. Поступок Тайи поразил до глубины души сообщество летателей, сказал Доррель. Если Правители перестанут полагаться на нашу честность и беспристрастность, то для чего мы нужны? А если они решат, что мы им не нужны, много ли времени пройдет, прежде чем они силой отберут у нас крылья и наденут их на доверенных людей? Мы не можем противостоять стражникам, сказал он. Мы обязаны вернуть утраченное доверие, а для этого есть только один способ: объявить Тайю вне закона, несмотря на благородство ее побуждений, отдать ее на волю судьбы, как бы сильно мы ей ни сочувствовали. Если мы встанем на защиту Тайи, сказал Доррель, бескрылые истолкуют это превратно, сочтут, что мы оправдываем ее преступление. Мы должны выразить свое осуждение явно и недвусмысленно.

Марис кивнула.

– В этом много правды, – вздохнула она, – каковы бы ни были последствия. Я понимаю, насколько убедительной была его речь.

– Вслед за Доррелем выступали его единомышленники. Тера-кул с Йетьена, старик Аррис с Артелии, женщина с Внешних Островов, Джон с Кульхолла, Тальбот с Большого Шотана – все уважаемые руководители. И все они поддержали Дорреля. Вэл был вне себя, Катинн и Атен кричали, требуя слова, но Кольми даже не смотрел на них. Так продолжалось час за часом, и наконец – меньше чем за минуту – предложение Вэла поставили на голосование и провалили, затем Совет признал Тайю вне закона и оставил ее на милость Правителя Тайоса. Нет, мы не просили его повесить ее. По предложению Джирела со Скални мы даже воззвали к нему не делать этого. Но это была лишь просьба.

– Наш Правитель редко прислушивается к просьбам, – негромко сказал Эван.

– Что было дальше, я не знаю, – продолжала С’Релла, – потому что тут однокрылые покинули Совет.

– Покинули?!

С’Релла кивнула:

– Когда голосование закончилось, Вэл вскочил, и лицо у него было такое… Я даже обрадовалась, что он без оружия, не то он убил бы кого-нибудь! Но он обошелся словами: назвал их глупцами, трусами и кое-чем похуже. На него орали, ругались, некоторые вскочили с мест. Вэл попросил всех своих друзей уйти с ним. Мы с Дайменом еле протолкались к дверям. Летатели – а ведь многих я знала долгие годы – насмехались над нами, вопили такое… Марис, это было ужасно. Дикая злоба…

– Но вам все-таки дали уйти.

– Да. И мы улетели на Северный Аррен, почти все однокрылые. Вэл повел нас на обширную равнину – старое ратное поле, – поднялся на вершину развалившегося укрепления и обратился с призывом держать наш собственный Совет. Там присутствовала четвертая часть всех летателей Гавани Ветров, и мы проголосовали за наложение запрета на Тайос, пусть это и шло вразрез с мнением остальных. Вот почему Катинн прилетел сюда со мной. Мы должны были вместе предупредить Правителя. О решении того Совета ему уже сообщили, но мы с Катинн должны были поставить его в известность о намерении однокрылых. – Она горько усмехнулась. – Он холодно выслушал нас, а потом сказал, что мы и все нам подобные недостойны быть летателями, и он будет только рад, если ни один однокрылый больше не опустится на Тайос. Он обещал показать нам, что думает о нас – о Вэле, обо всех однокрылых. И показал! На закате появились его стражники и отвели нас во двор… – Лицо ее посерело от разом нахлынувших ужасных воспоминаний.

– Ах, С’Релла, – горько вздохнула Марис и взяла подругу за руку. От ее прикосновения С’Релла вздрогнула и вновь зарыдала.

Марис долго не могла уснуть и беспокойно ворочалась в постели. А когда наконец задремала, ее преследовали кошмары – бесконечные полеты, которые обрывались в петле. Она очнулась задолго до рассвета и услышала в отдалении тихую музыку. Эван рядом с ней продолжал спать, уткнувшись носом в пуховую подушку. Марис встала, оделась и вышла из спальни.

Бари, уютно свернувшись калачиком, безмятежно посапывала в своем углу. Спала и С’Релла, укрывшись одеялом с головой. Комната Колля была пуста.

