Обманчивый блеск мишуры - Марш Найо - Страница 41

— Какая разница?!

— Никакой, конечно. Никакой. Я просто полюбопытствовал.

— Чёрная с белым.

— Выходит, Лапушка, — пробормотал Хилари.

Затем, как выяснилось, Крессида в истерике соскочила с кровати, кинулась к двери, раскрыла её и швырнула в Лапушку подушкой. Кошка опрометью вылетела из комнаты. Крессида, которую всю трясло, захлопнула дверь и вернулась обратно в кровать. Тут что-то стало тереться о её щиколотки.

Она посмотрела вниз, и увидела вторую кошку: полосатую Подлизу.

Крессида снова завопила, на этот раз во весь голос, ринулась в коридор и побежала по галерее, пока не очутилась в не слишком-то пылких объятиях Аллена.

Плотно завернувшись в стёганое одеяло, не реагируя на утешения окончательно растерявшегося Хилари, она нервно трясла головой, стучала зубами и хлопала большими мокрыми глазами, похожими на анютины глазки.

— Прекрасно, — сказал Аллен. — Два вопроса. Как, по-вашему, могли попасть в вашу комнату кошки? Вы оставили дверь открытой, когда заходили к Трой?

Крессида не имела ни малейшего понятия.

— Дорогая, ты, должно быть, не закрыла дверь, правда? — спросил Хилари.

— Их подпустил твой кухонный заправила. Назло. Я знаю!

— Но, Крессида! В самом деле!

— Да, он! Он держит на меня зло. Все они! Они ревнуют. Они боятся, что я захочу что-нибудь изменить. Они пытаются напугать меня до смерти, чтобы выжить отсюда!

Прежде чем Хилари успел запротестовать, Аллен спросил:

— Где теперь вторая кошка? Подлиза?

— Она гуляла по коридору, — сообщила Трой. Крессида немедленно забилась внутри своего стёганого кокона.

— Все в порядке, — быстро добавила Трой. — Она зашла в мою комнату, и я закрыла дверь.

— Честное слово?

— Да.

— Господи! Да уложи ты её, Хилари! — возопила миссис Форестер.

— Ну, тётушка, в самом деле! Сейчас. Хорошо. Я все сделаю.

— Дай ей таблетку. Она, конечно, принимает таблетки. Все они так делают. Твоего дядю больше нельзя беспокоить. Я возвращаюсь к нему. Если только, — тут она обратилась к Аллену, — я вам не нужна.

— Нет, идите спокойно. Надеюсь, с полковником все в порядке. Он разволновался?

— Он проснулся и пробормотал что-то по поводу паровоза. Желаю всем доброго утра, — бросила миссис Форестер и исчезла.

Не успела она скрыться за дверью, как Хилари сам издал приглушённый вопль, вскочил и перевесился через перила лестницы. Затем указал обвиняющим перстом на кучу осколков фарфора у торшера.

— Черт возьми! Это моя китайская ваза! Кто-то разбил мою китайскую вазу!!!

— Ваша китайская ваза, — невозмутимо сказал Аллен, — пролетела всего в двух дюймах от моей головы.

— Что вы, к дьяволу, имеете в виду? Почему вы вообще стоите тут с рукой на груди, как Наполеон Бонапарт?

— Я стою с рукой на груди потому, что эта ваза едва не сломала её. Все в порядке, — поспешно добавил Аллен, увидев глаза Трой. — Она не сломана.

— Неплохая была вещица, — заметил мистер Смит. — Можно сказать, фамильное достояние. Ты ведь привёз её из Эйхлебаума, не так ли? Жаль.

— Более чем жаль.

— Страховка в порядке?

— Естественно. Только это слабое утешение. Вопрос в том, кто её разбил. Кто столкнул её? Ты? требовательно спросил Хилари у своей возлюбленной.

— Не я! — закричала она. — И не говори со мной таким тоном! Это, наверное, кошка.

— Кошка?! Как могла…

— Должен сказать, — вмешался Аллен, — что кошка сбежала по лестнице сразу после того, как упала ваза.

Хилари открыл было рот, потом закрыл и посмотрел на Крессиду, которая сердито куталась в одеяло.

— Извини, дорогая. Прости меня. Это от неожиданности. А ваза действительно была очень ценной.

— Я хочу лечь.

— Да, да. Конечно. Я отведу тебя.

Они удалились. Крессида по-прежнему не расставалась с одеялом.

— О Господи! — пробормотал мистер Смит, напустив на себя скорбный вид. — Когда рвутся струны, музыка умолкает.

