Строговы - Марков Георгий Мокеевич - Страница 32

На крыльцо выскочила Марфа.

– Ты куда, дочка?

– В лавку и домой.

– Что так скоро?

– День хороший. На поля тороплюсь. В церковь схожу потом, в другой раз.

– Чаю-то попей хоть, блинов испеку.

– Нет, мама, тороплюсь, ишь как выведрило.

На пасеке Анну не ждали.

– Скоро управилась! – встретила ее во дворе Агафья. – Да ты, никак, плачешь?

Анна плакала. Проезжая своими полями, она не могла без слез смотреть на гибель урожая – на вороха лежащей на полях почерневшей соломы, на крутые берега речки, где стоял неоконченный сруб мельницы, на пустые, ярко зеленеющие отавой пастбища. Она почувствовала, что не поднять ей одной хозяйства, не управиться с работой.

– Ты о чем? Ай у сватов опять что стряслось? – тревожно спросила Агафья.

– Нет, матушка. О Матюше я. В городе он остался. В должности. Все пойдет у нас прахом, все!

Агафья обняла сноху и, гладя ее по крепкой, широкой спине, стала успокаивать:

– Дурашка ты моя! Да разве стоит об этом плакать? Раз остался Матюша в городе – значит, нельзя иначе. Матюша, он тоже в омут головой не полезет. А ну как и верно война? Угонят его, изувечат, а то и убить могут. А теперь-то он тут, рядом. Пусть себе с богом служит. Зимой съездишь, попроведаешь. Да, гляди, он и сам вернется, ежели войны, бог даст, совсем не будет.

Анна успокоилась. Кажется, и в самом деле она понапрасну тревожилась, правильно рассуждает свекровь. Анна поцеловала Агафью и пошла распрягать лошадь. Любила она свекровь больше, чем свою мать. Агафья умела успокоить, убедить, вовремя обласкать…

3

Недели две Анна жила спокойно. Но неожиданно на насеку приехал Влас. Анна насторожилась. Влас никогда не приезжал без нужды.

– За коровой приехал, – сказал Влас. – Матюха корову дал. «Что ж, говорит, ребятишки у тебя без молока живут? Возьми с пасеки корову, все равно за ними ходить некому».

– Как это некому? – У Анны сердце зашлось от обиды.

Влас, конечно, приврал. В действительности дело обстояло иначе.

На другой день после поступления Матвея на службу в тюрьму Влас сказал ему:

– Ну, Матюха, выручил я тебя, всю жизнь будешь благодарен. Выручай теперь ты меня.

– Чем же тебя выручать?

– Деньгами. Торговлю расширять буду.

– Деньгами? Где же я тебе их возьму?

– Скот продай.

– Фи-и! – присвистнул Матвей. – У скота хозяин есть. Да и много ли у нас скота? Продавать совсем нечего.

Влас замолчал, но отступать и не думал. Дня через два он возобновил этот разговор, а спустя несколько дней стал просить корову.

Матвей понял, что от Власа не отвязаться, и сердито сказал:

– Поезжай на пасеку и проси у отца с Анной. Им виднее – они хозяева.

Услышав перевранные Власом слова мужа, Анна вышла на середину прихожей и, обращаясь к Захару, сказала:

– Как хочешь, батюшка, а я корову не дам! Матвей за коровами не ходил, и не ему ими распоряжаться.

Захар сидел на скамейке, опустив нечесаную кудлатую голову. Он переглянулся с Агафьей и понял, что думают они с женой одинаково.

«Конечно, может, и не стоило бы давать Власу корову. Он в хозяйство копейки не вложил. Но опять-таки он не чужой человек, сын родной, а главное – страдают без молока внучата».

Анна смотрела на свекра, ждала, что он скажет. Захар встал и решительно заявил:

– Отдадим Власу Буренку. Пусть ведет…

– Буренку?! – вскрикнула Анна и, будто на нее надвигалась смерть, повторила: – Буренку, Буренку!

Сорвав с гвоздя ватную кофту, она заметалась по прихожей, ища платок. Смуглое лицо ее раскраснелось, карие глаза расширились, заблестели.

– Не дам Буренку! Буренку я нажила, я выходила! – Она толкнула дверь и, не закрыв ее, выбежала во двор.

– Иди, старик, посмотри, как бы не натворила беды, – проговорила Агафья, – у нее на все духу хватит.

Захар схватил свой зипун и без шапки выскочил вслед за Анной.

Влас, покачав головой, тоже поднялся и, низко нагибаясь в дверях, вышел на улицу.

