Приключение собаки - Марриет Фредерик - Страница 9

Здесь, за двумя сдвинутыми вместе столиками, расположились люди экипажа с куттера «Юнгфрау». Зала была полна, но не переполнена; пиво лилось рекою, служанки не успевали разносить; соседи по столикам обменивались между собою шутками, чокались, смеялись, угощали друг друга сластями и орехами, зашучивали с бойкими продавщицами. Когда замолкли музыканты и прекращались на время танцы, кто-нибудь начинал наигрывать на своей скрипке или гитаре и запевал какую-нибудь песню, а другие слушали среди всеобщей тишины, где надо подпевая вполголоса или подхватывая хором. Потом сыпались одобрения и новые шутки, и наступала очередь следующего доброхотного певца.

Больше всех подвизался на этом поприще Джемми Декс; все его здесь знали, любили и его, и его песни. Шорт все больше молчал и покуривал трубку, любуясь, как веселятся вокруг него, и с истинным удовольствием слушая веселые и лихие матросские песни. В одной из них говорилось о том, каково будет жить в раю всем добрым морякам.

— Надеюсь, — сказал Билли, — что нашего шкипера и его собаки мы там не встретим!

— Нет! — подтвердил Шорт.

— Нет, нет, добрый моряк — это человек с чистым сердцем, спокойной совестью и открытой душой, смелый, честный и беззаботный, а этого его собака, как слепца, поведет в другое место! — уверял Кобль.

— Туда, откуда явилась эта собака! — дополнил мысль своего друга Янсен.

В этот момент музыка снова заиграла, и танцы снова начались.

— Отчего ты, Джемми, не покружишь какой-нибудь девчонки? — спросил Обадиа Кобль.

— Да, оттого, что я не могу, мои циркуля недостаточно длинны, чтобы описать круг, точно так же, как и твои, Оби, слишком жидки и слабы, чтобы поддержать одно твое тело, а уж волочить за собой другое и подавно!

— Да, правда, друг! Я становлюсь стар! Лет 40 тому назад я был моложе, дружище, а теперь пора и на покой! Хочу проситься в рабочие в один из лондонских доков по части оснастки и винтов!

— Да, это дело, старик! Довольно ты на своем веку наскитался по морям. А пока мистер Шорт, быть может, одолжит нам щепотку табаку!

Шорт, ни слова не говоря, достал свою табачницу и передал товарищам, а затем так же молча закрыл ее и положил обратно в карман.

Становилось поздно. Чины полиции уже шепнули вдове Вандерслуш, что пора закрывать ее Луст-Хауз, и, как ни жаль было вдове прекращать это веселье, как ни обидно распускать по домам таких доходных гостей, пришлось-таки дать знак музыкантам, чтобы они, доиграв вальс, сложили свои инструменты и шли по домам.

Это было сигналом, что и гостям пора расходиться, и действительно, четверть часа спустя большой зал опустел. Гости разошлись, но не все. Когда музыканты ушли и двери и ставни дома были заперты наглухо, осталась еще небольшая группа людей допивать свое пиво в мирной беседе, при условии, что никакого нарушения общественной тишины и порядка не произойдет; полиция не возбраняла им оставаться здесь и несколько дольше.

В числе этих оставшихся была и компания с куттера «Юнгфрау», к которой присоединились несколько человек американских и германских матросов. И опять пошли песни; главным запевалой был тот же Джемми; остальные подхватывали дружным хором припев, а иногда даже сопровождали его хлопаньем в ладоши и притоптыванием каблуков. Наконец пора было и отправляться на судно; так думала и вдова Вандерслуш, начавшая дрожать за стеклянные подвески своих подсвечников и канделябр; так думала и толстая Бетти, зевавшая втихомолку, устав смеяться веселым и забавным песням Джемми; так думали и сами веселые моряки и, наконец, благополучно отплыли из Луст-Хауза с Джемми во главе, который всю дорогу вплоть до шлюпки наигрывал им на ходу веселые мотивы. К счастью, ни один из них по пути не свалился в канал, а десять минут спустя все они были уже на судне. Но несмотря на поздний час товарищи не дали им растянуться на койках, не сообщив каждому в отдельности важной, сенсационной вести, что Снарлейиоу пропал.

