Тихая бухта - Нагишкин Дмитрий Дмитриевич - Страница 13

В конторе концессии уполномоченных приняли с церемонной вежливостью, обычной для японцев. Наяма-сан пригласил их к себе на квартиру, предложил сигар и теплой рисовой водки, но в помощи продуктами отказал.

Тогда Прокопович сказал Когаю:

— Передай ты этой чертовой кукле, что не для себя просим — нам бы детей и женщин обеспечить варевом да хлебом.

Когай перевел, выбросив, конечно, упоминание про чертову куклу.

Но Наяма с сокрушенным видом отказал и в этом. Вскользь он заметил, что если поселок будет голодать, то вина ляжет на самих поселенцев и поселковые власти.

— Отыгрывается, — сказал по-русски Когай. — Чувствует, что скоро его лавочку прихлопнут.

Надежды больше не было никакой. Делегаты поднялись и, откланявшись, зашагали в обратный путь.

У сельсовета мрачных делегатов неожиданно встретил Колька-китаец. Со времени уничтожения маковой заимки и ареста старика и Ван Су-лина он занялся охотой. Савелий Петрович дал ему ружье и снабжал понемногу охотничьими припасами. И Колька был вполне доволен своей новой жизнью.

Только что он вернулся из тайги и теперь стоял посреди улицы, крича что-то Савелию Петровичу, а рядом с ним стоял молодой ороч с ружьем за плечами и весело глядел на всех своими черными узкими глазами. Вокруг толпился народ.

— Должно, новость какую принесли, — сказал Савелий Петрович, и все пошли быстрей.

— Пундыка! — крикнул ему Колька-китаец. — Моя на оленья тропка Савелька Бисанка встречай… Савелька Бисанка — Софрона сынка… Его говори, что парохода с груза ходи бухта Большой. Тама его мука, риса, всякий товара для вашей деревни в склады ложи… Савелька говори — надо наша люди Большой бухта ходи, продукта сюда таскай…

Ороч снял рукавицы и поочередно пожал руки мужчинам,

— Истина-правда…— весело проговорил он, подтверждая слова Кольки.

Савелий Петрович как будто ничем не выдал своей радости, только переглянулся с Прокоповичем и вытер тыльной стороной ладони свои усы.

— Так-то оно и должно быть, — сказал он, — своя власть не забудет. Зря, значит, к Наяме ходили. Вот и выходит, что мы с вами, товарищ Прокопович и товарищ Когай, старые дураки. Так али не так?

— Так, — ответил Прокопович и весело рассмеялся.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Как ни радостна была для всех жителей весть, принесенная из тайги молодым орочем и Колькой, это все-таки была только весть, а самые товары лежали далеко от Тихой. Как их привезти? Посылать людей пешком до Большой бухты было невозможно. Начинались первые бураны, и дороги никакой не было. Решили плыть на кунгасах по морю.

Но и это было опасно.

Два дня собирался в сельсовете народ, чтобы выбрать, кому ехать.

Первым вызвался Прокопович. Он был человек хладнокровный и смелый. Потом долго спорили, кого еще выбрать: холостых или женатых, старых или молодых, кто смелей, кто опытней, кто осторожно и бесстрашно проведет тяжелые кунгасы сквозь ветер по холодному зимнему морю.

Были на этом собрании и Колька-китаец, и молодой ороч Савелька, и даже бывший староста Чекрыга, молча сидевший в углу.

Вдруг он громко сказал, стукнув своей трубкой о каблук:

— Председателя надо послать, Савелия Петровича. Он председатель — и пусть едет. Он лучше всех сделает.

Слова его были как будто верные, и все собрание молчало несколько минут в тишине, обдумывая их. Но потом заговорили разом, обернувшись к Чекрыге:

— Хитер, бес! Савелия Петровича пошлем, а ты тут хозяйничать останешься. Так, что ли?

— А хотя бы и так! — нагло ответил Чекрыга.

— Похозяйничал, наворовал, поди, полные амбары — ему ехать нет надобности.

— Я и охотой пробьюсь. Моя хата с краю, — сказал с усмешкой Чекрыга. — Козюльку добуду, медведка убью — мне и хватит!

— В гости придем — твоих медведей кушать. Готовь угощение.

— Я и без помощников съем, а то моим угощением и подавиться недолго! — заметил Чекрыга и, громко топая своими болотными сапогами, пошел к двери.

