Строговы - Марков Георгий Мокеевич - Страница 87

– Дядя! – окликнул его Матвей.

Дед Фишка остановился, оглянулся: Матвей рукой поманил его к себе.

– Может быть, старик что-нибудь посоветует, – сказал он тихонько Антону.

Обламывая на ходу хрупкие капустные листы, дед Фишка, молодо сверкая глазами, спросил:

– Ты, Матюша, звал меня?

– Звал, дядя. Садись-ка, поговорим.

Старик быстро опустился на траву.

Матвей рассказал ему, зачем он позвал его. Дед Фишка, явно польщенный этим, встал на колени и, поглядывая то на племянника, то на Антона, нерешительно начал:

– Есть, Матюша, у меня на уме одна уловка…

– Ну-ка, скажи, дядя, скажи, – чуть подмигнув Антону, подбодрил его Матвей.

– С солдатами, Матюша, надо снюхаться.

– Верно, дед Фишка! – воскликнул Антон, а Матвей в изумлении только развел руками. Потом спросил:

– Ну, а как ты думаешь снюхаться? Ведь они дальше дороги никого не пускают.

Дед Фишка хитро усмехнулся:

– А я не пойду к ним, Матюша. Я так, Матюша, хочу все обстроить, чтоб они сами ко мне пришли.

– Чем же ты думаешь подманить их? Это ведь не рябчики. Они на манок не слетятся.

– Я, вишь, Матюша, задумал туда на рыбалку с бреднем отправиться. Прямо напротив их и начну рыбачить. Не утерпят, прибегут! А тут их и ушицей можно покормить, да и поразговаривать обо всем душевно. Они ведь там одни. Этот, главный-то, опять у свата Евдокима сидит, водку глушит.

Матвей переглянулся с Антоном, сказал:

– Попытать можно. Как ты думаешь, Антон?

– И раздумывать нечего, – тотчас же согласился Антон. – Давай мне какую-нибудь старую одежонку, и мы отправимся с дедом Фишкой.

– А я? – спросил Матвей.

– А ты посиди дома. Мне безопаснее. Меня тут теперь многие уж забыли.

Матвей встал и лениво потоптался, поглядывая на Антона. Было видно, что ему сильно не хотелось отпускать Антона от себя. Но, превозмогая это чувство, понимая, что так надо, он двинулся к дому.

– Пойдем, я тебе свою верхницу и штаны дам.

Они покинули огород и во дворе разошлись. Дед Фишка отправился в амбар за бреднем, а Матвей и Антон пошли в избу переодеваться.

Вскоре Матвей и Антон вновь появились во дворе. Преобразившийся Антон шутил, смеялся, зеленые глаза его искрились.

4

К вечеру дед Фишка и Антон добрались до места. Они расположились на чистой поляне, тянувшейся от речки до самого кедровника. Солдаты заметили их, когда они еще шли по дороге, и, собравшись в кучу, наблюдали за ними. От речки до стоянки солдат было не более четверти версты.

– Смотрят на нас! Глаз не спускают! – обрадовался дед Фишка.

Они быстро развернули бредень, Антон сбросил бродни и, слегка поохивая от холодной воды, потащил один конец сети в глубь речки.

Спустя некоторое время они закончили первую тоню.

В бредне оказалось с десяток чебаков, три окуня и два подъязка. Стараясь еще больше привлечь к себе внимание солдат, они рыбу из бредня вытаскивали не спеша, делая вид, что ее очень много. Подъязков Антон долго тряс за жабры. На солнце рыба поблескивала чешуей и солдатам должна была казаться издали огромной. Солдаты оживленно заговорили, засуетились, и двое, отделившись от толпы, направились к речке.

– Идут! Ей-богу, идут! – воскликнул Антон.

– Я про то и говорил, что не утерпят, – отозвался дед Фишка. – Гляди, еще у них и рыбаки есть.

Делая вид, что они не замечают приближающихся солдат, Антон и дед Фишка начали вторую тоню.

Не дойдя несколько шагов до берега, солдаты остановились, и один из них, высокий, рябоватый, крикнул:

– Эй, рыбаки! Проваливайте отсюда!

Дед Фишка взглянул на них и приветливо улыбнулся.

– Здорово, здорово, служилые! – радостно закивал он головой, стараясь всем своим видом показать, что окрик солдат он принял за приветствие.

Солдаты переглянулись, а тот, который крикнул, даже сконфузился. Антон заметил это, опустил голову и ухмыльнулся. Солдаты стояли молча и с любопытством смотрели.

