Живодерня - Арно Сергей Игоревич - Страница 19

"Чик-чик-чик…" – стрекотали ножницы.

Заслушавшийся Илья забыл следить за смертоносным инструментом в его руках.

– Но самый мощный расцвет парикмахерского искусства пришелся на правление достойнейшей женщины – Марии Антуанетты – в тысяча семьсот семьдесят четвертом году. Тогда парикмахеры требовали приравнять их даже к художникам…

– Скажи, папаша, – вдруг прервал его Сергей. – А почему ты – профессионал такого уровня – устроил свой салон в этом задрипанном дворике?

– Ох, молодой человек, – вздохнул Парикмахер. – Это тяжелая история, которую я не люблю рассказывать. Теперь ваша невеста будет любить вас во много раз больше.

Он снял с Сергея простыню.

– Да-а-а… Ты, папаша, настоящий художник, как при Марии Антуанетте, – рассматривая себя в зеркало, проговорил Сергей.

Парикмахер расплылся в улыбке.

– Я бедный парикмахер. У меня больше ничего нет, – сказал он. – Но я могу подарить вам на свадьбу эту прическу и не возьму с вас за нее денег, молодой человек. Ведь я тоже когда-то был женат.

– Слушай, папаша, тут по улице гоняет какая-то "скорая помощь". Сдается мне, что она парикмахеров вылавливает. Может, что характерно, взорвать ее, а? Это я в момент.

– Не надо, не надо! – замахал руками Парикмахер, усаживаясь на стул. – Это милейшие люди. Они тоже зарабатывают свой кусок хлеба, им тоже нужно кормить семью.

– Тогда я чего-то не понимаю, – сказал Сергей, садясь на диван рядом с Ильей и закидывая ногу на ногу.

– О друг мой. Это печальная история. Я расскажу вам ее, чтобы вы никогда не связывались с этими ужасными людьми. Даже если они будут предлагать вам очень много денег. Пять лет назад я работал у Китайца. Причем я стриг не только его, но и всех его людей. И я скажу, что я имел тогда хорошие деньги. Да, мы, евреи, любим хорошие деньги. Да, евреем быть страшно, но я уже больше ничего не боюсь: я устал бояться. Поэтому я говорю вам, что мы, евреи, любим хорошие деньги. А кто же их не любит?! И тогда я их имел. Но Китаец – человек нрава очень крутого. Терпел я много. Я терпел всю жизнь, поэтому я привык терпеть. Но Китаец…

– Послушай, папаша, что ты все "китаец" да "китаец". Что за китаец? Откуда он взялся?

– Так вы не знаете?! Сразу видно, что вы культурные люди. Это же самый страшный человек. Ведь он держит в страхе весь город. Весь город платит Китайцу. Я приходил к нему каждый божий день и брил его. Сказать честно, он платил хорошие деньги, и я жил благополучно, и вся моя семья жила благополучно. Но это страшный человек. И я терпел этого страшного человека. Но однажды я не вытерпел. Очень напрасно с парикмахеров не берут клятву Гиппократа. Я не стану говорить, как он меня обидел. Но это было так сильно, что у меня от обиды затряслись руки. И во время стрижки я отстриг ему мочку уха. Это было впервые в моей жизни, и больше никогда, никогда у меня не дрожали руки. Я думал тогда, что он просто убьет меня. Что стоило ему убить парикмахера-еврея. Ведь на его совести много жизней. Лучше бы он убил, но он сделал хуже – он испортил мне жизнь. Он отправил меня в психиатрическую больницу, где меня стали колоть медикаментами для "выздоровления". Но чудом мне удалось бежать… А как я бежал!.. Как я бежал из психбольницы! Об этом можно писать роман! Представьте, я бежал через подземный ход. Нет, это не значит, что Парикмахер вырыл его своими руками. Мне показал его один очень хороший человек – он был алкоголик. Они нашли его по случайности. Было холодно. Они полезли в трубу и нашли этот ход. Потом этот достойнейший человек попал на отделение в горячке. Он-то и показал мне ход. Для этого нужно было попасть в палату, отодвинуть кровать на колесиках, поднять линолеум… Мне помог один очень хороший человек – он был сумасшедший. Он просил позвонить его маме. Но я потерял номер телефона. Я бежал, мне было страшно… Я никогда никого не обидел. Клянусь. Но Китаец, узнав о моем побеге, нанял две машины с санитарами, чтобы они непременно поймали Парикмахера и отправили к психам. – Парикмахер замолчал, грустно глядя в пол и покачивая головой. – Но они хорошие люди, и им тоже нужно кормить семью, поэтому они не могут меня поймать. Если они поймают Парикмахера, то лишатся работы. Но стричься ходят только ко мне. А работать они стараются. Китаец уже подсылал людей с инспекцией. Им работа понравилась.

