Жизнь и приключения Робинзона Крузо [В переработке М. Толмачевой, 1923 г.] - Дефо Даниэль - Страница 21

Робинзон думал, что ружье внушает такой страх дикарю, что он не решится его тронуть, но топор придвинул поближе, чтоб удобно было, при надобности, сразу схватить его рукой.

Сон все-таки овладел им, и он крепко заснул.

Когда же открыл глаза, первое, что он увидел, был Пятница, который, сидя около него с зеленой ветвью, охранял его сон, отгоняя мух и москитов. Топор вывернулся из-под него и валялся около. Робинзону стало стыдно за свой страх.

Возвращаясь домой после работы, он решил немедленно взяться за одежду для Пятницы, потому что ему противно было видеть около себя совершенно нагого человека. За долгие дождливые дни он сработал кое-что про запас: были штаны из козьей шкуры да и у куртки не хватало только рукавов. На первое время можно было предложить хоть это.

Робинзону казалось, что дикарь, признавая, видимо, превосходство белого, будет очень доволен уподобиться ему одеждой, но вышло не так.

Во-первых, очень долго тот понять не мог, как следует ему поступать с данными вещами, потом, как мог выразительнее, стал объяснять, что одежда ему вовсе не нужна. Он указывал на остатки каких-то черных и красных полос, накрашенных на руках и ногах, и только сокрушенно мотал головой, видя, что они стерлись во многих местах.

Но сделав строгое лицо, Робинзон все же приказал надеть все принесенное. Что за несчастный вид принял тогда Пятница! Он показывал, что куртка всюду жмет и трет его, а в штанах он не может ступить и шагу. Но настойчиво потребовал Робинзон, чтоб он не снимал одежды. Дикарь покорно смолк, но печально притих и не сказал ни слова весь вечер.

Когда же пора было итти доить коз и Робинзон позвал его с собой, то бедняга шел с таким трудом, словно гири были привешены к его быстрым ногам.

Козы, кажется, внушали ему сегодня еще больше страха, он, видимо, чувствовал себя совершенно беспомощным и опять не решился войти в ограду.

На обратном пути Робинзон дал ему нести один из горшков молока. Дойдя до дому, дикарь, едва поставив горшок, повалился на землю в полном изнеможении. Робинзон сердито отвернулся, ему казалось, что дикарь хитрит и притворяется. Но ужин прошел в полном безмолвии и, когда, наконец, на ночь Робинзон позволил дикарю раздеться, тот с явным наслаждением отбросил от себя меха и угрюмо отошел для сна в самый дальний угол двора.

На следующее утро он оделся с большой неохотой, платье, видимо, продолжало сильно стеснять его, но он уж не просил разрешения раздеться. Работал несравненно хуже вчерашнего, собирал какие-то плоды с одного кустарника, которые Робинзон как-то отведывал, но счел совершенно несъедобными и теперь посмеивался про себя на невзыскательность вкуса дикаря.

Тот набрал их целую корзиночку, подобранную где-то на дворе.

Днем Робинзон позвал его купаться. Дикарь плавал и нырял, как рыба, но выскочил из воды раньше Робинзона и убежал в прибрежные кусты. Когда тот позвал его, одевшись сам, дикарь сейчас же выбежал, но в каком виде! Все тело его было покрыто красными полосами, разводами и кругами. Так вот на что понадобились ему неведомые плоды! Он, видимо, был очень доволен собой: смеялся, прыгал, размахивал руками. Робинзон спросил его, куда дел он свою одежду? Он указал на кусты, но постарался объяснить, что теперь никакой одежды ему не нужно, что он красив и так.

Робинзону стало досадно на глупого дикаря, он строго приказал ему сейчас же смыть всю пачкотню и одеться как следует. Тот не сразу понял, чего от него требуют, но когда, наконец, сообразил, то лицо его выражало удивление и глубокую печаль. Он бросился к ногам своего владыки и стал умолять позволить не надевать ненавистного платья. Робинзону вдруг стало совестно: в самом деле, какое право имеет он мучить бедного человека? Платье, надетое на него насильно, не сделает его ни на шаг ближе к образованному миру, а только заставит видеть в Робинзоне сурового господина.

