Персиваль Кин - Марриет Фредерик - Страница 4

ГЛАВА IV

Только что мы вышли на улицу, я взглянул в лицо Бену и спросил, куда же мы идем?

— Веду тебя в школу, — отвечал он.

— В школу! За что меня в школу?

— За то, что ты кусал свою бабушку, и для того, чтобы тебя немного поучили и поболее посекли, как я слышал; я сам никогда не был в школе.

— Чему же там учат и за что секут?

— Учат читать, писать и считать; я, к несчастью, ничему не выучился; а секут потому, что без розог мальчики ничему не выучатся.

Это известие нисколько не было для меня утешительно. Я более не задавал вопросов, и мы в молчании дошли до дверей школы, за которыми слышен был ужасный шум. Бен постучал, дверь отворилась, и масса теплого воздуха охватила нас. Бен вошел и представил меня школьному учителю, которого имя было Тадеус О'Таллагер и который, быв бедным студентом в Ирландии, приехал в Чатам и завел школу. Он считался строгим, и в его заведении дети содержались в особенном порядке; кажется, что бабушка нарочно выбрала его школу, потому что в городе их было несколько, и другие гораздо ближе к нашему дому.

Бен, по-видимому, имевший большое уважение к ученым, потому, что сам ничего не знал, по-военному отдал честь мистеру О'Таллагеру и, приложив руку к шляпе, сказал: «Новый мальчик честь имеет явиться в школу».

— О, разве я его не знаю? — вскричал мистер О'Таллагер. — Это тот самый молодец, который прокусил насквозь свою бабушку, мистер Кин, как его называют. Острые зубы, острые зубы. Оставьте его у меня: в корзине, я думаю, его обед? Оставьте и обед. Он скоро сделается смирным, или это может дурно кончиться.

Бен поставил корзину, повернулся налево-кругом и оставил школу и меня у трона моего будущего педагога; я говорю у трона, потому что у него не было кафедры, какие обыкновенно бывают в школах, а кафедра заменялась тремя старыми ящиками без крыш; два из них стояли дном кверху и составляли нижнее основание, а третий стоял на них поперек, также дном кверху Все это покрыто было старой изорванной шерстяной материей. Мистер О'Таллагер с достоинством сидел на верхнем ящике, положив ноги на нижние, и с возвышения мог обозревать всю школу. Он был невысок ростом, но очень толст, с рыжеватыми волосами и рыжими взъерошенными усами. Мне он казался самым страшным существом, и когда он открывал свой большой рот и показывал зубы, я вспоминал вывеску Красного Льва возле матушкиного дома. Во всю мою короткую жизнь я никогда еще не чувствовал такого ужаса, как при виде моего педагога, который сидел передо мною, как римский трибун, держа в руке вместо жезла короткую круглую линейку. Я не пробыл еще минуты в школе, как заметил, что он поднимает руку; линейка, просвистав по воздуху, полетела и ударилась в голову школьника, сидевшего на другом конце комнаты. Мальчик, разговаривавший с соседом, почесал голову и нахмурился.

— Что же ты не несешь назад линейку, негодяй? — сказал мистер О'Таллагер. — Проворнее, Джонни Таргет, или это может дурно кончиться.

Школьник, сначала оглушенный ударом, скоро оправился и, хныкая, подошел и подал линейку мистеру О'Таллагеру.

— Язык твой делает больше зла, чем добра, Джонни Таргет. Он у тебя негодный член. Ты пропадешь без линейки.

Джонни Таргет почесал голову и не сказал ни слова.

— Мистер Кин, — сказал учитель, помолчав, — видел ли ты, какой удар в голову получил этот мальчик, и знаешь ли, за что?

— Нет, — отвечал я.

— Что у тебя за манеры, негодяй? Нет! Вперед ты должен говорить: нет, сударь, или нет, мистер О'Таллагер. Понимаешь, — теперь скажи: да… и что?

— Да и что.

— Да и что! Ты негодный ignoramus; говори: да, мистер О'Таллагер, и помни, что я спрашиваю в последний раз.

— Да, мистер О'Таллагер.

— А, теперь ты видишь, что в школу ходят недаром, — ты научился быть вежливым. Обратимся же к прежнему вопросу: за что Джонни Таргет получил удар в голову, который заставил его плакать? Я тотчас скажу тебе, что он получил это за разговоры. Первая обязанность мальчика, который хочет учиться есть молчание, и это будет твоим уроком сегодня; сядь здесь, и если ты вымолвишь хоть слово во все время, как будешь в школе, то это дурно кончится.

Имея случай удостовериться, что мистер О'Таллагер шутить не любит, я сел на место и забавлялся, слушая, как мальчики говорили свои уроки и получали наказания. Наконец, наступило время обеда; школьников распустили; каждый взял свою корзинку и побежал домой обедать, а я остался в школе tete-a-tete с мистером О'Таллагером и, чувствуя неодолимое влечение к обеду, бросил нежный взгляд на свою корзину, но не сказал ни слова.

