Живодерня - Арно Сергей Игоревич - Страница 76

И тут внезапно Илья вспомнил этого человека: ведь это он подходил с общей тетрадкой незадолго до побега Ильи и показывал написанные в тетради фразы.

– А-а, ты из ополчения Свинцова, – догадался Илья.

– Конечно. Ты еще не понял? Свинцов случайно подслушал разговор людей Китайца, узнав от них, что ты – в психбольнице и там из тебя выпытывают какие-то сведения. Свинцов разослал ополченцев по дурдомам, чтобы тебя нашли и помогли чем можно. Это дело нетрудное. Ополчение против Китайца он в дурдоме и сорганизовал. Разве ж нормальные люди пошли бы в ополчение против такого бандита, как Китаец. Мне все с легким приветом. Вот я, например, писать люблю. – Он кивнул на тумбочку, где лежала толстая тетрадь, которую он уже показывал. – Бывает, чувствую такое беспокойство, какое-то особенное. Ну, думаю, началось. Сяду дома и пишу, и пишу…

– А что пишешь?

– Так, разное: рассказы, повести, романы – всякую белиберду придумываю. Приключенческие романы писал, детективные, да и просто про жизнь – реализм.

– Так, выходит, ты писатель.

– Да нет. Писатель – это кто? Достоевский, Чехов да и прочие. А я просто писать люблю. Поэтому и пошел к психиатру районному, он меня на обследование направил на предмет выявления таланта – там я со Свинцовым и познакомился. Сейчас, например, роман пишу. – Он посмотрел на тетрадку. – Ты, Илья, пей побольше. Тут травка заварена, ее с воли передают, по тибетскому рецепту. Есть у нас в ополчении специалист по восточным медицинам, тоже из дурдомовцев. Он говорит, когда много отвара из этой травки пьешь, она из организма лекарства выводит. Пей, пей.

Он протянул Илье кружку. Илья хотел взять ее, но ополченец не разрешил.

– Для всех ты невменяемый. Понял? Так что я буду продолжать тебя кормить и в писсуар выводить.

Он дал Илье выпить отвар до дна.

– А как мне себя вести нужно? – спросил Илья.

– Как, как? Да обыкновенно, как всегда вел,-смотри вперед, будто ничего не соображаешь, на вопросы не реагируй. Хорошо будет, если укусишь Чукчу проклятого, да побольнее. Уж как он над тобой издевался, садюга!

– Я же не знаю, как тебя зовут, – спохватился Илья.

– Разве я не сказал? – всполошился ополченец. – Имя у меня простое, но редкое – Парамон.

Илья, уставший от чересчур долгого умственного напряжения, закрыл глаза.

– Во-во, если тупо смотреть в пространство надоест, – сказал Парамон, ласково похлопав Илью по руке, – глаза закрывай и лежи, чтобы тебя не спрашивали. А сейчас поспи: тебе сил набираться нужно.

Спал Илья недолго и, открыв глаза, лежал, не двигаясь. Он вспомнил свой неудавшийся побег, охранника, Кирилла… На ум пришел подслушанный им в кабинете врача разговор, из которого Илья понял, что Парикмахер бежал именно с этого отделения. Но как?! Нужно вспомнить, непременно нужно вспомнить… Он стал в подробностях восстанавливать в памяти разговор с Парикмахером в подвале в тот день, перед его смертью. Пролежав так в размышлениях минут пятнадцать с небольшим, Илья отчаялся и для разнообразия, предварительно осмотревшись, не наблюдает ли за ним кто-нибудь, взял с тумбочки толстую тетрадку Парамона и открыл на первой странице. Там был набор слов, который Илья уже видел. Пролистнув две странички, он наткнулся на убористый, но разборчивый текст. "Наверное, это роман, который он пишет", – подумал Илья и стал читать сначала.

"Кругом была кровь. Кровь была не только на полу, но и на стенах и даже на потолке, словно какой-то псих или шутник кропил ею для смеха и произведения пущего театрального эффекта. И эффект ему удался. Но не это казалось самым омерзительным и жутким в комнате…"

"Что это? Роман ужасов, что ли? Нужно порасспросить Парамона об этом…"

А тут как раз Парамон собственной персоной вошел в палату, увидел в руках Ильи свою тетрадь и, всплеснув руками, бросился к нему.

– Ты что?! Хочешь, чтобы тебя опять мучить стали?! – воскликнул он, вырывая тетрадь. – Лежи, не двигайся как дурак. Может, Свинцов скоро на штурм пойдет.