– Скажите, вы не были знакомы с Егором Петровичем? – спросил Илья. – Он в доме напротив жил.

Парикмахер задумался:

– Нет, пожалуй. Он у меня не стригся. Я помню всех, кто у меня стригся.

– А девочка, его соседка, Глюкой звали. Помните?

– Ну, конечно, помню. Мы с ней дружили. После смерти отца она уехала жить к матери. А Егора Петровича не знаю. Теперь там живут другие люди.

– А про чудь никогда раньше не слышал? – спросил Сергей.

Парикмахер пожал плечами:

– Может, и слышал когда, да забыл. У Парикмахера плохая память.

Глава 5

СЕКРЕТ РОЖДЕНИЯ

Расставшись с парикмахером, друзья сели в машину.

– Обмишурился ты, Илья, с Парикмахером. Я уж думал, и правда маньяк. Куда теперь поедем? Видишь, какая история получается. Твой легендолог пропал, и концов никаких. Подумай, кто еще может на него вывести.

Илья пожал плечами:

– Пожалуй, больше никто.

– Ну тогда дело дрянновато. Давай, что ли, в Кунсткамеру съездим. Там как раз выставка уродов. Посмотрим на чудного детеныша. Может, в нем разгадка.

Ехать оказалось недалеко. Переехали через мост Лейтенанта Шмидта и по набережной…

– Интересное дело… – пробурчал Сергей, поглядывая в зеркало заднего вида. – Интересное дело…

Вдруг, визжа тормозами, он развернулся, поехал в обратную сторону, потом свернул в улочку и увеличил скорость.

– Не отстают, козлы!.. – сквозь зубы цедил он.

– Что случилось? – заметив манипуляции Сергея, спросил Илья и посмотрел назад.

– Видишь, "вольвочка"-красавица на хвосте сидит. Чувствовал я что-то, понять не мог. А нас вон уже ведут, что характерно. Значит, вышли мы на правильную дорожку… – Он лихо повернул баранку, Илью кинуло на Сергея. – Эх, шины лысые… Вот теперь смотри! Нету их?!

– Нету!

Сергей притормозил и, свернув, влетел во двор.

– Тут затихаримся пока.

Сергей закурил сигарету.

– Значит, Парикмахер… – задумчиво начал Илья. – Никак я не думал.

– Парикмахер вряд ли. Он бы не успел никого предупредить. Раньше уже вели.

Пущенное Сергеем кольцо из дыма разбилось о ветровое стекло.

– Может, из жилконторы, – предположил Илья. – Не понравился мне этот сантехник человеческих душ… Не зря бабка его кляла.

– Да, может, и от конторы. Поехали.

Неторопливо выехав из двора, осмотрели улицу. Потом, немного покрутившись по району, выехали к музею. Сергей оставил машину в незнакомом дворике.

Оказалось, что они пришли к закрытию, но Сергею с его грубоватой обаятельностью удалось заболтать билетершу, и они стали торопливо обходить залы.

Сергей тоже впервые был в этом музее и очень заинтересованно осматривал экспонаты, не забывая все же цели прихода, чего нельзя было сказать об Илье. Он подолгу задерживался у какого-нибудь облюбованного им уродца в колбе и не мог оторвать от него восхищенных своих глаз. Именно здесь и именно сейчас он понял, что всю жизнь стремился видеть уродство, что неосознанно всегда тянуло его к человеческой особенности, непохожести и внешней индивидуальности. Его привлекали уродства других людей. Уродство как окошечко в другой мир, в котором люди не похожи на окружавших его. И он замирал от блаженства. Раньше он видел примитивные проявления уродств. Разве тех встречаемых им большеголовых карликов, старух в ортопедических ботинках, горбунов, больных "пляской святого Витта" можно было сравнить с этим великолепием форм! Этим праздником уродства! О ухищренность Создателя!

Завороженный, он переходил из зала в зал с благоговейным ужасом. Неужели там, за дверью, может ожидать что-нибудь еще? Неужели может оказаться что-нибудь более неожиданное, более изощренное… И замирало дыхание!