Марис пошла туда, откуда доносились едва слышные аккорды. Колль сидел, прислонившись спиной к стене дома, и в мерцающем свете звезд меланхоличные звуки его гитары дрожали в прохладном предрассветном воздухе.

Марис опустилась рядом на сырую землю.

– Слагаешь новую песню? – спросила она.

– Да. – Колль медленно перебирал струны. – Как ты догадалась?

– Я ведь помню, – ответила она. – Когда мы были детьми, ты часто вставал глухой ночью и выходил из дому, чтобы придумать песню, которую хотел сохранить в тайне.

Колль заставил струны жалобно взвизгнуть и положил гитару.

– Значит, старая привычка сильнее меня, – сказал он. – Но что делать: когда у меня в голове звучит музыка, я не могу спать.

– Ты уже закончил?

– Нет. Думаю назвать песню «Падение Тайи». И строки сложились почти все, но мелодия не получается. Я почти слышу ее, хотя все время по-разному. Она звучит мрачно и трагично – медленная скорбная песня вроде баллады об Ароне и Джени. Но мне кажется, что ей следует быть резче, быстрее, как пульс человека, который захлебывается от бешенства, что она должна пылать, жечь, ранить. Как по-твоему, сестрица? Что мне выбрать? Какое чувство вызывает в тебе падение Тайи – скорбь или гнев?

– И гнев, и скорбь, – ответила Марис. – Тебе это вряд ли поможет, но так я чувствую. И более того: я чувствую себя виноватой, Колль.

Она рассказала брату про Арилана и его спутников и о том, ради чего они приезжали. Колль слушал с сочувствием, а когда она закончила, взял ее за руку. Его пальцы затвердели от мозолей, но прикосновение их было нежным и ласковым.

– Я не знал, – сказал он. – С’Релла мне ничего не говорила.

– Вряд ли она знает, – ответила Марис. – Наверно, Вэл не велел Арилану рассказывать о моем отказе. У Вэла Однокрылого доброе сердце, что бы там о нем ни болтали.

– Ты напрасно себя мучишь, – сказал Колль. – Если бы ты туда и поехала, это мало что изменило бы. Один голос ничего не решает. Совет разделился бы и при тебе, и Тайю все равно повесили бы. Не терзайся из-за того, что от тебя не зависело.

– Возможно, ты прав, – вздохнула Марис, – но все равно мне следовало хотя бы попытаться. Они бы могли прислушаться ко мне – Доррель и его друзья, летатели Штормтауна, Корина, даже Корм. Они же меня знают, а Вэл не способен тронуть их сердца. Вдруг бы мне удалось сплотить летателей, если бы я вела Совет, как просил Вэл?

– Если бы да кабы! – пробормотал Колль. – Ты понапрасну терзаешься.

– Пожалуй, пора перестать себя жалеть, – решительно сказала Марис. – Я боялась, что опять будет больно, и потому не поехала с Ариланом, когда он меня позвал. Трусость – вот что это было.

– Ты не можешь нести ответственность за всех летателей Гавани Ветров, Марис. Подумай прежде о себе и своих нуждах.

– В прошлой жизни, – Марис улыбнулась, – я думала только о себе и изменяла окружавший мир в лучшую для меня сторону. Нет, я, конечно, уверяла себя, что так будет лучше для всех, но мы-то с тобой знаем, что больше нуждалась в этом я сама. Баррион прав, Колль. Я была по-детски наивна и не думала, к чему все это приведет. Я знала только, что хочу летать. Нет, Колль, мне надо было поехать. Ведь ответственность лежит и на мне. Но меня заботила только моя боль, моя жизнь, в то время как нужно было думать о вещах поважнее. Мои руки обагрены кровью Тайи.

Марис подняла ладонь.

Колль схватил ее и сжал жесткими пальцами:

– Чепуха! Я вижу только беспричинное самоедство. Тайи больше нет, и ни к чему эти бессмысленные разговоры. Все кончено. Нельзя мучиться из-за прошлого, как когда-то мне сказал Баррион. Преврати свою муку в песню и подари ее миру.

– Песен я слагать не умею, – сказала Марис. – Летать не могу. Я всегда говорила, что хочу приносить пользу, а сама отвернулась от людей, которые нуждались во мне, и продолжала притворяться, будто стану целителем. Но я не целитель и не летатель. Так кто я? Или что?