Он поднял Пятницу с колен и дал ему знак, что позволяет не носить одежды.

Каков был восторг бедного человека! Он сделал несколько отчаянных прыжков от радости, затем схватил в охапку платье и собрался отправить его в воду. Едва удержал его Робинзон, объяснив, что эти вещи пригодятся ему самому. По дороге дикий Пятница бегал, скакал, махал руками и радовался, как молодое животное, освобожденное от ярма.

Но Робинзону очень неприятно было постоянно видеть около себя голого и еще раскрашенного человека, и он не всегда скрывал свое отвращение.

Пятница, видимо, замечал это и стал изо всех сил стараться вознаградить за уступку своей услужливостью и прилежанием. Он как будто чувствовал себя виноватым и хотел загладить свою вину.

Но было ли это так на самом деле? Не был ли больше виноват сам Робинзон? Можно ли было с первых же дней насильно подчинять дикаря своим вкусам? Правда, намерение у него было хорошее: ему хотелось поскорее сделать из дикаря подобного себе человека. Робинзон понял, что нужно прежде всего говорить на общем языке.

И принялся со всем усердием учить Пятницу по-английски. Тот с радостью перенимал каждый день новые слова, а Робинзон приучался видеть его без одежды.

Так как теперь пищи требовалось гораздо больше, а ручных коз Робинзон не хотел истреблять, то на охоту понадобилось ходить гораздо чаще прежнего. Пятница исполнял обязанности быстроногой охотничьей собаки, с необыкновенным проворством бросаясь за раненым, но убегающим животным и по одному легкому шелесту листвы распознавая присутствие дичи. Но его, видимо, не удовлетворяло это, Робинзон заметил, что он часто осматривает деревья и кусты, словно разыскивал что-то. И раз подвижное лицо его выразило удовольствие, он знаком попросил у Робинзона топорик, бывший с ним, ловко срубил несколько тонких, прямых деревьев и, очистив от ветвей, взвалил на спину, потом заторопился домой.

За эти дни Робинзон настолько освоился со своим товарищем, что ввел его в свое жилище, где не мало забавлялся изумлению и благоговейному страху его перед незнакомыми вещами. Теперь Пятница уселся в угол, завладел ножом, который сразу полюбился ему, и взялся что-то мастерить. Через несколько часов он вскочил и диким прыжком выразил свое удовольствие, потом поднес Робинзону напоказ свою работу. Это был большой лук, сделанный на-диво, тетива была сплетена из крепких волокон какого-то незнакомого Робинзону растения, на земле были разбросаны тонкие прямые стрелы, с птичьим пером, вставленным в расщеп с одной стороны, и наконечником, отточенным остро из железного дерева. В нетерпении стал тащить дикарь Робинзона в лес, видимо, весь горя желанием испробовать свое оружие. А тому и самому хотелось поглядеть на искусство чуждого племени.

Дичи не пришлось долго искать: заслышав их голоса и шаги, из густой травы выскочил, спасаясь, зайчик. Миг — и с тонким свистом настигла его стрела, и зверек упал мертвым. Торжествуя, проплясал Пятница свой танец, высоко подняв добычу над головой. Через час спинные корзины их были полны. С смешанным чувством восхищения и какого-то неясного недовольства следил Робинзон за охотником. Теперь он должен был признать, что силы их равны и что во всяком случае не беспомощности можно было приписать послушание и покорность Пятницы. Теперь же пора было остановить рвение охотника, потому что дичи было столько, что трудно будет переесть и в несколько дней. Но сделать это было трудно: глаза дикаря горели, все лицо выражало упоение охотой, движения сделались особенно ловки и гибки. В ту минуту, когда Робинзон окликнул его, он, как кошка, подкрадывался к дереву, где сидел большей серый попугай, мясо которого было так жестко и невкусно, что убивать его было только совершенно ненужной жестокостью. Попугай, спугнутый криком, улетел дальше, а Пятница с видимой досадой оглянулся на Робинзона.

Тот, помогая себе и словами и движениями, указал на множество добычи и постарался объяснить, что жестоко убивать животных без всякой надобности. Пятница внимательно следил за объяснениями и, видимо, что-то соображал. Потом лицо его просветлело, и он несколько раз кивнул головой, выражая свое согласие.