На каждом шагу констебли - Марш Найо - Страница 25

Из иллюминатора, как бы специально для сравнения, открывался вид на пейзаж, с которого была написана картина: Рэмсдайкская плотина, пруд, извивающаяся тропинка и подёрнутая дымкой даль. Он сравнил картину и ландшафт и сделал неожиданное открытие.

Деревья на картине — это были вязы — размещались на среднем плане точно так же, как и реальные вязы, видневшиеся из иллюминатора каюты. На картине, безусловно, была изображена Рэмсдайкская плотина. Но вязы были немного другие: зеленые пятна листвы, изображённые с удивительной точностью, характерной для кон-стеблевской школы, находились в каком-то ином соотношении друг к другу. Может быть, это объяснялось тем, что, когда писалась картина, деревья были значительно ниже? Но нет, деревья на картине действительно были ниже, а вот ветви отходили от стволов совсем по-иному. Трои, впрочем, говорила, что художник из соображений композиции имеет право подрезать и пересаживать деревья. Может быть, дело только в этом?

И все же…

Голоса и шаги на верхней палубе возвестили о возвращении пассажиров. Аллейн убрал картину в чемодан, а чемодан поставил на прежнее место у стенки. Он открыл дверь, закрыл свою рабочую сумку, вынул карманную лупу, сел на койку и стал ждать.

Ждать ему пришлось недолго. Первым спустился мистер Лазенби. Остановившись у дверей, он заглянул в каюту и проворковал: «Работаем?»

— Обычная процедура, сэр. Формальности.

— Ох уж эти формальности! — игриво воскликнул Лазенби. — Ваш брат всегда на них ссылается. Формальности!

— Иногда мне кажется, что это единственное, чем мы занимаемся.

— Да что вы говорите? Впрочем, не буду надоедать вам вопросами. Бедная женщина! Бедняжка! Она несчастливой была, мистер Аллейн.

— Да?

— Неустойчивая психика. Нам, священникам, нередко приходится встречаться с людьми этого типа. Ей, бедняжке, очень не хватало дружеской поддержки, особенно сейчас, когда на её долю, кажется, выпали какие-то тяжёлые испытания.

— Если я правильно вас понял, мистер Лазенби, вы считаете, что это самоубийство?

— Боюсь, что так.

— А как же эти сообщения, полученные после её смерти?

— Я не смею претендовать на глубокое знание таких вопросов, но, как священнику, мне приходится сталкиваться с подобными явлениями. Эти несчастные порой ведут себя весьма странно: она могла даже заранее сама организовать все эти звонки и телеграммы, чтобы возбудить к себе повышенный интерес.

— Это любопытное предположение, сэр.

— Ваше дело — принять его или нет, — скромно заметил Лазенби. — Мне не следовало бы проявлять любопытство, — добавил он, — но скажите, вы действительно надеетесь, что все эти ваши формальности помогут пролить свет на дело?

— Нам бы хотелось выяснить, возвращалась ли она ночью в каюту, — объяснил Аллейн. — Но, откровенно говоря, выяснить это практически невозможно.

— Ну что ж, добро. Желаю удачи, — сказал мистер Лазенби и удалился.

Почти сразу вслед за ним в каюту вошли Хьюсоны и мистер Поллок.

Первой вошла мисс Хьюсон. Её малоподвижная физиономия выражала гнев, в той степени, в какой была способна выразить. Аллейн встал.

— Простите, но мне казалось, что эта каюта предоставлена в наше пользование, — сказала мисс Хьюсон.

— Вы можете убедиться в том, — ответил Аллейн, — что все на месте.

Мистер Хьюсон буркнул из-за плеча сестры, что не в этом дело, а мистер Поллок пробормотал что-то об ордере на обыск.

Впрочем, все они сразу утихли, когда Аллейн, объясняя им своё вторжение, заметил вскользь, что, как и мистер Лазенби, он придерживается версии о самоубийстве. Аллейн заговорил о находке Хьюсонов и сказал, что, по мнению его жены, это, возможно, работа Констебля. Поступаясь правдой, он заявил, что у него нет опыта расследований в области подделки картин, но, добавил он, холст, кажется, не следует трогать, прежде чем его осмотрят эксперты, и поэтому он боится, не слишком ли поторопились его жена и Бард, протерев поверхность маслом. Ему очень бы хотелось посмотреть картину; будь у него достаточно средств, он стал бы коллекционером.

