Мичман Изи - Марриет Фредерик - Страница 7

В тот вечер, когда Джек вернулся домой, искусанный пчелами, он застал в гостях у отца некоего капитал Уильсона, дальнего родственника, который навещал их очень редко, так как жил довольно далеко, а имея многочисленную семью и никаких средств, кроме половинной пенсии, для ее содержания, не мог тратиться на разъезды. На этот раз целью его посещения было попросить о помощи мистера Изи. Ему удалось получить команду над военным корветом (он состоял на государственной службе), но у него не было средств, чтобы снарядиться самому и хоть сколько-нибудь обеспечить семью на время своего отсутствия. Поэтому он решил попросить у мистера Изи взаймы несколько сот фунтов, рассчитывая расплатиться на счет призов, которые ему удастся захватить. Мистер Изи, доброта и отзывчивость которого не подлежали сомнению, был не такой человек, чтобы отказать в подобной просьбе; он написал чек на тысячу фунтов и вручил его капитану Уильсону, прибавив, что он может уплатить долг, когда найдет это удобным для себя. Капитан Уильсон выдал расписку в получении суммы и обещал уплатить из первых призовых денег, каковое обещание, как бы ни было оно обязательно для честного человека, с юридической точки зрения было равносильно обещанию рассчитаться «на том свете угольками». Сделка только что состоялась, и капитан Уильсон с мистером Изи вернулись в гостиную как раз в ту минуту, когда явился Джек.

Джек поздоровался с капитаном Уильсоном, которого знал уже давно, но, как было сказано выше, он слишком страдал от боли и потому удалился с доктором Миддльтоном и лег в постель.

На восьмой день он встал с постели и явился в гостиную. Тут он рассказал отцу о своих приключениях с яблоками, бульдогом, быком, пчелами и колодезем. Вместо того, чтобы объяснить сыну, что он, действительно, взялся за дело «не с того конца», как выразился фермер, и что отстаивание великих идей посредством воровства яблок является мальчишеством, философ отнесся к подвигу Джека с самой неподражаемой серьезностью.

— Я говорил тебе, Джек, — сказал он, — что мы живем в железном веке, что наши нравы глубоко испорчены социальной несправедливостью. Но всякая истина, хоть и самая возвышенная, должна иметь своих мучеников, прежде чем восторжествует, и, подобно Аврааму, которого всегда считал великим философом, я готов принести своего единственного сына в жертву ради столь благородного дела.

— Все это очень хорошо с вашей стороны, папа, но мы должны обсудить этот пункт. Если вы такой же великий философ, как Авраам, то я вовсе не такой покорный сын, как Исаак, и желаю поступать по собственному усмотрению. Я вижу, что на суше вовсе не подготовлены к вашей философии, и потому намерен отправиться в море, поступить на корабль. Море никому не принадлежит, никем не возделывается, никто его не пашет, никто на него не заявляет требований, оно общее достояние. Стало быть, там я найду равенство, и так как я решил не возвращаться в школу, которая мне до смерти надоела, то и отправлюсь в море.

— И слышать не хочу, Джек. Во-первых, ты должен вернуться в школу, во-вторых, ты не пойдешь в море.

Но Джек принялся «обсуждать этот пункт» с такой энергией, ссылаясь на права человека, на принцип равенства, на свою свободную волю, которой никто не в праве подавлять, что совсем загонял почтенного родителя, и тот кончил тем, что уступил, хотя и со вздохом.

— Хорошо, Джек, если ты непременно хочешь этого, то отправишься в море.

— Разумеется, — воскликнул Джек с победоносным видом, — но с кем, вот вопрос? Я слыхал, будто капитан Уильсон получил судно, и не прочь был бы отправиться с ним.

— Я напишу ему, — уныло промолвил мистер Изи, — но мне хотелось бы сначала ощупать его голову.

На том и порешили.

Ответ капитана Уильсона, разумеется, был утвердительный, и он обещал относиться к Джеку, как к родному сыну.

Наш герой уселся на родительскую лошадь и поехал к мистеру Бонникестлю.

— Я отправлюсь в море, — сказал он ему.

— И прекрасно сделаете, — ответил мистер Бонникестль.

Наш герой встретился с доктором Миддльтоном.

— Я отправлюсь в море, доктор Миддльтон.