– Тяжело лежать в таком бессмысленном состоянии.

– Ты нормальным остаться хочешь? Значит, побудь некоторое время дураком. Если что – я рядом буду. Я ведь здесь и сплю.

Это была бывшая койка Малюты.

– Скоро ужин, – сказал Парамон, помолчав. – Буду тебя кормить. Хорошо бы для естественности, чтобы ты под себя разок-другой сходил, – расчесывая пальцами густые брови, задумчиво проговорил он.

– Ну уж нет! – возмутился Илья. – Я и так еле…

Он осекся, боковым зрением увидев белый халат, и закрыл глаза, откинувшись на подушку.

Через несколько минут Парамон дал отбой.

– Чукча проклятый прибегал, – сказал он. – Пойду за ужином схожу.

Во время ужина, когда Парамон кормил его с ложечки, Илья испытывал отвратительное и в то же время сладостное ощущение. Что это было? Он, пожалуй, не мог определить, возможно организм вспомнил детство, руки матери… Это было, действительно, странное ощущение, равного которому он не испытывал в своей жизни.

– А чего я тебя кормлю?! – возмутился Парамон. – Давай я лучше тебя от двери прикрою, а ты сам быстренько.

Так и сделали.

Следующие дни Илья старательно притворялся невменяемым. Парамон всячески подыгрывал ему – водил в туалет, кормил и так далее… Ни у кого пока не возникало подозрений. Илья старался изо всех сил. Это оказалось трудным делом, наверное так же, как для психа прикидываться нормальным. Мыслительные его функции приходили в норму. Он упражнялся, вспоминая стихи, которые когда-то знал наизусть, делал в уме вычисления. Но мысль о беженце Парикмахере не оставляла его.

Однажды ночью он окликнул Парамона.

– Слушай, ведь несколько лет назад отсюда сбежал один человек.

И Илья рассказал все, что помнил, о Парикмахере и о разговоре, подслушанном ночью.

– Так, значит, отсюда есть выход, – задумчиво проговорил Парамон. – Теперь давай сначала. О ходе ему сказал алкаш?

– Да, – подтвердил Илья.

– Выходит, что находится он в углу палаты под линолеумом. Сверху – кровать, так?

– Так.

– Тогда завтра я этот ход найду, понял? Только ты сегодня спи.

Но Илья спать не мог. Он вспоминал, стараясь воспроизвести в памяти мельчайшие подробности и припомнить еще хоть одно слово, сказанное Парикмахером: ведь это одно слово, одна крохотная деталь могла решить все… Но так и не смог вспомнить.

Все утро и половину дня Парамон у койки Ильи отсутствовал. Он лазал под кроватями, отгибал, где возможно, линолеум и вел себя довольно подозрительно. Везде за ним ходила стайка любопытных умалишенных. Парамон не опасался, что кто-нибудь из обслуживающего персонала заинтересуется его действиями. Как только на горизонте появлялся человек в белом халате, Парамон тут же поиски свои бросал, бежал к нему со своей тетрадкой и приставал, заставляя прочитать из его нового романа хотя бы строчку. Поэтому персонал (Харя с Чукчей) шарахался от него, но не обижал, видя в Парамоне человека служивого, зная, что он приставлен к Илье на двадцать дней и в эти дни трогать его нельзя.

Пока не было Парамона, Илья ерзал на кровати, не находя удобного положения, и чуть не выдал себя, когда в палату вошел Чукча делать кому-то укол. Впрочем, все уже привыкли к тому, что Илья в бессознательном состоянии, и не обращали на него внимания.

Парамон вернулся перед обедом. Ни слова не говоря, сел на свою койку, теребя в руках общую тетрадь и читая из нее наугад.

– Ну что? – Илье не терпелось узнать.

– Все облазал, все простучал, – сказал Парамон, не поднимая глаз. – Надул тебя твой Парикмахер. Нету никакого хода – выдумка это все.

– Ты хорошо смотрел?

Парамон поднял на него глаза, сдвинул густые брови.

– Я все облазал, все отделение переполошил, а ты сомневаешься, – в голосе его прозвучала обида.

– А что же тогда делать? – расстроился Илья.

– Будем ждать Свинцова, – сказал Парамон. – А сейчас мне пописать хочется. Не могу прямо.

После обеда он подсел к тумбочке, достал коротенький карандаш и стал писать и писал до самой глубокой ночи, пока не погасили везде свет.