Как только он затронул вопрос а картине, стало очевидно, что Хьюсоны не хотят, чтобы он её увидел. Заметив это, Аллейн прямо заявил: «Мне бы хотелось взглянуть на вашего Констебля!»

Мисс Хьюсон явно нехотя направилась в каюту, как вдруг её брат неожиданно выпалил: «Подумайте только, какая обида. Это надо же, сестрёнка!»

Мисс Хьюсон посмотрела на него, и по её взгляду Аллейн понял, что она не имеет ни малейшего представления, о чем говорит брат, но пытается ему подыграть.

Мистер Хьюсон с сияющей улыбкой повернулся к Аллейну.

— Это надо же, — повторил он, — такая незадача: мы её отправили посылкой на наш лондонский адрес за полчаса до того, как отплыли из Кроссдайка.

— Да что вы? Это и в самом деле обидно, — сказал Аллейн.

3

— Странно все это, — заметил Тиллотсон.

— Настолько странно, что я запер каюту, оставил ключ у себя и постарался удостовериться, что второго ключа нет. Пусть уж Хьюсоны не сетуют. Кроме того, я решил встретиться с Джо Бэгом, старьёвщиком из Толларка. Пожалуй, вам бы стоило поехать со мной, Берт, — добавил Аллейн, уже выяснивший у Фокса имя Тиллотсона.

— А он-то тут при чем?

— Объясню по дороге. Только предупредите постовых у шлюза: пусть задерживают все, что пассажиры «Зодиака» будут отправлять на почту. И пусть следят во все глаза, чтобы ничего не сбрасывали за борт; в уборную холст не спустишь — слишком велик, а если выбросят в иллюминатор, думаю, картина не затонет. Но все же лучше пусть следят. Мы поедем на вашей машине.

Они покинули окутанный туманом «Зодиак» и помчались по констеблевским местам. На перекрёстке им отдал честь полицейский на мотоцикле.

— Мой парень, — сказал Тиллотсон.

— И все-таки я неспокоен. Вы совершенно уверены, что этот тип не сможет куда-нибудь удрать?

— Трое моих ребят дежурят на перекрёстках, двое — у шлюза. Могу поручиться, что с теплохода сегодня никто не сойдёт.

— Да, пожалуй. Ну что ж, поспешим. Подъехав к Паромной улице, они вышли из машины и направились к лавке Джо Бэга, в точности повторяя маршрут, которым шла в тот вечер Трои.

— Там у них форменная свалка, — рассказывал Тиллотсон, — но для владельца такой лавчонки он вполне порядочный человек. Он приехал сюда с юга и купил это хозяйство, когда умер предыдущий владелец. У полиции к нему претензий нет, но вообще-то он штучка,

Владения Джо Бэга состояли из коттеджа, пристройки с навесом и дворика, частично прикрытого аркой, сложенной из кусков жести и линолеума. Ведущая во двор калитка была на замке. Сквозь щель в заборе можно было разглядеть разбросанные там и сям предметы, перепродажей которых занимался Бэг.

— Он, наверно, спит, — сказал Тиллотсон. — Здесь рано ложатся.

— Так разбудим его, — сказал Аллейн и дёрнул за шнур от звонка. Где-то в доме прозвенел колокольчик, но никто не отозвался. Тиллотсон забарабанил в дверь.

— Ежели вы не хотите попасть в полицию, — гаркнули из дома, — лучше катитесь отсюда. Помяните моё слово, я вам когда-нибудь шею сверну.

— Это я, Джо, — заорал Тиллотсон в замочную скважину, — Тиллотсон. Из полиции! Выйди-ка к нам на минутку.

— Кто, кто?

— Тиллотсон из полиции Толларка.

За грязным окошком вспыхнул свет, послышались шаркающие шаги, потом скрежет ключей и засовов. Дверь со скрипом отворилась, и перед ними предстал маленький неопрятный человечек в пижаме и неописуемом пальто.

— В чем дело? — жалобно сказал он. — Я уже спать ложился. Чего вам надо?

— Мы ненадолго, Джо. Впусти нас минуты на две.

— Ну что ж, идите в лавку, — сказал Бэг и захлопнул за ними дверь.

— Джо, — начал Тиллотсон, — это старший инспектор Аллейн из уголовно-следственного отдела. Он надеется, что ты сумеешь нам помочь.

— Вам помочь! Приходят к человеку в дом и просят, чтобы он помог полиции! — возмутился Бэг. — Любому дураку известно, как это нужно понимать…