Анна с хворостиной в руках выгоняла коров из ворот. Она решила загнать их в пихтач, спрятать где-нибудь в чаще, но криком в прихожей она только напортила себе.

К воротам с уздой в руках подбежал Захар. Ветер рвал полы сто зипуна. Махая уздой, он кричал:

– Ты что, сука, делаешь? Убью!

Он закрыл ворота и, когда Анна попыталась их вновь открыть, ударил ее уздой по спине.

– Ну, что стоишь, как барин! – закричал он Власу. – Гони корову!

– Не дам! – в исступлении закричала Анна.

Разрывая на себе кофту и обнажая тугие груди, она подбежала к Власу и изогнулась перед ним.

– На, души меня, пей мою кровь, изверг! Грабитель, вор!

Влас отшатнулся от нее, растерянно попятился назад. Захар толкнул Анну в плечо, она споткнулась, упала на кучу соломы и зарыдала. Потом вскочила и побежала в пихтач.

С помощью Захара Влас запряг лошадь, привязал к рогам коровы веревку и торопливо двинулся в путь.

4

Вряд ли Власу удалось бы так легко провести доверчивого Захара и Агафью, если бы дед Фишка был дома. Но старый охотник был далеко. У него появились новые коварные замыслы против Зимовского, и, узнав, что Матвей остался на службе в городе, он решил осуществить эти замыслы, не откладывая дела в долгий ящик.

Придя в Сергево уже после захода солнца, дед Фишка переночевал у знакомого мужика и на следующий день с утра отправился ко двору. Зимовского. Ему надо было прежде всего проникнуть в лавку, собственными глазами, убедиться – так ли уж разбогател его недруг, как об этом рассказывал Кинтельян.

Зимовской жил в большом крестовом доме с белыми наличниками на окнах. Лавка его размещалась в специальной продолговатой пристройке к дому. Широкий двор был наглухо крыт жердями и соломой. Тесовые ворота по-городскому раскрывались на две половины и, кроме того, имели калитку с круглым железным кольцом щеколды.

«Эк, вражина, домище какой сгрохал», – подумал дед Фишка, подходя к лавке, и остановился в нерешительности: на двери висел замок. Ничего не оставалось, как войти в дом. Подосадовав, что не удалось застать лавочника врасплох, охотник решительно шагнул в сени.

Степан Иваныч и Василиса недружелюбно встретили старого знакомого. Но деда Фишку это мало трогало. Радостного приема он и не ожидал в этом доме.

– Здравствуйте! Приятного аппетита! – проговорил еще на пороге старик.

– Здравствуй, Данилыч! Садись, – ответили почти в один голос Зимовские.

За столом, кроме них, сидели Егорка – единственное чадо Зимовских – и плечистый пожилой мужик, – видимо, один из их работников.

– Спасибо, я сытый, – поторопился сказать дед Фишка и, когда сказал это, понял, что поступил необдуманно: на столе возвышалась стопка румяных, вкусно пахнущих блинов, стояли чашки со сметаной и маслом.

Поэтому, когда его ради приличия, нехотя пригласили выпить чаю, он не стал отнекиваться и, бросив картузишко на широкую деревянную кровать, подошел к столу.

– Ну, коли так, налей, Василиса. Так и быть выпью чашку!

Хозяева подвинулись, и дед Фишка сел у окна на лавку. Степан Иваныч грозно посмотрел на своих домочадцев. Дед Фишка усмехнулся про себя:

«Трусишь, вражина? Ну, я, милый мой, не сегодня рожен. Расспрашивать сейчас не стану».

За столом старик нарочно вел самые безобидные разговоры.

Зимовские недоумевающе переглядывались. Им хотелось поскорее узнать, зачем пришел старик в Сергево.

Когда запас бессвязных рассказов у деда Фишки иссяк, он стал расспрашивать Зимовского. Степан Иваныч прикрикнул на сына и работника, понуждая их скорее кончить завтрак и отправляться на работу. Те быстро допили чай и вышли во двор.

Хорошо позавтракав, дед Фишка решил наконец сообщить о цели своего прихода.

– Я к тебе, Степан Иваныч, с бедой.

Хозяин удивленно поднял голову, насторожился. Василиса остановилась с тарелкой посреди кухни.

– Рыбешку я, Степан Иваныч, на балагачевских озерах промышляю. Лов хороший, грешно и желать лучше. А соль вышла вся, ни крупинки не осталось. Собирался домой, потом прикинул, думаю – до Сергева все-таки ближе. Тут я, пожалуй, дневкой обернусь.