Сталинский нос - Ельчин Евгений - Страница 6

Едет платформа мимо Мавзолея, а на нем сам товарищ Сталин, великий Вождь и Учитель, стоит и за парадом наблюдает. За его широкой спиной члены правительства по росту построились, улыбаются. Сталин видит меня на платформе и рукой машет, а глаза так и лучатся добротой.

— Вот за это мы кровь и льем, товарищи, — говорит Сталин членам правительства, — чтобы этот пионер мог жить при коммунизме. Тебя как зовут, сынок?

Я товарищу Сталину салют отдал по-пионерски и кричу:

— Меня зовут Саша Зайчик. Вы, товарищ Сталин, папу моего хорошо знаете. Вы ему лично на грудь орден Красного Знамени прикололи и назвали его «железной метлой, выметающей гниль из наших рядов».

— А, Зайчик, — с улыбкой кивает товарищ Сталин. — Конечно, я его хорошо знаю. Герой. Верный коммунист.

— Ошибка произошла, товарищ Сталин. Папу арестовали!

Ну, тут такое началось. Ужас! Такого ни разу на Красной площади не бывало. Вдруг весь парад обратным ходом поехал. А почему? Сталин рассердился. Кричать начал. Танки обратно поехали и платформы, граждане со всех ног бегут, спасаются, а товарища Сталина голос — не голос, а гром с молнией — грохочет по всей Красной площади: «Шпионы! Вредители! Враги народа! Чья ошибка? Кто виноват? Арестовать! Всех арестовать!»

Платформа вдруг из-под ног у меня поехала, я не удержался и головой вниз, прямо в толпу. Упал на кого-то. Вокруг паника и сплошной беспорядок. Меня граждане волной подхватили и несут, куда — неизвестно. Я знамя к груди прижал, боюсь выпустить, только вдруг, сам не знаю как, не на Красной площади я, а снова в актовом зале. Несусь как угорелый к бюсту Вождя, спотыкаюсь. Знамя летит из рук и отбивает Сталину нос.

16

Сижу на полу, в глазах темно. Ничего не понимаю. Что произошло? Вижу, пыль от гипса в воздухе вьется, оседает, рядом валяется знамя, а у бюста нос отбит. Без носа Сталин, а где его нос, неизвестно. Да, наворотил я дел. Гадать тут нечего, вопросов нет. Понятно, что дальше будет.

Перво-наперво, не быть мне пионером. Это точно. Директор будет звонить в Органы, докладывать, что в школе совершено вредительство. Приедут Органы на машине, узнают, кто виноват. Меня арестуют. И не по ошибке, как папу, а за дело. Был я сыном героя-коммуниста, а превратился во врага народа и вредителя. Своими руками повредил советскую собственность.

И не какую-нибудь обычную собственность, а замахнулся на самое святое — бюст самого товарища Сталина. Конечно, нечаянно — знамя же тяжелое, оно у меня из рук выскочило. Но кто в такое поверит? Свидетелей нет.

Вдруг шаги. И тень по полу мелькает. Кто идет? Крутанул головой влево, крутанул вправо. Никого. И тут школьный звонок как грохнет, я даже подскочил с испугу. В классах застучали партами. Сейчас все бросятся в коридор и ворвутся в актовый зал. Сразу увидят, что я натворил. Я на ноги, знамя с полу и бегом прятаться. А куда? В туалет для мальчиков.

17

В туалете кабинки без дверей, но на всякий случай прячусь в последнюю, подальше от входа. Сердце колотится, и дух захватывает. Держу знамя высоко, чтобы бахрома не касалась унитаза. Прислушиваюсь. В коридоре хохочут, вопят, ботинками топают, да так, что подо мной пол трясется. Хотя, это, может быть, и не пол. Это, может быть, у меня коленки дрожат.

Сейчас последняя перемена перед пионерской линейкой, где меня должны в пионеры принять. Только вряд ли теперь примут. Я держу знамя левой рукой и плечом подпираю, а правую руку к сердцу жму. Между рукой и сердцем нагрудный карман, а в кармане пионерский галстук, папин подарок. Из нашей комнаты, которая теперь уже не наша, я только галстук и портфель взял. Сложил галстук аккуратно и упрятал в нагрудный карман, прямо над сердцем. Теперь руку к нему прижал и шепчу: «Дорогой товарищ Сталин, простите, пожалуйста, что я Вам нос отбил по ошибке. Вы же знаете, как я Вас люблю. Вы же знаете, как я мечтаю стать пионером. Пожалуйста, сделайте так, чтобы меня все-таки приняли. Ну пожалуйста. Я буду самым примерным пионером на свете, честное слово».

