Сталинский нос - Ельчин Евгений - Страница 4

11

Если бы дворник утром лед колоть не взялся, я бы спал и спал. Дворник этот меня разбудил. Он не знал, конечно, что я сплю в подвале. Ну и давай ломом по льду. Я проснулся. Вижу, уже светает. Может быть, даже опаздываю.

Молнией наверх по ступенькам, во двор мимо дворника и на улицу. А на тротуарах граждан, ни пройти ни проехать! Кто на работу спешит, кто в очередях толкается, а кто пытается в трамвай втиснуться. Я бегу. На углу из громкоговорителя запели:

Эту песню в 8 утра поют, значит, точно, опаздываю в школу. Оглянулся, вижу, трамвай отходит. А трамвай-то от мороза весь белый, окна заиндевели, повсюду сосульки висят. Я за ним, а он ход набирает, скрежещет по рельсам, искры летят. Не знаю как, но догнал я трамвай, вспрыгнул на подножку. Граждан в трамвае столько, что внутрь не протиснуться. Повис на подножке. Трамвай вдруг затрясло, он рванул и полетел все быстрее и быстрее, улица вниз пошла. Москва вихрем мимо летит, мелькает, аж в глазах зарябило. Холодище — ужас, и по лицу ледяным ветром лупит, но почему-то очень приятно. После всего, что ночью случилось, эта сумасшедшая гонка — одно удовольствие. Я даже вслух засмеялся.

12

В школьном дворе ребята играют в снежки. Разбились на две команды и пуляют друг по другу. Я сам в снежки играть люблю. У меня рука твердая. Все знают, что мне уже три награды дали за стрельбу в тире, поэтому, как игра в снежки начинается, меня все хотят в свою команду. Даже командиром. Я команду выбрал, присоединился. Снег хороший, липкий, снежки так и свистят. Битва идет. Скоро моя команда переходит в атаку, и точно бы мы врага побили, если бы не Вовка Собакин. Ему, конечно, все испортить надо. Ни с того ни с сего как заорет: «Берегись, Американец!» — и с разбегу мне в спину, да так, что мы оба летим в сугроб. Вот ведь идиот какой.

Он меня Американцем зовет из-за мамы. Папа мне строго-настрого велел никому ни слова, а я ему сболтнул. Собакин был моим лучшим другом, ну я и не сдержался. Зря, конечно.

— Убери лапы, дурак! — Я отпихнул Вовку, вылез из сугроба и пошел от него подальше. Вдруг слышу, он орет: «Смерть врагам народа!» Я обомлел. Он что, про папу знает? Не может быть. Оборачиваюсь — Вовка целится снежком, но не в меня, а в Очкарика. Бросил и попал. Тут как по команде все ребята давай по Очкарику пулять. Он к стенке прижался и лицо руками закрывает, чтобы очки не разбили.

Очкарик — это Борька Финкельштейн. Он у нас один только еврей в классе. Его папу и маму взяли еще в январе, он теперь у тетки, что ли, живет, не знаю. Очкариком его за очки, конечно, дразнят. В нашей стране, если ты не пролетарий или не крестьянин, а очки носишь и только книжки читаешь, быть тебе Очкариком. Сказать по правде, Борька действительно ужас как много читает.

Вовка тут как тут, пихает мне в руку снежок:

— Пульни в него, Американец.

Я гляжу, а это не снежок даже, а ледяной комок, таким с моим-то прицелом можно очень больно засадить. Я отворачиваюсь. Не хочу я этой ледышкой в Борьку кидать. Ну чего Собакин пристал?

— Граждане-товарищи! — Вовка орет. — Обратите внимание! Зайчик не желает врагов народа расстреливать.

— А, предатель! — кто-то вопит. — Может, он сам враг народа?

У Вовки рожа вредная и ухмылка противная.

— Кто не с нами, тот против нас, — говорит и тычет в меня ледышкой.

Все вокруг глядят на меня, ждут, что я сделаю. Тишина. И вот в этот самый момент Очкарик вдруг решает бросить снежок. Он близорукий, ни черта не видит, но снежок его по случайности лепит мне в ухо. Все, конечно, хохотать как сумасшедшие. А меня будто кто за руку дернул, я у Вовки ледышку хватаю и ею в Очкарика. Дзинь по очкам, стекло во все стороны, и осколок полоснул его щеку до крови.