— Ваша комната находится рядом с её, не так ли? Вы слышали что-нибудь?

— Между нами её ванная. Она получила в северо-западном уголке прямо номер люкс. Какие-то звуки я, конечно, слышал, но особо не вникал. У неё мог быть Хилли. Понимаете?

— Да.

— Но когда она с воплями помчалась по коридору, я подумал: “Ого-го!” — и вышел. Слава Богу, ничего страшного. Ещё раз спокойной ночи.

Когда он ушёл, Аллен сказал:

— Вылезай. — И Трой тихо возникла у него за спиной.

— Твоя рука, — сказала она. — Рори, я не вмешиваюсь, но как твоя рука?

— Не приставай ко мне, — очень похоже передразнил Аллен полковника и обнял жену правой рукой. — Хороший синяк, и все.

— Кто-то?…

— Я проверю гипотезу о кошке, а затем хоть пожар, хоть потоп, но мы идём спать!

— Я приготовлю тебе постель, хорошо?

— Пожалуйста, дорогая. Только, прежде чем ты уйдёшь, один вопрос. После ужина, около полуночи, ты выглянула из окна своей спальни и увидела, как Винсент заворачивает за северо-западный угол дома. Он вёз тачку, а в тачке лежала рождественская ёлка. Он скинул дерево под окном гардеробной полковника. Ты видела, как он сделал это?

— Нет. Там царила сплошная чернота. Я видела, как он идёт по тропинке. Она достаточно широкая. Тень не покрывала её. Он шёл в лунном свете, как на ладони. А затем исчез в глубокой тени, и я слышала, как он сбрасывает ёлку. После этого я отошла от окна.

— Ты видела, как он идёт обратно?

— Нет. Я озябла и легла.

— “В лунном свете, как на ладони”. Из твоего окна видна территория земляных работы? Там, где чистят озеро и насыпают холм?

— Да. Чуть влево.

— Ты смотрела в том направлении?

— Да. Было очень красиво. Можно забыть про все. Изумительные формы.

— Например, цепочка следов, уходящая вдаль?

— Ничего подобного. Все снежное поле — я имею в виду передний план — было девственно-чистым.

— Точно?

— Совершенно точно. Именно это и делало его изумительным.

— Нигде никаких отпечатков колёс и следов ног?

— Никаких. Винсент проехал по тропинке, которая была уже утоптана.

— А утром ты выглянула в окно?

— Да, дорогой. И на снегу не было никаких следов. Нигде. Могу добавить, что после нашего телефонного разговора я вышла за двери. Мне хотелось взглянуть на скульптуру Найджела. Она немного пострадала от непогоды, особенно с наветренной стороны. Все остальное практически сохранило первоначальную форму. Я обогнула дом, чтобы оценить ночной вид в новом ракурсе. Никаких следов нигде не было. Дорожки вокруг дома, двор и подъезд были утоптаны и в слякоти. А двор вдобавок выметен.

— Получается, что за ночь и утром никто не приближался к району земляных работ.

— Только если с противоположной стороны. Но и тогда я заметила бы следы на склоне.

— И после полуночи снегопада не было?

— Нет. Только северный ветер. Утром на небе я не заметила ни одного облачка.

— Так. Ураган разыгрался только сегодня к ночи. Спасибо, любимая. А теперь иди. Я ненадолго.

— Можно?…

— Да?

— Нет ли чего-нибудь, что я могла бы сделать? Хотя бы просто постоять, сложив ручки, как скорбный ангел?

— Я скажу, что ты можешь сделать. Ты можешь взять мой чемоданчик, спуститься по лестнице и собрать все до единого кусочки бывшего фамильного достояния Билл-Тосмена. Только очень осторожно. Бери их только за края, складывай в чемоданчик, а затем отнеси наверх. Я буду тут. Сделаешь?

— Подожди меня.

Когда Трой начала собирать осколки, Аллен направился к тому столику на галерее, где стояла ваза, и заглянул через перила. Под ним виднелась верхушка торшера, круг света, а в нем, как в луже, купались осколки фарфора. Макушка Трой, её плечи, колени и длинная тонкая рука, скользящая осторожными движениями над полом. Трой была прямо под ним.

Небольшой китайский столик — изящный, но очень крепкий — стоял у самых перил. Эбонитовый пьедестал, на котором покоилась ваза, по-прежнему находился на своём месте. Он поднимал вазу над перилами. Наверное, Хилари рассчитывал, что гости, подняв глаза, сразу восхитятся ненавязчиво поданным с самых выгодных позиций фамильным достоянием. Аллен действительно успел заметить и оценить вазу за эту долгую, долгую ночь.