Строговы - Марков Георгий Мокеевич - Страница 139

Вскоре показалась первая подвода, вторая, пятая, седьмая. На первой телеге, загруженной какими-то частями машин, сидел Артем. Он был без фуражки. Ветерок шевелил его черные волосы.

Увидев подводы, нагруженные машинами, сына, гордо восседающего на телеге, Матвей почувствовал, как защемило сердце, спазмы сжали горло. „Это же новая жизнь идет! Сколько за нее бились, сколько мук приняли, крови пролили!“ Опустив голову, Матвей искоса взглянул на Мартына. Тот стоял выпрямившись, как солдат. Губы у него тряслись, плечи вздрагивали, а по просветленному лицу текли слезы. „Стареем, что ли? А может быть, так и надо?“ – пронеслось у Матвея в мыслях.

Толпа ринулась к подводам, окружила их, Матвея с Мартыном оттиснули. Тимофей Залетный подскочил к Артему, перебросился с ним несколькими словами и прыгнул на телегу.

– Товарищи! – раздался его зычный голос. – Вы посмотрите, вы… вы только посмотрите… – Волнение душило его, он ударил себя ладонью в грудь. – Стали мы сегодня богаче Юткиных и Штычковых в несколько раз. Были батраки, самые последние люди, а теперь – строители коммунизма, первые люди всего мира. Эти машины дал нам рабочий класс, партия большевиков, Ленин. Смычка рабочих и крестьян – вот наш путь…

Тимофей говорил горячо и воодушевленно, и, слушая его, Матвей думал: „Такой даже самых осторожных увлечет“.

После Залетного с речью выступил Артем.

– Товарищи! Я передаю вам привет от Тараса Семеныча Беляева. Он просил сказать вам, что наступит время, когда на поля наших деревень Советская власть пошлет не только сеялки, сенокосилки и конные грабли, а тракторы и автомобили. Советское государство станет государством электричества и обилия машин…

Мужики плотно окружили телегу, на которой стоял Артем, и слушали его с напряженным вниманием.

3

Величаво плыли над Волчьими Норами меловые облака. Щедро лилось ласковое июньское солнце, затухая лишь на короткие часы ночи. Свежей, первозданной зеленью покрылись поля. От кипучих побегов молодой листвы курчавились деревья. Днем теплый, пахучий, будто настоенный на цветах воздух дрожал от гула: все живое неистово прославляло землю, солнце, жизнь. Да что днем! Не утихало это и ночью: девушки пели звучные песни до самой зари, а когда они замолкали, на смену им появлялись со своими волшебными трелями залетные песельники – соловьи.

Матвей засиживался в волостном исполкоме почти до рассвета. Уставший от бесконечных хлопот, начинавшихся рано поутру, он шел домой неторопливо, дыша с наслаждением и полной грудью. Все это время он испытывал такой прилив сил, такую увлеченность работой, что душа переполнялась через край.

Прислушиваясь к девичьим голосам, Матвей вспоминал весенние и летние дни восемнадцатого года, когда над деревнями Юксинского края стояла мрачная тишина и слышались только слезы и стоны, и думал:

„Поют! Большой кровью народа куплены эти песни, и бережно, ох, как бережно нужно блюсти добытую свободу…“

Он вспоминал погибших: Антона Топилкина, Старостенко, Калистрата Зотова, волченорских, ежихинских, ломовшгких, сергевских, балагачевских, петровских партизан… Судьба им не сулила жизни на свободной земле, а сколько живого дела могли бы поднять на своих плечах эти верные товарищи!

Всего лишь несколько месяцев в Юксинском крае, преобразованном губисполкомом в Волченорскую волость, стояла у руля жизни Советская власть, а перемены произошли разительные.

По обоюдному согласию волченорцев и новоселов, у кедровника на берегу речки сооружалась большая, не в пример юткинской, общественная маслобойня на водяной тяге.

На месте купеческих пасек создавались пасеки потребительского кооперативного общества.

В Волчьих Норах, в Бадагачевой, в Ежихе, в Сергеве – по всему Юксинскому краю возникали сельскохозяйственные товарищества и коммуны.

Решением волостного исполкома, принятым по настоянию Матвея, предприятия активных деятелей кулацкой „армии содействия“ – Юткиных, Штычковых, Буяновых, Зимовских – были национализированы и переданы в ведение местных советов.

