Избранная по контракту - Казакова Екатерина "Красная Шкапочка" - Страница 20

— Дашка! Тут кто-то ходит! — заикаясь, прошептал он и прижался ко мне, тихонько поскуливая.

Я прислушалась: в лесу царила тишина, и только деревья шелестели своими кронами.

— Кто тебе тут ходит, паникер несчастный, так и скажи, что боишься спать один.

— Боюсь, но я только что слышал, как тут кто-то ходил.

Я стала вслушиваться… Через пять минут работы локатором мои барабанные перепонки вынесли вердикт, что ему послышалось, а я обняла его и снова попыталась заснуть. Но сон не шел, слова Сосискина разбудили во мне страхи перед темнотой и ночным лесом. Он внезапно наполнился шорохами, скрипами, стал чудиться волчий вой и уханье совы. Сердце стало колотиться как бешеное, а по спине пополз холодный пот. Девятым валом накатывали ужас и паника. Мне казалось, что из соседних кустов на меня смотрит, как минимум, упырь, а как максимум — тираннозавр. Тут еще полезли мысли о вампирах, которые усыпляют своих жертв зовом, об извечных гурманах зомби и прочих любителях человечинки. Надо было срочно взять себя в руки и успокоиться, иначе ко мне с визитом придет товарищ Миокард. Я отстранила от себя испуганно вздрогнувшего пса и потянулась к рюкзаку за припасенной на всякий який водкой. Не успела я ее взять в трясущиеся руки, как вдруг справа от нас раздался оглушительный треск: с диким воем Сосискин рванул в темноту, а я застыла с бутылкой, перехваченной в руке за горлышко на манер гранаты. Со стороны я, наверное, смотрелась как какой-нибудь революционный матрос, отражающий атаку антантовцев. Для полноты картины не хватало патронташа крест-накрест, бескозырки и ленточки в зубах, но трясущиеся поджилки, вместо насвистывания залихватского Яблочка, используя в качестве радиста клацающие зубы, отстукивали: «Проверь на сухость папины штаны». Тельник рвало выпрыгивающее из груди сердце, мозг просчитывал комбинации по тактическому отступлению, ноги резко приготовились стартануть в ту сторону, куда по-спринтерски рванул Сосискин, как вдруг, на манер Анастасии Волочковой, на поляну выплыл наш знакомый единорог. Второй раз за день с деревьев посыпались листья, а интуиция подсказала, что во всех окрестных деревнях после моего сольного выступления перестанут нестись куры, ну или кто там у них отвечает за яичницы и омлеты.

Пока я орала, эта рогатая скотина совершено спокойно стояла и смотрела на меня, не делая никаких попыток сбежать, тем самым опровергая все сведения о своей пугливости. Наконец я иссякла и совершено спокойно брякнула:

— Пить будешь?

Единорог кивнул, а я открыла бутылку, глотнула из горла, в полной прострации плеснула в миску Сосискина грамм пятьдесят и сунула ему под нос. Единорог быстро наклонился и, шумно сопя, вылакал водку.

— Закусить? — деловито предложила почуявшая запах алкоголя печень.

— После первой не закусываю, — последовал ответ.

— Повторить? — потерло ручки компанейство.

— Наливай, — махнул гривой нахлебник.

Я налила: мне ради такого случая и водки не жалко. Что там! Подумаешь, единорог, жрущий хань! — Так, мелочи какие-то.

— Теперь закусим, — уточнила я после того, как мы с ним тяпнули по второй.

— Не откажусь, — втягивая ноздрями воздух, сообщил нежданный собутыльник.

— Ну, я, пожалуй, курятиной закушу, а тебе сейчас яблоко отроем.

Я полезла в рюкзак за закусью, попутно нашаривая сигареты. С пятой попытки нашлась витаминизированная зажорка, с десятой обнаружились сигареты, а с черт-те какой я смогла прикурить. Единорог аккуратно взял с моей протянутой ладошки яблоко и деликатно захрустел, а я светским тоном осведомилась, не мешает ли ему дым.

— Ничуть, — успокоил меня этот мерин-недоросток и покосился на бутылку.

— Одну минутку, третьего позову, а то, знаете ли, уважаемый, и так нарушаем традицию: пьем без плавленого сырка, так еще и на двоих. Сосискин! Вылезай из окопа: третьим будешь! — зычно гаркнула в темноту моя засыпающая осторожность.