13

Я сижу у окна за первой партой, лицом к лицу с Ниной Петровной, нашей классной руководительницей. Она всегда лучших учеников за передние парты сажает. Раньше за этой партой сидел Вовка Собакин, но теперь он в последнем ряду, на Камчатке, с двоечниками. Задние парты мы прозвали Камчаткой, потому что это место далекое, туда Сталин шлет тех, кто не заслуживает того, чтобы жить и работать среди честных граждан. Вот Вовка туда и заехал.

Раньше он был для всех образцом — по всем предметам пятерки, а поведение лучше, чему девчонок. А рисовал как! На школьном конкурсе его акварель «Товарищ Сталин у руля» заняла первое место. Директор Вовкину картину вставил в рамку и повесил в актовом зале. А потом что-то с Вовкой стряслось. Только никто не знает что. Успеваемость упала. Хулиганить начал. И Вовкина акварель исчезла из актового зала.

— Ребята, у меня важное сообщение, — начала Нина Петровна. — Коммунист-герой, недремлющее око наших доблестных Органов, отец вашего одноклассника, дорогой товарищ Зайчик приедет сегодня на пионерскую линейку и собственноручно повяжет вам красные галстуки. Правда, замечательная новость?

Все на меня уставились, а я на них ноль внимания. Сижу по правилам, как Нина Петровна велит — руки сложил на парте, спина прямая, взгляд на учительницу. Надеюсь, никто не заметит, что со мной происходит. Уж очень я разволновался от слов Нины Петровны. Линейка начнется в полдень, в большую перемену. Успеет ли папа? Не знаю. Хотя, конечно, Сталину уже доложили — наши Органы не дремлют. Товарищ Сталин уже наверняка отдал приказ: «Немедленно освободить Зайчика». Это же так просто, а товарищ Сталин — гений всех времен и народов. Так по радио каждый день говорят.

— Ты сегодня станешь пионером, Саша, — ласково говорит мне Нина Петровна. — Будь добр, прочти нам наизусть законы юных пионеров. Ребята, слушайте внимательно и повторяйте за Зайчиком.

Я встаю, руки по швам, и говорю громко и с выражением:

— Юный пионер предан товарищу Сталину, Коммунистической партии и коммунизму.

Все хором за мной повторяют, как вдруг Нина Петровна велит остановиться и спрашивает строгим голосом:

— Собакин, ты что? Тебе-то зачем повторять за Зайчиком? Сам знаешь, тебя в пионеры никто принимать не собирается.

Вовка пожимает плечами и отводит глаза, будто ему все до лампочки.

— Продолжай, Зайчик, — улыбается мне Нина Петровна.

— Юный пионер — надежный товарищ и всегда поступает по совести.

— Встать, Собакин! — командует Нина Петровна. — Как ты смеешь повторять за Зайчиком пионерские законы? А ну-ка, в угол!

Вот какая у нас Нина Петровна. Добрая и справедливая, но когда нужно, она кремень. У нас в школе лучше учительницы нет. Она настоящая коммунистка.

Вовка вылезает из-за парты и, корча дурацкие рожи, тащится в угол. Кругом хохот.

— Лицом в угол, Собакин, — приказывает Нина Петровна, а потом мне опять улыбается, но улыбка уже не та. Видно, что сердится, все лицо покраснело. — Продолжай, Зайчик, помех больше не будет.

Она на Вовку зорким глазом поглядывает, ждет, когда он хулиганить начнет, но он ничего, затих, в угол смотрит. Я без запинки перечисляю законы. Сколько мне было, когда я их наизусть выучил? Шести не было. Только я добрался до «Юный пионер имеет право критиковать недостатки», как открывается дверь. Это Очкарик тащится, еле живой. Ну зачем я в него ледышкой швырнул? Где было мое самообладание? На него смотреть страшно — лицо белое, очков нет, жмет к щеке носовой платок, от крови красный. Тут все снова хохочут, конечно. Смешно им.

— Какой приятный сюрприз, Финкельштейн, — говорит Нина Петровна. — А мы уж волнуемся, куда ты пропал. Вот, ребята, посмотрите, еще один ученик, которому не видать сегодня пионерского галстука.