Как ни далека была эта таежная сторона, но и сюда долетали вести о жизни молодой Советской республики.

С новой силой разгорелась борьба с интервентами: на Украину и в Белоруссию вторглись польские паны, на юге держался Врангель. Дальний Восток был под пятой японских империалистов. Много еще крестьян стояло под ружьем, в городах начался голод. Страна нуждалась в помощи…

Волостной исполком снаряжал красные обозы, и в город тянулись телеги с хлебом, шерстью, кедровыми орехами, дичью, пушниной. Всякий раз, как только обозы доходили до места назначения, секретарь губкома партии Тарас Семенович Беляев присылал письма с благодарностью за заботы о неотложных нуждах республики.

Наблюдая за тем, какие дела осуществляет Советская власть, какой подъем царит в народе, умная и внимательная ко всему Анна как-то сказала Матвею:

– Ты не знаешь, Матюша, Ленин-то не из мужиков ли?

– Нет, Нюра. Тарас Семеныч сказывал, что рос Ленин в благородной семье. Родитель его был в Симбирске инспектором над всеми школами…

Анна недоверчиво прищурила карие глаза, покачала головой, убежденно проговорила:

– Непохоже что-то.

– Почему?

– Да потому. Будь он, Ленин, из благородных, разве он понял бы, что крестьянину надо?

Матвей рассмеялся, восторженно сказал:

– Подожди, Нюра, дай срок, Ленин такую жизнь построит, о какой ты и в сказках не слыхала!

Передохнув, он принялся горячо рассказывать ей о целях Советской власти. Анна слушала его, и глаза ее загорались блеском. Слова Матвея пробуждали и в ней желание окунуться в эту большую, захватывающую работу.

Однако о жизни она привыкла судить по фактам.

– Хорошо ты рассказываешь, – вздохнула она, – да сбудется ли это? – Но, подумав, сказала: – Хотя все может быть. Народ жадно потянулся к новой жизни. А народ все может. Сказывают, вон и на небо научились подыматься.

– Так я тебе про то и толкую! – с жаром подтвердил Матвей.

4

Утром, чуть свет, прискакал из Ягодного Мирон Вдовин. Он еще и войти не успел, а Матвей догадался, что явился Мирон с нехорошими вестями. Был он без картуза, с взъерошенными волосами, в длинной рубахе без пояса, в разодранных штанах, босой.

Обеспокоенный его появлением, Матвей открыл окно и крикнул:

– Коня пусти во дворе да иди сюда скорее.

Перепрыгивая сразу через две-три ступеньки, Мирон поднялся на высокое крыльцо белинского дома и вбежал к председателю волисполкома, запыхавшись.

– Матвей Захарыч, – еще не переступив порога, проговорил он, – банда Штычкова кедровник спалить пыталась!

Матвей ударил ладонью об стол и со злостью сказал:

– А мы-то обрадовались, что власть в наших руках, распустили вожжи…

Мирон рассказал, как было дело. Пожар в кедровнике начался ночью. Поджог был сделан на юго-западной опушке, самой удаленной от Волчьих Нор и новосельческих поселков. Расчет поджигателей был понятен: пока народ подоспеет, половина кедровника будет охвачена огнем. К счастью, в эту ночь на лугах подростки из Ягодного пасли лошадей. Завидев зарево над кедровником, они взнуздали коней и помчались на пожар. Один из них полетел в поселок бить тревогу. Новоселы поднялись все, от мала до велика, с баграми, лопатами, топорами и пилами в руках. Но когда они прибыли в кедровник, большая часть работы была уже сделана. Подростки срубили несколько кедров и преградили этим путь пламени, которое клубками перепрыгивало с одной макушки на другую. Работой руководил Акимка Мишуков, бывалый волченорский партизан, приехавший вечером за дровами и решивший перекоротать ночь с ребятами у костра.

Матвей послал рассыльного за членами волисполкома Архипом Хромковым, Тимофеем Залетным и Силантием Бакулиным. Те явились без промедления.

На заседании было решено создать в деревнях при сельсоветах дружины из бывших партизан для охраны народного имущества. Тут же было договорено начать подготовку к вооруженной облаве на буераки с целью захвата банды Демьяна Штычкова. Проведение подготовки к облаве было возложено на Тимофея Залетного и Артема Строгова, недавно избранного секретарем волченорской партийной ячейки.