— И прекрасно сделаете, — ответил доктор.

— Я отправляюсь в море, матушка, — сказал Джон.

— В море, Джон, в море! Нет, нет, милый Джон, ты не пойдешь в море! — воскликнула мистрисс Изи ужасом.

— Нет, пойду, отец согласился и говорил, что убедит и вас дать согласие.

— Мое согласие! О, милый, милый мой мальчик! — И мистрисс Изи зарыдала прегорько, как Рахиль, плачущая о чадах своих.

ГЛАВА VII

в которой мистер Изи получает первый урок служебного рвения

Так как времени терять было нечего, то наш герой живо простился с отеческим кровом, как говорится, и отправился в Портсмут. Так как денег у него было довольно, и ему доставляло большое удовольствие чувствовать, что он сам себе господин, то он не торопился сесть на корабль, а пятеро или шестеро не слишком почтенных приятелей, которых подобрал Джек — или они подобрали Джека — кутившие на его счет, усердно советовали ему оставаться на берегу до самой последней минуты. Так как этот совет совпадал с мнением самого Джека, то наш герой провел три недели в Портсмуте, прежде чем кто-либо узнал о его приезде. Наконец, однако, капитан Уильсон получил от мистера Изи письмо, из которого узнал об отъезде Джека, и, опасаясь, не случилось ли с ним какой-нибудь беды, поручил старшему лейтенанту навести справки. Это произошло уже накануне дня, назначенного для отплытия. Старший лейтенант заглянул в несколько гостиниц, осведомляясь, не остановился ли там господин по имени Изи.

— Как же, — отвечал швейцар в гостинице Фоунтэн, — мистер Изи стоит здесь уже три недели.

— Черт бы его побрал, — зарычал мистер Саубридж с негодованием старшего лейтенанта, три недели дожидающегося мичмана. — Где он? В зале?

— О, нет, сэр, мистер Изи занимает первый номер в бельэтаже.

— Ведите меня к нему.

— Как прикажете доложить о вас, сэр?

— Старшие лейтенанты не докладывают о себе мичманам, — возразил мистер Саубридж, — он скоро узнает, кто я такой.

Получив такой ответ, швейцар поднялся по лестнице в сопровождении м-ра Саубриджа и отворил дверь в номер.

— Вас желают видеть, сэр, — сказал он.

— Попросите войти, — отвечал Джек, — да вот что еще; скажите там, чтобы пунш был сегодня получше, чем вчера; у меня обедают еще двое джентльменов.

Тем временем мистер Саубридж, который был в штатском платье, вошел в комнату и увидел Джека одного за обеденным столом, шикарно сервированным на восемь персон. Вообще, вся обстановка и самый номер пристали бы, по мнению мистера Саубриджа, разве флагману, а уж никак не мичману военного корвета.

Мистер Саубридж был деловой офицер, прослуживший двадцать семь лет, не имея ничего, кроме жалованья. Он немножко отстал по службе, и питал антипатию к молодым людям из богатых семей, толпами стремившимся во флот — не без основания, так как его шансы на повышение убывали соответственно возрастанию числа конкурентов. Он находил, что чем богаче и щеголеватее мичманы, тем меньше от них пользы для дела, и можно себе представить, как разыгралась его желчь при виде богатства и роскоши, окружающих молокососа, который еще три недели тому назад обязан был явиться на службу. При всем том мистер Саубридж был добрый человек, хотя и завидовал несколько роскоши, которой не досталось на его долю.

— Позвольте узнать, — сказал Джек, который всегда был чрезвычайно учтив и любезен, — чем могу служить вам?

— Немедленным прибытием на ваш корабль — вот чем, сэр. Да позвольте и мне узнать, сэр, по какой это причине вы изволите три недели болтаться на берегу вместо того, чтобы явиться на службу.

В ответ на это Джек, удивленный резким тоном мистера Саубриджа, и усевшийся на стул при этом вопросе, скрестил ноги и, поигрывая золотой цепочкой часов, спросил холодным тоном после некоторой паузы:

— Смею спросить, кто вы такой?

— Кто я такой, сэр? — отвечал Саубридж, вскакивая со стула. — Мое имя Саубридж, сэр, я старший лейтенант «Гарпии». Теперь, сэр, вы знаете, кто я такой.