Тогда молодой ороч Савелька, внимательно наблюдавший за всеми, поднялся из другого угла, где он сидел у стены на корточках, и сказал:

— Чекрыга худой человек. Ороч богатый люди нет, наша бедный люди. Какой зверь убить, можно русский люди пополам. Так ороч думай. Мой в стойбища ходи, старикам говори. Скоро наши люди мяса таскай будем.

И Савелька тоже вышел из избы.

А собрание вновь стало толковать, кому плыть на кунгасах в такую плохую погоду.

Но никому из рыбаков и охотников, громко споривших и горячо обсуждавших вопрос, не приходило в голову, что больше всех на свете хочется поехать в эту опасную дорогу двум мальчикам, все время крутившимся здесь в избе под ногами. Никто об этом не подумал. И Димка, вызвав Шурку на улицу, сказал:

— Шурка! А что, если мы попросимся?

— Не возьмут, — махнул Шурка рукой. — Не возьмут ни за что!

— А если без спросу? — Димка затаил дыхание.

— Надо подумать, — нахмурился Шурка. Потом он вдруг подмигнул Димке: — А страсть хочется!.. Пошли, Димка, отсюда, поговорим!.. — Он понизил голос и оглянулся на избу — не слышит ли кто-нибудь.

Наконец море устало от непрерывных схваток с ветром. Хотя по-прежнему еще шли на берег ряд за рядом свинцовые волны, но уже без прежней ярости. Ветер повернул на юг. Момент был удачный для выезда. Река уже готовилась стать, покрылась мелким льдом — салом — и текла не так стремительно. Морская вода далеко зашла в Тихую.

Добровольцы, отъезжающие на кунгасах, приготовили все с вечера.

Прокопович в это утро поднялся рано, со вторыми петухами, вышел на крыльцо, прислушался к ветру, потом, постучал в окошечко Савелию Петровичу и негромко крикнул:

— Ну, Савелий Петрович, будить народ надо. Пора! Самое время двигаться.

Собирались быстро. Провожатых не было, и никто не мешал при отправке. Вышли на двух кунгасах. Старые рыбаки и охотники во главе с Прокоповичем уселись в первый, большой кунгас и налегли на весла. Зажурчала вода по бортам, и скоро исчез из виду огонек, светившийся в окне сельсовета.

Бар прошли легко, только один раз качнуло. Было еще совсем рано, когда кунгасы вышли в открытую бухту.

— Ставь мачту: ветер попутный! — сказал Прокопович гребцам. — До утра я подежурю, потом Симонов руль возьмет. Остальные — спать. Все равно делать нечего.

Гребцы завозились, устанавливая мачту, до того пришвартованную к борту. Затем взялись за парус, который лежал в носовом отсеке. Когай полез туда. Наступив ногой на лежавшую там кипу брезента, он потянул к себе парус. Рядом кто-то чихнул раз и другой. Когай обернулся к Симонову:

— Ты чего расчихался? Будь здоров!

Однако старик Симонов вовсе не чихал и посмотрел на Когая с изумлением. Одна и та же мысль пришла им одновременно в голову. Они подняли брезент и, к своему удивлению увидели Димку, чихавшего спросонья от пыли. Когай посветил фонарем и тут же увидели и Шурку. Тот щурил глаза, протирал их руками. Свет фонаря и свежий ветер, обнявший их со всех сторон, мгновенно отогнали сон. Оба вскочили. Шурка молчал, а Димка умоляюще посмотрел на Когая, сказал:

— Вы, пожалуйста, не говорите никому, что мы здесь!

Когай, может быть, и промолчал бы до поры до времени, так как был добрый человек, но старик Симонов, не обращая внимания на мольбу Димки, во весь голос закричал: «Зайцев нашли!»

Охотники с любопытством собрались вокруг мальчиков. Прокопович, сразу же узнав Димку и Шурку, сердито сказал:

— Сейчас к Поворотному пристанем и высадим вас!

— Товарищ Прокопович, — попросил Димка, — не надо нас высаживать. Возьмите нас с собой. Мы вам пригодимся.

— Э, нет, ребята! Тут опасное дело.

— Вот и возьмите, раз опасное! — сказал Димка, не зная, что бы еще сказать неумолимому начальнику.

Но Шурка, более опытный, чем его друг, знал отлично, как тяжела всякая обуза в этой опасной дороге. Он вдруг предложил: