Хмурый Вангур - Коряков Олег Фомич - Страница 5

— О, да вы трусишка!

Она засмеялась и тут же прижалась лицом к стеклу. Лицо было очень горячим. Сердце сильно билось. Хорошо, что колеса стучали все-таки чуть громче…

2

А потом все они ехали на грузовиках. Дорога шла по лежневке. Две нескончаемые узкие полоски досок — для колес — протянулись по таежному, поросшему лесом болоту.

Машин было две. В них разместились и научные сотрудники, и рабочие, и весь походный скарб. Руководил укладкой вещей сам Алексей Архипович. Все тяжелые и громоздкие предметы уложили вниз, а сверху прикрыли тючками с палатками и спальными мешками, потом застелили брезентом. «Хоть спи, хоть песни пой», как сказал Николай. И то и другое было дельно, и тем и другим советом воспользовались: и спали и пели.

Лишь Томми, пес Наташи, спать не хотел, а петь, как выяснилось, не умел, хотя его хозяйка, когда ратовала за то, чтобы Томми взяли в экспедицию, утверждала, что умеет он все.

Шоферы на северном Урале водят автомобили по лежневкам так же лихо, как кавказские — по горным дорогам. Только ветер бил в уши, и было удивительно, почему это машины до сих пор не обрушились в жадную гнилую топь, раскинувшуюся без конца без края по обе стороны лежневки. Совсем близко, почти рукой достать, мелькали стволы сосен, но иногда лес отходил в стороны, и тогда вдали были видны бугры гор.

Ехали час, два, три… Неожиданно лежневка оборвалась, и лес чуток расступился вокруг небольшой кучки домов. Машины остановились. В этом мансийском поселке была база филиала Академии наук.

Жители высыпали из домов и спешили к приехавшим. Раньше всех к машинам подошел могутный мужчина с большой черной бородой — старший рабочий отряда Степан Крутояров, неизменный спутник профессора Кузьминых во всех его экспедициях. Сюда он был послан заранее.

— С благополучным прибытием! Добро пожаловать! — гудел Степан, а сам зорко вглядывался в приехавших: все ли на месте, всё ли у них благополучно?

— Здорово, Степан, здорово! — Профессор крепко тряхнул его руку. — Как тут у вас?

— А все готово, Алексей Архипыч. Хоть ныне в путь. И проводников сыскал. — Он повернулся к двум манси, стоявшим в толпе, которая уже успела окружить профессора и его спутников. — Вот Михаил Куриков, из Никляпауля.

Небольшого роста старый манси с выщипанной, по старинному обычаю, бородой, быстро окинув профессора цепким, настороженным взглядом, молча протянул ему руку.

— Он, значит, на Вангур поведет. А вот этот, — Степан, не оборачиваясь, молча ткнул в стоявшего рядом чернявого парня, — сын его, Василий, тоже, значит, Куриков, до Ключ-камня пойдет.

Василий улыбнулся приветливо и смущенно и тоже, как отец, протянул профессору руку.

— А Ключ-камень отсюда видно? — не утерпела Наташа.

Степан скосил на нее свои цыганские глаза, подмигнул профессору — дескать, вишь, какая молодежь-то прыткая, — но ответил вполне уважительно:

— Отчего не видно? Видно. Эвон, — и указал на еле видневшуюся в далекой дымке гору.

— Семь дней ходить надо, — пояснил Василий Куриков и для верности показал на пальцах: семь.

3

Урман — так зовут на севере тайгу — штука серьезная. Урман не одолеешь ни на машине, ни на лошади, особенно летом. Ни дорог, ни троп. Нетронутый, дикий лес, чаща, бурелом, болота. Слабому нет здесь пути. Слабых урман губит.

Отряд упрямо шел на северо-запад. С базы профессор взял несколько носильщиков, но все равно каждому приходилось тащить за плечами пуда по два груза. Все явственнее становились следы пребывания в тайге: рваные дыры на одежде, царапины на лицах и руках, кровавые расчесы — от мошкары.

Алексей Архипович потел, сопел… и улыбался: он был в любимой стихии. По утрам, обливаясь ледяной водой горных ручьев, гоготал, как леший:

— Го-го-го! Еще два килограмма жиров за сутки долой!

Пушкарев суховато охлаждал его восторг:

— Зимой супруга пирожками вернет.

— Ох, вернет! — вздыхал профессор и принимался яростно рубить дрова.

У Николая оказался острый и памятливый глаз. Наташа с удовольствием слушала его, чтобы научиться еще лучше определять горные породы. На ходу это было трудно, и, когда однажды во время перехода она отстала, увлекшись интересным обнажением гранитопорфиров, Кузьминых рассердился и потребовал прекратить «баловство». После этого Николай умудрялся по пути набирать десяток-два образцов и давал девушке уроки петрографии на привалах. Брезентовая сумка с камнями, которую он таскал, была тяжелой и как-то раз чуть не наделала беды.

Перевалив через небольшую скалистую вершину, отряд спустился в глубокий лог и остановился перед горной речкой. Переходить ее нужно было по камням. С шестом в руках вперед двинулся Василий. Он должен был перенести на другой берег конец веревки, чтобы протянуть ее над перекатом. Взгляд его напряженно шарил по камням, шест щупал дно. Бешеный, от пены белый поток бурлил у самых ног. Прыжок. Еще прыжок. Еще… На последнем камне Василий долго топтался и наконец показал: проток слишком широкий, не перепрыгнуть.

Николай, сбросив рюкзак, быстро двинулся к манси. Он стал рядом с ним на скользком камке, оглянулся на товарищей и, растопырив руки, помахал ими. Это означало: надо перелетать подобно пичуге. И это было смешно. Но в ту же секунду Николай резко оттолкнулся от камня и прыгнул. Наташа зажмурилась. Все кругом закричали, Наташа открыла глаза и увидела, что Николай, судорожно уцепившись за корень прибрежной сосны, повис над бурным потоком. Тяжелая сумка с камнями тянула его вниз, освободиться от нее, не опуская рук, он не мог.

По камням уже прыгал Пушкарев.

Но манси не стал дожидаться помощи. Упершись шестом в дно, он перемахнул через поток вслед за Николаем. Шест помог. Ухватившись за руку Василия, Николай выбрался на берег.

— Ай-ай, торопишься! — Бледный, но улыбающийся манси покачал головой.

Николай молча пожал ему руку.

Пушкарев перебросил им топор. Подрубленная сосна упала в воду, стремительный поток прижал ее к камню. По этому мостику перешел весь отряд.

Снова шли непролазной чащей урмана. Когда останавливались передохнуть, воздух начинал звенеть: это плотными серыми тучками над людьми вилась мошкара. Накомарники и дымокуры помогали мало.

Ключ-камень то скрывался за ближними увалами и лесами, то, все разрастаясь, вставал на горизонте.

К его подножию они подошли вечером шестого дня. Наутро двинулись к вершине.

Запрокинув голову, Наташа долго смотрела на угрюмую громаду. Томми, вертевшийся у ног, вдруг начал злобно лаять на гору. Сзади подошел Кузьминых:

— Ну, как оно… поближе-то?

— А ничего! — Наташа тряхнула головой.

От поляны, на которой остались примятая трава, пепелище костра да кучка пустых консервных банок, отряд уже уходил в гору.

Шли цепочкой, один за другим. Склон быстро набирал крутизну. Даже Михаил Куриков, старый, опытный ходок, задышал тяжело. Пропуская мимо себя Юру, на спине которого громоздился особенно большой рюкзак, манси шутливо похвалил парня:

— Гора на гору пошла гулять.

Наташа чувствовала, как дрожат, преодолевая кручу, ноги.

— Давайте помогу. — Николай взялся за ее рюкзак.

— Еще ваш могу прихватить! — почти со слезами крикнула Наташа и рванулась вперед.

Началась каменная осыпь. Большие и мелкие валуны, обкатанные друг о друга, шлифованные ветрами и водой, заполнили, казалось, весь склон. Ноги срывались с камней, застревали между ними. Еще хуже было, когда валуны, потеряв опору, с грохотом летели вниз, слепо угрожая всему, что попадалось на пути.

Но все ползла вверх упрямая цепочка.

И все ближе подступала неприветливая скалистая вершина.

Призывно замахал накомарником вырвавшийся вперед Николай: