Юконский ворон - Марков Сергей Николаевич - Страница 39

Распрощавшись с человеком во фланелевой куртке, Загоскин пошел в дом департамента корабельных лесов на Грязную улицу.

Приятель, знакомый еще по Каспию, бывший мичман, сказал Загоскину, что имеется свободная вакансия в Рязанской губернии.

? Вот если хочешь, то получай, ? сказал приятель, подводя Загоскина к карте. ? По размерам это целая Аляска. ? Он указал на пространство между Егорьевском и Касимовом. ? Вековые леса, озера. В общем ? непроходимые дебри!

Ты у нас нелюдим, живи в лесу, стреляй глухарей и надзирай за лесом… Да тебе и по другим причинам надлежит пожить подальше от шума столиц хотя бы некоторое время, ? приятель понизил голос. ? Ну как ? по рукам?

? Что же… я согласен.

Загоскин вышел из департамента, окрыленный надеждами. Кончилась скитальческая и бесприютная жизнь! В кармане его лежит назначение на службу. Он будет жить в тишине и одиночестве в просторах Мещерских лесов. Теперь его не беспокоила даже потеря наследства и девяноста двух душ в двух сельцах Пензенской губернии. Свобода! Свобода, пусть даже зависящая от департамента корабельных лесов…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

? Ну как, определились? ? ласково спросил его человек во фланелевой куртке, когда Загоскин снова пришел к нему.

? Определился, ? весело ответил Загоскин и с заметным волнением сказал: ? Осмелюсь напомнить о своей рукописи.

? Да тут и напоминать излишне! ? воскликнул редактор ? Повесть вашу я намерен печатать. Вы даже сами не подозреваете о том, что вышло из-под вашего пера. Давайте поговорим по существу. Все замечательно… Удивительно, что флотский лейтенант, привыкший лишь к заполнению вахтенного журнала, может писать таким слогом… Многие сочинители писали у нас о Кавказе, а кто до вас подумал о том, как показать русского человека на Аляске? Кавказ уже приелся ? бурки, кунаки, кинжалы… А у вас ? все ново и свежо и, главное, все необычайно. Необычайность эта не исключает правдивости. И людей вы видели, и сами делили с ними все радости и горести столь трудной жизни. Ваш индеец Кузьма запомнится многим. Не скрою ? есть недостатки. Кое-где, особенно когда Кузьма рассказывает вам об убийстве белого, повесть похожа на переводную. Вам не кажется это? ? быстро спросил человек во фланелевой куртке.

? Так это, очевидно, оттого, что я говорил с Кузьмой всегда по-индейски, этим совершенствуя свои познания туземного языка. И рассказ об убийстве мне пришлось как бы переводить с индейского. Я сам об этом думал, ? добавил Загоскин.

? Тогда вполне допустим слог, о котором я говорю. Вообще же вы сделали большое дело. Дикари ? и свершение подвигов во имя любви, чести, сознания долга! Русский человек идет один бог знает где и встречает истинную преданность… И гений Пушкина пробудил в вас искру, которая разгорелась пусть скромным, но заметным, присущим только вам огнем. Вы знаете направление моего журнала? Передо мной лежит статья о крепостном праве в России, о душе русского крестьянина. Вряд ли статью эту пропустит цензура. Вы еще далеки от мира литературного и не знаете, на что способны ценсоры. В одном журнале было помещено письмо из Сибири; автор описывал езду на собаках. Ценсор потребовал вычеркнуть это место. Когда его спросили, чем вызван запрет, просвещенный полицейский ответил, что известие о езде на собаках должно быть подтверждено бумагой из министерства внутренних дел. Каково? ? Редактор закашлялся. ? Скоро, вероятно, ? продолжал он, переводя дух, ? потребуется подтверждение Третьего отделения о факте существования вулканов на Камчатке. К тому же вулканы ? опасная вещь. Они часто находятся в извержении, вносят беспорядок в природу и могут вызвать опасные мысли о революциях, бунтах, пламени мятежей! К чему это я говорю? Если ценсор не зарежет статьи о крепостном праве (она написана эзоповским стилем), я помещу вашу повесть рядом с этой статьей. И пусть читающая Россия увидит смелость, честь, благородство тех людей, которых мы высокомерно называем дикарями.