– Туда, дядя! Под куст заводи! Под кустами окуни любят стоять! – крикнул Антону другой солдат, краснощекий, крепыш на вид.

Когда вторая тоня подошла к концу, все тот же рябой длинный солдат сказал:

– Давай, дед, уходи. Не велено тут рыбачить.

Дед Фишка поднял голову, посмотрел на него, часто-часто моргая, и, неподдельно изумляясь, скороговоркой проговорил:

– Уходить хочешь? Постой, сынок. Еще тоньку забросим, да и того… костер разведем, ушицы сварим. Грех не угостить служилых людей… Казенная-то еда поди дюже приелась? А то б взяли бы да и порыбачили с нами? И товарищей бы рыбешкой покормили, а?

Этими словами дед Фишка окончательно сбил солдат с толку. Они стояли, поглядывая друг на друга, не зная, что делать.

– Верно, братки, сбрасывайте амуницию. Надоела поди как горькая редька. Сам когда-то в солдатах был, – проговорил Антон, видя, что солдаты колебались.

– Оно бы и неплохо побродить, да ведь вот беда: вдруг господин поручик нагрянет? – сказал краснощекий, очевидно большой любитель рыбалки.

Дед Фишка и Антон переглянулись, пытаясь понять намерения солдат.

– Ну так что, Миколай, – толкнул крепыш товарища локтем в бок, – может, часок порыбачим?

– Унтера надо, Кузьма, пожалуй, спросить, – ответил длинный, оборачиваясь и поглядывая на кедровник, возле которого дымились костры.

Дед Фишка исподлобья наблюдал за солдатами, их нерешительность заставила его действовать смелее.

– Ну, как знаете, служилые, мы особо не неводим, – с деланным равнодушием сказал он и, повернувшись спиной, обратился к Антону: – Давай, Степка, свертывай бредень, пойдем на другое место.

Антон позабыл предупредить старика, чтоб он при солдатах не называл его настоящим именем, и, когда они появились, несколько раз собирался шепотом сказать ему об этом. Но старик словно почуял его желание. Антон встал на колени и начал быстро свертывать бредень.

Солдаты забеспокоились, и Кузьма обратился к деду Фишке:

– Мы сейчас, дедушка, мигом вернемся. Все-таки, сам понимаешь, служба.

Суровость, которую минуту тому назад напустил на себя дед Фишка, мигом исчезла, и он, сочувственно улыбаясь солдатам, закивал головой.

– Как же, Кузьма, понимаю, браток. Строгость холерская. Сам без малого пятнадцать лет трубил.

– Во как! Пятнадцать лет! Слышишь, Миколай? – проговорил сутуловатый солдат.

Длинный Николай посмотрел на деда Фишку и сказал:

– А я сразу признал, дед, что ты из солдат. Обходительный и опять же выправка у тебя. Орел, видно, был! Служил-то где?

Дед Фишка никогда сроду ни одного дня не служил в армии и, начав разыгрывать из себя старого солдата, никак не предполагал, что ему могут задать такой вопрос.

– Как говоришь, служилый?

– Я спрашиваю: служил-то где? – громко проговорил солдат.

– А, вон ты о чем спрашиваешь! – заулыбался дед Фишка и посмотрел на Антона, глазами умоляя того прийти ему на помощь.

– О, он, братцы, не нам чета. В самом Питере служил, в царском полку, – сказал Антон, поняв затруднения деда Фишки.

Солдаты вновь принялись изумляться. А дед Фишка, просиявший от подсказа Антона, похлопывая себя руками по бедрам, говорил:

– Было, братки, было.

– Что же, дедушка, в Питере-то царя не приходилось видеть? – заинтересовался длинный солдат.

Теперь уже в подсказываниях Антона дед Фишка не нуждался. Встряхнув головой, он бойко ответил:

– Много раз, Миколай. Однова на часах стоял, а он идет. Я, конешно, амундировку обдернул, вытянулся и так на него глазами зыркнул, что он остановился и говорит: „Молодец!“ И пошел дальше. – Вздохнув, дед Фишка закончил: – Одним словом, братки, если надумаете, приходите. Поговорить есть о чем.

– Да мы сейчас, быстрехонько, – сказал Кузьма и побежал к опушке кедровника.

Николай затрусил за ним мелкими шажками.

Третья тоня была уже закончена, но солдаты не возвращались. Дед Фишка и Антон сели на песок, закурили.