— И как только алкаш алкаша находит? Мысли, что ли, улавливает? — раздалось откуда-то сзади, и к нашему обществу, осторожно ступая, просочился непьющий пес.

— Давайте представимся и выпьем за знакомство, — быстро предложила я. — Дарья.

— Шерри-Матадор, — решил козырнуть Сосискин, но под моим взглядом быстро добавил: — Можете меня называть партийной кличкой Сосискин.

Единорог горделиво тряхнул гривой, окинул нас снисходительным взглядом и представился:

— Первый луч утреней зари, восходящей на небосвод перед светилом, вечный соперник ветра на просторах, верховный удостоверитель невинности дев, стоящий на страже нравственности и целомудрия у подножия трона императора, оплот добродетели и покровитель девственниц в седьмом поколении, воспитывающихся при монастырях, ведущий серебряного крыла Вечного леса, быстроногий и долгогривый любимец богов Сфэвертаиль.

— Охренеть, — выдал Сосискин и рухнул в обморок.

Я молча поддержала его неслабым глотком.

Глава седьмая

Чтобы перезагрузить себе мозги, зависшие после прослушивания имени длиною с автобан, я начала кидать ветки в тлеющие угли костра и прикидывать, сколько смогу выделить сырокопченой колбасы, чтобы вывести из прострации Сосискина. Мозги взяли тайм-аут, а память наотрез отказалась записать в подкорку все услышанное. Скосив взгляд на единорога, я увидела, как тот явно наслаждается произведенным фурором. Во мне вскипела кровь бабки по материнской линии, которая всю жизнь проработала на рынке в палатке сельхозкооперации и знала толк в том, как поставить на место гнилую интеллигенцию, посмевшую заикнуться о недовесе и степени испорченности товара.

— Мой дивный друг, только из уважения к вашему редкому виду и дабы не травмировать моего бывшего до сего момента воспитанным пса, я предлагаю вам на выбор с этой минуты откликаться на Сивку-Бурку или Серебряное Копытце.

— А другие имена есть? — нервно прядая ушами, спросил целкомудренный хранитель монарших поясов верности.

— Есть, но они вряд ли тебе понравятся, велеречивый ты мой, — неспешно кивнула я.

— И все-таки я настаиваю, — стукнул копытом в ответ кошмар Пржевальского.

— Гляди какой хрен горбатый нарисовался — не сотрешь. Приперся незваный, напугал практически до конфуза в штанах, водку нашу пил и на чем-то там еще и настаивает. Да что б ты знал, козел однорогий, настаивают спирт на клюкве, — отмер Сосискин.

Я не привыкла заставлять себя ждать и выдала тираду, по длине не уступающую его оперативному псевдониму.

— Даже не зная этого языка, предполагаю, что это ругательство, и поэтому отказываюсь откликаться на него, — гордо вскинул гриву верховный мустанг местных прерий.

— Тогда только Сивка, даже без Бурки, за детские капризы право именоваться Серебряным Копытцем вы утеряли, — царственно изрекла моя стервозность.

— Но как же так… я же у трона… — запинаясь, как водитель «запорожца», въехавшего в зад «лексусу», оправдывается перед хозяином пострадавшей тачки, начал лепетать коник.

Примерно так же бубнил и корчил жалостливые рожи один товарищ в налоговой инспекции, куда я раз заглянула по просьбе главного бухгалтера свой конторы. Продавец фиалок специально к Восьмому марта открыл на тот момент единственную палатку с цветами в районе новостроек, а потом представил декларацию, согласно которой ему еще и государство должно было приплатить за хлопоты. Так что меня этим сиротским блеяньем не пронять, зря Сивка из копыт выпрыгивает.

— Больше не налью, — сказала как отрезала и демонстративно стала убирать бутылку в рюкзак.

Решив помочь мне окончательно деморализовать копытного, голос подал Сосискин:

— Кстати, я тут интересуюсь, как ты девственность-то у девиц невинных проверял, копытом на ощупь или как? — И мерзко заржал.

Мне стало жалко коняшку. Как показала практика, выдержать нас вдвоем с обретшим способность говорить Сосискиным не удавалось еще никому. Глядя, как единорог обиженно на нас смотрит, я, вздохнув, вытянула назад водку, чтобы процесс адаптации к новому имени прошел наименее безболезненно.