Мистер О'Таллагер, наконец, сказал:

— Мистер Кин, теперь ты можешь идти из школы и кричать, пока охрипнешь, чтобы вознаградить себя за потерянное время.

— Могу я взять свой обед, мистер О'Таллагер? — спросил я.

— Ты спрашиваешь об обеде? Конечно, можешь. Но сначала я посмотрю, что такое в корзине, потому что, любезный мистер Кин, есть кушанья, которые вредны для ученья, и если ты съешь их, то не в состоянии будешь ничем заняться. Что легко, то можно кушать, но что дурно для желудка маленьких детей, то может дурно кончиться, то есть линейкой или розгой; у меня есть два помощника, которых я еще тебе не представил. Все в свое время. Если справедливо то, что я о тебе слышал, то вы скоро познакомитесь.

Между тем мистер О'Таллагер рассматривал мою корзину. Тетушка Милли хорошо обо мне позаботилась: там было множество сандвичей2, кусок хлеба и сыра и несколько кусков сладкого пирога. Мистер О'Таллагер вынул все это и после минутного молчания сказал:

— Ну, мистер Кин, ты не угадаешь, каким образом я всему научился, и что я ел в то время? Так я скажу тебе: я ел черствый хлеб с крошечным кусочком сыру, когда случалось достать его, а это случалось нечасто. Хлеб и сыр есть пища, которая сделает из тебя хорошего ученика, и еще можешь взять кусок сладкого пирога. Бери же их и беги бегом играть; и не забудь же, мистер Кин, прочесть молитву: «Благодарим тя, Христе Боже наш, яко насытил еси нас»… Ну, убирайся, остальное конфискуется для моего употребления и для твоей пользы.

Мистер О'Таллагер оскалил зубы, окончив свою речь, и в это время он так походил на дикого зверя, что я рад был убежать как можно скорее. Я обернулся, выходя из дверей, и заметил, что мои сандвичи исчезали с удивительной быстротою; но я встретил его взгляд: то был взгляд тигра, раздирающего свою добычу, и бросился бегом из дверей.

ГЛАВА V

Добежав до места, где школьники собирались играть, и которое было не что иное, как небольшой луг, я сел на траву и начал есть обед, который мистеру О'Таллагеру угодно было мне оставить. Я боялся его, правда, потому что строгость его к другим показывала мне, что он не будет щадить и меня, если я осмелюсь ему противоречить; но вскоре негодование взяло верх над страхом, и я стал думать, что нельзя же мне всегда оставлять ему свой обед. Потом я рассудил, не лучше ли предоставить свою пищу на его волю, если он за то будет хорошо со мною обходиться, и решился немного помедлить оказывать открытое сопротивление. Скоро зазвонил колокольчик, и я вместе с другими поспешил в школу и сел на указанное мне место.

Как только все затихли, педагог обратился ко мне.

— Ну, мистер Кин, — сказал он, — протяни сюда свои уши, то есть слушай, что я буду тебе говорить. Знаешь ли ты, сколько путей ведут к тому, чтобы научиться? Молчи: я спрашиваю тебя, потому что уверен, что ты этого не знаешь, и потому, что хочу все объяснить тебе. Есть три пути: первый — глаз, и когда мальчик имеет такие глаза, как ты, многое может пройти по этому пути в его голову; ты можешь узнать вещь, когда снова увидишь, хотя можешь не знать своего отца, потому что это тайна твоей матери. Второй путь, негодный мальчишка, есть ухо, и если ты будешь помнить, что говорят, и слушать, что тебе позволят, то узнаешь много истин и еще более лжи. Теперь мы дошли до третьего пути к науке, который есть совершенно отдельный путь; это — голова, которая требует помощи глаз и ушей и еще двух помощников, которых мы называем памятью и прилежанием. Итак, мы имеем три пути: зрение, слух и рассудок, три слова, которых ты не понимаешь, и я не возьму на себя труда растолковывать их такому животному, как ты, потому что я никогда напрасно не мечу бисера перед свиньями. Теперь, мистер Кин, мы перейдем к другой части нашей истории. Как есть три пути к наукам, так точно есть три средства, которыми мальчики понуждаются учиться: первое есть линейка, — ты видел, как она полетела в голову Джонни Таргета и какой отвесила ему удар; второе средство есть ферула, вещь, о которой ты, может быть, никогда не слышал, но которую я покажу тебе. Вот она, — продолжал мистер О'Таллагер, вынимая плоскую деревянную лопатку с отверстием посредине. — Линейка для головы, как ты уже видел, а ферула для руки. Ты знаешь, что я делал линейкою; теперь я покажу тебе, к чему служит ферула.