Только шепнул я Сталину эти слова, как в коридоре вдруг стало тихо. Кто-то захихикал и тут же подавился. Кто-то по лестнице побежал. Хлопает дверь, быстро стучат каблуки. Нина Петровна.

— Отойти всем от бюста! — кричит. — Живо по классам!

Вот тут-то я и понял, что делать. Очень просто. Нина Петровна послала меня за знаменем? Послала. Я знамя принес? Принес. Что произошло, то произошло, изменить невозможно. Я готов ответить за свое преступление. А пока суд да дело, я знамя в класс понесу. Оно будущим пионерам нужнее.

Хочу свернуть знамя, как оно раньше было, а руки трясутся. Я и так и эдак, не получается. Я не сдаюсь. В конце концов свернул, и очень даже хорошо получилось. Плотненько, без морщин.

Иду к двери. Дверь нараспашку, и кто на меня прет? Вовка Собакин, кто ж еще. Вырывает у меня из рук знамя и давай им повсюду тыкать, как винтовкой в штыковой атаке.

— Не валяй дурака, Собакин, — говорю, а что испуган, виду не подаю. — Верни знамя.

Он меня тычет золотым наконечником в живот, но я не поддаюсь на провокацию. В пионерских правилах ясно сказано: в драки не ввязываться. Он вдруг изо всей силы лепит знаменем по стенке, только штукатурка летит.

— Последний раз предупреждаю, Собакин. Знамя является государственной собственностью. Ты что, его сломать хочешь?

Собакин на мои слова ноль внимания. Швырнул священное пионерское знамя прямо на пол и ботинком его в лужу пихает. Вылупился на меня, а глаза такие страшные, я даже попятился.

— Порча государственного имущества карается высшей мерой наказания, — говорит Вовка. — Объявят тебя, Зайчик, врагом народа и поставят к стенке. Уголовный кодекс, статья 58.8. Тебе отец что, не рассказывал?

— Ты о чем?

— Ты, Зайчик, дурак или прикидываешься? Думаешь, отвечать не придется?

Тут он мне показал кулак, разжал его, а на ладони — сталинский нос.

— Забудь о пионерах, Американец. Я ж тебя видел.

18

— Ребята, в чем состоит долг юных пионеров? — говорит Нина Петровна. — Мы должны все вместе разоблачить тех, кто надругался над бюстом товарища Сталина. Только после этого нам разрешат провести линейку. Проявите себя настоящими сталинцами, и тогда вы заслужите пионерские галстуки.

В классе ни звука. Все молчат.

— Возьмите чистый листок бумаги и карандаш, — говорит Нина Петровна. — Аккуратно в столбик напишите фамилии одноклассников, которых вы подозреваете. Когда закончите, дежурный листки соберет.

Никто, конечно, карандашей не берет, но все друг на друга посматривают: интересно, кто первый начнет писать. Нина Петровна удивляется:

— Что такое, ребята? Почему не пишете?

— Мы не знаем, про кого писать, Нина Петровна. — Это Зина Кривко, она всегда за весь класс выступает.

— Как же не знаете? Ты же этого, Зина, не делала?

— Нет.

— Может, твоя подружка Тамара постаралась?

Зина косится на соседку по парте, Тамару. Та бледнеет. Зина мотает головой: нет, мол, не Тамара.

— Вот видишь, Зина, совсем не трудно. Ты же знаешь, кто этого не делал, — продолжает Нина Петровна. — Можно еще проще. Напиши фамилии тех учеников, которые точно ни в чем не виноваты.

Зина с облегчением вздыхает, берет карандаш, прикрывает листок бумаги рукой, чтобы никто не подглядывал, и давай писать.

— Пиши, пиши, Зина. Молодец, — говорит Нина Петровна. — Только смотри не ошибись. Если хотя бы один ученик в твоем списке попадет под подозрение, знаешь, что будет?

Зина не знает, что будет. А действительно, что?

— Ты сама попадешь под подозрение, Зина. Мы теперь будем знать, что Зина Кривко покрывает врагов народа.