ГЛАВА X. Что такое килеванье, и как Снарлейиоу спас Костлявого от потопления, несмотря на то, что Костлявый хотел утопить его

Утро было пасмурное; дул свежий норд-вест 16. В воздухе порхали редкие снежинки, предвестники сильного и частого снега. Палуба отсырела. На вахте стоял Шорт и зяб в своей форменной горохового цвета куртке. Из люка высунулись воловья голова и плечи капрала ван-Спиттера, а за ними появилась наверху и вся его монументальная фигура. Осмотревшись кругом, он, очевидно, остался недоволен погодой. Что же заставило его выбраться в такую рань наверх? На это утро назначено, согласно распоряжению командира, в том случае, если Снарлейиоу не вернется со шлюпкой, высланной на берег за свежим провиантом, килевание Костлявого.

Так как теперь этот обычай совершенно вывелся во флоте, и даже за самые страшные проступки виновные не наказываются килеванием, то не мешает несколько ознакомиться с этим своеобразным приемом; Заключается он в том, что какого-нибудь беднягу отправляют совершить подводное путешествие и исследовать во всю длину киль судна, спустив его для этого с носовой части и протянув веревками к корме, где он появляется у якорных цепей обыкновенно совершенно задыхающимся, но не от усиленного движения, а от того, что пробыв столько времени под водой, несчастный истощил весь свой запас воздуха и дышать ему было нечем. Без сомнения, в этом в способе наказания есть и свои достоинства: люди слишком часто склонны роптать на жизнь на судне. Но побывав хотя раз под судном и испытав все неудобства пребывания там, начинаешь особенно ценить преимущества пребывания на палубе.

А неудобства в первом случае весьма существенные, надо заметить: прежде всего вы лишены воздуха, затем принуждены наглотаться до пресыщения соленой морской воды, наконец, надо принять в соображение, что в ту пору, когда килевание было в ходу, суда не обшивались в своей подводной части медной или стальной броней, а весь киль был сплошь унизан различными ракушками, по большей части раскрытыми, с заостренными, точно зубья пилы, краями, которые резали в тысяче местах тело, руки, ноги и лицо наказуемого, так что появлялся он на поверхности весь окровавленный и израненный, зачастую с совершенно изуродованным лицом. Впрочем, люди компетентные уверяли, что это кровопускание даже полезно, так как благодаря потере крови, наказанный, если он не совсем захлебнулся и не успел еще испустить последнего вздоха, поправлялся. По уверению голландцев, из трех раз один раз наказанный оставался жив, т. е. приходил в себя, но впоследствии всю жизнь помнил свое подводное путешествие. Честь этого изобретения принадлежит голландцам, и, я надеюсь, никто не хочет оспаривать ее у них. Голландцы, известные своим флегматическим характером, во всех случаях, когда дело шло об утонченных пытках и мучениях, оказывались несравненно изобретательнее других, более живых и изобретательных наций.

Но капрал ван-Спиттер был человек вовсе не изобретательный и даже не сообразительный, и потому стоял на палубе, поворачиваясь во все стороны и положительно не мог придумать, как ему справиться с заданной ему командиром задачей. Как протянуть веревки под килем судна? Ну, еще те, что пойдут по бортам, можно будет как-нибудь приладить, а как провести от носа и от кормы, как тянуть на них человека?

Сколько ни думал, сколько ни потел капрал, для которого малейшее напряжение мысли было мучительной пыткой, ничего не мог придумать и положительно не знал, как взяться за дело.

— Тысяча чертей! — воскликнул он, наконец, утирая со лба пот голубым платком и стуча кулаком в свой широкий бычачий лоб. — Сто тысяч чертей! — продолжал капрал после пяти минут размышления. — Двести тысяч чертей! — бормотал он, свирепо сдвинув брови и снова ударяя себя в лоб, но стучал напрасно, как в дверь пустого сарая, откуда ему никто не отзывался, и, наконец, глубокий вздох вырвался из его богатырской груди. Он, кажется, призвал к себе на помощь всех чертей преисподней, но, вероятно, все они были заняты каким-нибудь другим делом, и никто из них не захотел помочь ему, хотя дело его было, бесспорно, дьявольское.