Если бы имя Рейналя не столь смущало ценсуру, я выбрал бы из него цитату для второго эпиграфа к вашей повести. А к статье о крепостном праве я поставил бы эпиграф из Радищева… Но я и так красным фуляром своим дразню ценсуру, как свирепого быка. Ждите! Повесть я не замедлю сдать в набор. ? Редактор безмолвно подозвал к себе рабочего в железных очках и передал ему тетради Загоскина.

? Кстати, о Радищеве, ? промолвил Загоскин. ? В Иркутске, в губернском архиве, мне посчастливилось найти бумаги о встречах Радищева с Шелиховым. Как все это знаменательно! Восточный океан и Радищев. Рылеев, Пушкин… Я написал статью, но «Морской вестник» вернул мне ее, не объяснив причины…

? Как Радищев пугает их всех! Но верьте мне, ? и я в это верю, ? через сто лет память об этих людях воспрянет в народе, как феникс из пепла. Не смущайтесь, ? вы, видимо, скромны, ? но через сто лет вспомнят и о вас. Найдется человек, которого встревожит ваша судьба. И он прочтет то, что вы написали, перероет архивы всяческих ведомств, шаг за шагом пройдет за вами по сумеркам девятнадцатого века, в которых лежит великая истерзанная Россия. Я не честолюбив, но я верю, что о всех нас вспомнят, в том числе и обо мне. Я наживал чахотку за этим вот столом, вы шли, открыв грудь аляскинской метели. Мы творили общее дело. Люди будущего отыщут наши могилы и украсят их цветами… Не только страницы книг, но мрамор, гранит и бронза поведают новому веку о делах и судьбах бедных, но великих детей России. На площадях будущих городов я вижу изваяния, залитые ярким солнцем, ? Пугачев, Радищев, Пестель… Я вижу Пестеля с бронзовой веревкой на шее ? живой укор прошедшему безжалостному веку. Я верю в пророчества Рейналя о веке Великих Республик.

Человек во фланелевой куртке снова закашлялся.

? Что это мы ? какой высокой материей занялись? ? сказал он, отдышавшись и как бы стыдясь своих вдохновенных слов. ? Давайте поговорим о сегодняшнем дне. Вы не из тех людей, которые наживают бобров, хотя на Аляске много их убили своей рукою. ? Он снова кинул быстрый взгляд на холодную шинель Загоскина. ? Когда вы еще определитесь по-настоящему в службу? Вам нужны средства… Пожалуйста, не отказывайтесь. Я могу частно оплатить вашу рукопись хотя бы сегодня. Вам совершенно нечего стесняться: вы получаете плату за труд, и за труд прекрасный.

Загоскин поблагодарил, но решительно отказался взять деньги.

Он думал, что возбудил в редакторе жалость к себе ? всем своим измученным видом, холодной флотской шинелью со следами снятых эполет…

? Не смею настаивать, ? промолвил редактор. ? Во всяком случае, вы должны помнить, что всегда можете получить здесь свой гонорар.

Он поднялся с места, прошел в дальний угол комнаты и возвратился со стаканом, наполненным чистой водой.

? В свинцовой пыли и духоте, ? сказал он, наклоняя прозрачный стакан над горшочком с цветком, ? живет это нежное и хрупкое создание. Оно помогает мне в работе: глядя на него, я забываю о многом. Живет, дышит, ловит каждую частицу света, которая проникает сюда. Я слышал, что Марат очень любил цветы. Пожалуйста, только не подумайте, что я сравниваю себя с Другом народа.

Загоскин смотрел на этого человека и внутренне восхищался им. Святая злоба и нежность, горькая улыбка и огромная душевная мягкость угадывались в нем. «А ведь, пожалуй, цветок переживет его», ? подумал Загоскин, видя, как человек во фланелевой куртке кутает горло в красный фуляр и заходится надрывным кашлем так, что кажется: у него вот-вот хлынет горлом кровь…

? Жаль, что ценсура, конечно, заставит выпустить это место. А хорошо бы вставить в повесть упоминание о Рылееве. Вы говорите, что он поддержал в Российско-Американской компании проект Владимира Романова ? тоже будущего декабриста ? об экспедиции вглубь материка Северной Америки и к северу ? до Гудзонова залива? Эти люди ничего не боялись. А Завалишин? Он предлагал правительству завязать торговые отношения с негритянским государством в Вест-Индии и готовился быть первым послом России у чернокожих республиканцев… Каково!